Вадим Проскурин - Мифриловый крест
- Я не умею, - подала голос Татьяна.
- Еще бы ты умела, это тебе не поклонников привораживать. Готово. Алексей, ты справишься?
Мы справимся?
Уже.
- Вижу, - отметил Дмитрий. - Зина?
- Ты же знаешь, что я не умею.
- Кто вас, вампиров, разберет… не обижайся, шучу. Сделано. Учтите - невидимость не абсолютная, резкие движения различимы на расстоянии до ста аршин, потому старайтесь двигаться плавно и беззвучно. Пошли!
Действительно, мое тело не стало по-настоящему невидимым, оно стало полупрозрачным и каким-то расплывчатым. Наверное, сейчас я похож на хищника из одноименного фильма с Арнольдом Шварцнеггером. Обернувшись, я убедился в правильности своего предположения - мои спутники выглядели именно так. Жуткое зрелище представляет собой колонна полупрозрачных тел, марширующих по темному коридору.
В дискотечном зале размещалась то ли церковь, то ли часовня, то ли что-то еще в том же духе. На стене большое распятие, вокруг много икон, в зале стройными рядами стоят монахи и поют что-то церковнославянское.
- Какое сегодня число? - шепотом спросил я.
- Шестое декабря, - ответил Дмитрий, - а что?
- Да я подумал, может, это рождественская служба…
- Нет, она будет через месяц.
- Вот и я про то же.
- Алексей, по какому поводу этот молебен? - спросила Зина.
- Откуда я знаю? Я за всю жизнь был в церкви раза три.
- Жалко. Очень красиво поют.
Татьяна ехидно хихикнула, пожалуй, я с ней соглашусь. Конечно, на вкус и цвет товарища нет, но по мне даже Децла слушать приятнее, чем эти завывания. В общем, мы постояли минут пять, а потом пошли обратно.
Если ты можешь проходить сквозь стены, найти выход из здания не составляет никакой проблемы, сколь бы запутанной ни была архитектура здания. Не прошло и пяти минут, как мы оказались на улице.
Резко и остро пахнуло бензиновой гарью, в сухом морозном воздухе этот аромат действовал поистине оглушающе, если так можно говорить о запахе.
- Чем это пахнет? - спросил Дмитрий, подозрительно принюхиваясь.
- Бензин, - ответил я. - В этом мире основным средством передвижения являются не лошади, а автомобили. А работают они на бензине.
- Тепловой двигатель?
- Он самый.
- У нас пробовали создавать тепловые двигатели. Нецелесообразно. Медленнее, чем телепортация, и дороже, чем лошадь.
- В этом мире лошадь дороже автомобиля.
- Почему? У вас такой дешевый металл?
- У нас такие дорогие лошади. Понимаешь, когда какая-то вещь выходит из массового использования, она переходит в разряд роскоши. Это роскошь - иметь лошадь, когда автомобиль почти во всех отношениях гораздо удобнее.
- Почти?
- На автомобиле нельзя быстро ездить по бездорожью. Во всех остальных отношениях он удобнее.
- Сколько у вас стоит бензин?
- Около десяти рублей за литр.
- Литр - это сколько?
- Десятая часть ведра.
- А рубль?
- Батон хлеба стоит шесть рублей.
Дмитрий наморщил лоб и пошевелил губами:
- Шестнадцать батонов за ведро… насколько хватает ведра бензина?
- Это зависит от модели автомобиля, скорости движения…
- В среднем?
- В среднем ведро уходит на сто километров, то есть, верст.
- Дороговато выходит.
- Существует еще общественный транспорт. Есть такие большие автомобили, они называются автобусы, они ездят по определенным маршрутам и останавливаются в определенных местах. Одна поездка на автобусе стоит семь рублей, кроме того, можно купить билет на несколько поездок, тогда каждая поездка выйдет дешевле.
- Понятно. И много в Москве автомобилей?
- Точно не знаю. Миллиона два, наверное.
- Сколько?!
- Миллиона два. Может, уже три, я точно не знаю.
- А людей в Москве сколько?
- По последней переписи двенадцать миллионов.
- Сколько-сколько?!
- Двенадцать миллионов. Еще два-три миллиона живут в пригородах, и еще около миллиона незаконных приезжих.
- Столько народу в одной Москве… как они сюда помещаются?
- Эта Москва гораздо больше, чем в твоем мире. В нашу Москву входят Теплый Стан, Бутово, Царицыно…
Дмитрий присвистнул.
- Это же настоящий мегаполис!
- Так и есть. Это почти что официальное название.
- В Европе есть города больше Москвы?
- Вроде бы нет. Лондон примерно такой же, может, чуть-чуть поменьше. Но есть еще Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мехико, Токио, Шанхай…
- Значит, Москва - один из крупнейших городов мира… а если в нее входит Бутово… мы что, почти в самом центре?
- Да. Считается, что граница центра проходит по Садовому Кольцу.
- Это еще что такое?
- Калужская площадь, Добрынинская площадь, Таганская площадь…
- Понятно. А что это за шум вон за теми домами?
- Ленинский проспект. В вашем мире это называется Калужский тракт.
- А откуда шум?
- Машины.
- Какие машины?
- Автомобили.
- Они так сильно шумят?
- Их много.
Дмитрий посмотрел налево и открыл рот. Я проследил его взгляд и увидел грязно-бежевую "копейку" с помятым капотом, бодро приближающуюся к нам, подпрыгивая на неровностях заснеженной дороги. Лобовое стекло сильно обледенело изнутри и было совершенно не видно, кто сидит за рулем. Должно быть, камикадзе, раз едет с такой скоростью по такой дороге. Я посмотрел направо и увидел, что совсем рядом с нами переулок делает крутой поворот, а перед поворотом дорога покрыта гладким слоем льда. Кажется, сейчас начнется представление…
"Копейка" поравнялась с нами, невидимый водитель нажал на тормоз, машина загремела шипованой резиной и легко вписалась в поворот. Я даже ощутил некоторое разочарование. Извращенец, лучше бы машину поменял, чем ставить крутую резину на такую помойку.
- Это и есть автомобиль? - спросил Дмитрий.
- Он самый.
- Он ехал очень быстро, гораздо быстрее лошади.
- Предельная скорость для этой модели - сто сорок верст в час. Можно и быстрее, но трансмиссия долго не выдержит. То есть…
- Я понял, если ехать быстрее, автомобиль скоро сломается. Это как лошадь загнать.
- Примерно.
- А сколько стоит такой автомобиль?
- Такой - долларов пятьсот. Кстати, у нас принято называть автомобиль машиной. Автомобиль - слишком официально.
- Понял. Доллар - это сколько рублей?
- Примерно тридцать два.
- Это получается… две с половиной тысячи батонов хлеба. Какой средний месячный доход в Москве?
- Около десяти тысяч.
- Рублей или долларов?
- Рублей.
- Значит, обычный смерд может купить такую машину… за полтора месяца.
- Если ничего не будет есть.
- Естественно. Слушай, а у вас богатый мир!
- У нас хватает людей, еле-еле сводящих концы с концами.
- Это понятно, богатые и бедные есть везде. Но в целом… ладно, хватит стоять на месте, пойдем куда-нибудь.
- Куда?
- Да хотя бы на этот… какой там проспект?
- Ленинский.
- Вот туда. А что это за Ленин, кстати?
- Правитель России в 1917-1924 годах.
- Да, кстати, совсем забыл, какой сейчас здесь год?
- Две тысячи второй.
- Припоминаю, Агафон говорил, что этот мир смещен не только в пространстве, но и во времени. Вроде Агафон говорил, что у вас тоже был Николай Второй?
- Был.
- И что с ним случилось в 1917 году?
- Отрекся от престола.
- Почему?
- Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.
- А что за волнение?
- Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять… ну и так далее.
- Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?
- Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.
- Вроде как Бонапарт во Франции?
- Вроде того.
- Эти большевики правят до сих пор?
- Нет, в 1991 был переворот, теперь правят демократы.
- Демократы? В огромной стране? И что, у них получается?
- Ни хрена у них не получается. До голода дело не дошло, но к этому было близко. А потом президентом стал Путин и демократии стало меньше, а денег в казне больше, и жизнь начала налаживаться.
Дмитрий хихикнул.
- Чему нас учит история? - риторически вопросил он. - Как только демократия пытается утвердиться на пространстве, превосходящем один-два города, она превращается в диктатуру, а затем в монархию. Яркий пример тому - Афинский союз. Как только его могущество возрастало выше обычного уровня, сразу же у власти оказывался диктатор, менялась политика, появлялись имперские устремления… по-моему, любому начинающему демократу надо для начала изучить историю греко-персидских войн, а потом задуматься, стоит ли вообще начинать демократическую деятельность.
