Александр Зорич - Очень мужская работа
Тут доктор Горски отставил бокал и взял за горло бутылку.
— Первые десять лет Зоны мы жили в ужасе, друзья мои, мои ничтожные оппоненты и сотрудники. Открытая косметичка Пандоры! Открытая неизвестно кем, неизвестно как и неизвестно откуда взявшаяся вообще. Вообще — конечно! В ужасе мы жили, работали и любили. Страшные волшебства, восставшие кладбища, временные линзы, астрономические процессы в объёмах старой бетономешалки… гитика на гитике едет и гитикой погоняет! Редакция «Нэйчур» в полном составе совершает сэппуку! Доктор Нобель изобретает динамит обратно! Я превращаюсь в алкоголика… Что? Что такое «гитика»? Комиссар, увольте её. Гитика, милая Каролссон, это советское обозначение аномалии… аномалии… неизвестной природы, понял? В научный лексикон не вошло, а мне нравится… И сталкеры используют.
Гитики! Целый был бы яблоневый сад для нашего брата, отца и святого духа Ньютона! — продолжал доктор Горски. — Но нет у старого Ньютона нынче братьев, отцы у него — пьяницы, а святым духом и вовсе сыт не будешь! До чего мы себя довели, в какую подлость низкую ввергли с нашим авторским правом, толерантностью и законами сохранения вырожденных популяций… Ньютонов сад-то под охраной злых собак и живых мертвецов… под охраной гитик каких-то — всего лишь… Рассказать бы это Кюри — померла бы от смеха старуха!.. Десять лет мы осознать не могли, невозможно поверить было, что вынести из Зоны можно только то, что ты успел сожрать, и только в собственном желудке… Потом мы надеялись, что хоть семена приживутся, извлекали их, выкапывали из собственных испражнений… Что? Семена добывали из испражнений, говорю. Валите в свою Америку, господин полковник. Только в Америке нужны такие полковники.
И доктор Горски показал конкретно полковнику Оклахоме дулю, для чего переложил бутылку из правой руки в левую. Затем доктор Горски распространил дулю и на всех присутствующих по справедливости, обнеся, впрочем, направление Эйч-Мента.
— Не прижились семена, господа! Вот вам, вот вам, а вот и вам. Человеческий навоз бесплоден. Беда — не Зона, господа, — с горечью сказал доктор Горски. — Мы сами — беда. Мы же все вздохнули с облегчением, мои маленькие учёные, когда до нас дошло — ничего Матушка нам отдавать не собирается. Вздохнули, вздохнули, и именно с облегчением, не надо отрицать… Потому что выходить — опасно. Потому что копаться в собственных испражнениях кисло. Потому что мы хотим у Матушки украсть, а не сотрудничать с ней. Потому что мы Матушку не воспринимаем стороной контакта. Потому что нам выгодней делить шкуру медведя, на охоту даже и не собираясь. Как со СПИДом позорище, в точности.
У нас на планете нашёлся только один настоящий учёный! Он живёт в Зоне и звать его Болотным Доктором, а другого имени ему и не надо. Вот он занят делом, а мы все заняты выгрызанием бюджетов из политической биомассы, накипевшей и засохшей на краях горшка с единственным в мире истинным чудом. И нам, доблестным выгрызальщикам, поп-учёным, двигателям финансовых ништяков, весело и ни о чём не надо думать.
Каролссон, вроде бы даже протрезвевшая, что-то буркнула себе под нос. Доктор Горски услышал её.
— Что ты сказала, Ингрид? Были и энтузиасты? Были и герои? Были. Вечная им память. Но неудачи не стоят благодарности, и мертвецы не пишут реферируемых статей, и Нобелевская премия посмертно не присуждается. Что не записано — то не наблюдалось. Выродилась, дорогая моя Ингрид, вся наша большая наука в серию фантастических боевиков, основанных на реальных событиях… да и то…
Доктор Горски, с размаху присев и едва не разбив себе подбородок, сунул бутылку под стол и отобрал у Клубина недопитый стакан.
— Молчать! — гаркнул он в благоговейной тишине. — У меня больше всех публикаций, молчать и слушать, раз уж вы меня упросили говорить без обиняков и без… без этих. Технику Матушка палит, палево не окупается, связь не работает, а к каждому дрону нашего уважаемого Вобенаку с его патологическим чутьём на гитики не привяжешь. Сейчас я вам скажу. Сейчас вы услышите правду. Накипело у меня. Сам удивляюсь, что не засохло.
Как мне жаль Советского Союза Республик! Как мне жаль, что он, этот жуткий геополитический кадавр немецкого Франкенштейна, упал мордой и захлебнулся салатом… оттого, что пил, не закусывая… Слушайте меня! Я расскажу вам. I had a dream. Снилось мне, что Матушка — советская, мои ничтожные оппоненты. И я эмигрировал в русские. Я записался в чекисты! И я начал искать абсолютное оружие для установления мирового господства коммунизма. А попутно — по-пут-но! — занимался своим грёбаным математическим моделированием гравитационных интенсивностей предельных величин. Я мучил политических заключённых и гонял их… да ещё детей, солдат срочной службы… за данными и материалами. И они у меня бегали! И некоторые возвращались. Приносили мне артефакты.
А по субботам, нализавшись спирту, я трахал усатых советских капралш-телефонисток… и, поверьте, был я совершенно счастлив, и — слушайте! — я действительно двигал мировую, мать её, науку, вперёд. Семимильными сапогами вперёд пихал и даже в страшном сне не лелеял я авторские, мать их, права университетских, мать их, спонсоров и попечителей… И генералиссимус Сталин пожаловал мне… чем он там жаловал своих неизвестных героев?
— Жизнью жаловал, — сказал Клубин. — Чем ещё пожалуешь раба? Не свободой же. На хрена она овце?
Доктор Горски сел, слово из него внезапно вышел воздух. Внимание собрания, однако, не ослабло ни на йоту.
— Не надо иронизировать, дорогой мой русский, — сказал он грустно. — Я же не фантазирую. Я пересказал замечательную книжку, которую так не взяли в серию «С.Т.А.Л.К.Е.Р». Её написал такой же русский, как и ты, за десять лет до первой Вспышки. Но я подписываюсь под каждым словом печального умного романа ужасов, уважаемый наш азиат Клубин… И как не подписаться? У нас, грубо говоря, машина времени под боком, а мы двадцать лет в войнушку играем, лишь бы соседу не дать в ней разобраться… Я обобщаю, разумеется, и утрирую, — сказал доктор Горски непосредственно Клубину. — Не надо искрить камнями ваших уважаемых почек, высвечивая низость моего мысленного преступления перед человечностью. Ведь я в отчаянии, а отчаянье есть аномальная интенсивность известной природы…
А в отчаянии я, потому что мы в беде. А беда, повторяю, не в том, что мы не знаем как, почему и из чего возникла Зона, что было причиной Вспышки, почему локализация аномальных воздействий столь безумна и не воспроизводима в сфере нашего опыта… Мы ведь даже конфигурации Зоны не знаем, Клубин. Высота обнаружения аномалий — то триста, а то семьсот километров от поверхности, а то вообще спутник горит на десяти тысячах в зените… ну, про наше доблестное бурение… Срам! Только однажды мы зафиксировали воздействие на Зону извне — спасибо сверхновой Барнарда… Не в том беда, товарищ наш новый Плетень, что мы не понимаем, почему, оказывается, гравитацию можно наливать в вёдра, какова природа памяти аномального электричества, каким образом психоматрица конкретного человека записывается в стационарный геном и может быть воспроизведена в клоне… почему, наконец, возможна и существует машина времени… Беда в том, уважаемый Тускарор, что при нынешнем положении вещей мы этого никогда и не сможем узнать… понять… сплясать и спеть. Мы даже не начинали. И не начнём. Ни-ког-да. Вот беда.
— Так плохо с наукой? — спросил Клубин, оглядывая собрание.
— Так плохо с учёными! — закричал доктор Горски. — Фрагментирован сам инструмент дефрагментации, понимаете, дорогой боевой лунянин? Поэтому, милый белый араб, я и согласился на рабство в брюссельской комиссии… блюду и защищаю античеловеческие законы нашего любимого и дорогого Комиссара… Хайль Девермейер! Раз уж СССР нету… в геополитическом смысле, я имею в виду… А вот зачем здесь появились вы, политический убийца второго рода, я даже и помыслить боюсь. Ведь наш великий и ужасный шеф в очередной раз остался жив, вот, мы за него сегодня пьём горькую… Хватило бы и его одного, зачем нам второй такой… вы то есть…
Клубин, естественно, обомлел, а Эйч-Мент, естественно, вступил.
— Позволено будет сказать рабовладельцу пару слов? — спросил он для начала вежливо.
— Конечно, шеф! — выговорил доктор Горски с энтузиазмом. — Но если только вы сразу признаете: о «Планете Камино» я при новичке и словом не помянул!
Тут обычная вежливость Эйч-Мента и покинула его.
Глава 2
…И РАЗМЫШЛЕНИЯ (КЛУБИН)
Speculate to break the one you hate
Circulate the lie you confiscate
Assassinate and mutilate
As the hounding media in hysteria
Who's the next for you to resurrect
JFK exposed the CIA
Truth be told the grassy knoll
As the blackmail story in all your glory.
Бутылка с чаем опустела. Встряхнув головой, Клубин включил систему прозрачности салона. Было уже около восьми вечера, солнце скрылось за зданием Штаба, горели фонари. Клубин вытащил очки, протёр замшевым уголком, надел. Стоянка оставалась пустынной. Ни души не было и на плацу. Принтер с натугой жужжал, словно всё пилил железо.
