Олег Таругин - Спящий город
— Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! — Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. — Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. — Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. — Ну, звездец, чистое здоровье… Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, "гений, парадоксов друг"…
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств ("хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне "повело"), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но…
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова… Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница… Некое слово, ключ к недоступному пока знанию… Эфемерный призрак возможного спасения…
— Окунь, — сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. — Повтори, что ты только что сказал…
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
— Ну… наследник Пирогова… анестезиолог… ампутация… Что именно-то?
— Дальше… — Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. — Дальше, Андрюшка…
Тот факт, что командир назвал его именно "Андрюшкой", кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
— Ампутируй конечность… гений… парадоксов друг… э… все, кажется… — Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания… Вот только понимания чего?
— Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу… — Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом…
— Гений, парадоксов друг… — неуверенно повторил тот. — Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной — стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! — в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: "парадокс… парадокс… ПАРАДОКС"!
— Все нормально, Саша? — неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. — А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
— Все о’кей, Окунь, все о’кей… Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем — я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай… — С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку…
16
— Вот так… — удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. — Игра с осколочной гранатой — частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул "снаряженную" канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: "Вот так, фриц".
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев "фрицами", тот вежливо поправил:
— Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: "А какая разница?" и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
— Ладно, ладно — пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? — Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. — Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем…
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
— Город, я Станция, прием…
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города…
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница… Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо — голос предательски дрожал и срывался), ответила — почти что выкрикнула:
— Станция, я Город, слышу вас, прием…
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
— Станция на связи. Обира, ты? Прием… Щелчок. "Я". Щелчок.
— Обира, девочка, у меня очень мало времени. Слушай внимательно и, главное, не спорь. Отвечай кратко, только "да" или "нет" — и, может быть, у нас останется несколько лишних минут. Слушай, если ты отключишь щит вокруг станции прямо сейчас, до того, как мы отсюда уйдем, — возникнет временной парадокс, правильно? Прием…
Щелчок ("Что он задумал, что он хочет сделать? Неужели?!"). "Да". Щелчок.
— И станция погибнет, так? Она разрушится, потому что на ней будут находиться люди из двух разных времен, верно? Прием…
Щелчок ("Пусть я ошибаюсь, пусть там останется не он сам!"). "Да". Щелчок.
— Хорошо. Тогда слушай дальше. Только не спорь, прошу тебя, пожалуйста, девочка, не спорь. Сейчас ты откроешь портал и заберешь отсюда людей. Останемся мы с капитаном Зельцем. Как только они уйдут, отключай щит — в общем, ты сама знаешь, что сделать. Поняла? Прием…
Щелчок ("Сердце, кажется, вовсе перестало биться… Да, он прав, это можно сделать. Даже странно, что такое простое решение не пришло в голову раньше. Это же так элементарно — два временных слоя слиты воедино в пределах окружающего станцию временного экрана. Отключи его — и разделяющие два эти времени годы уничтожат станцию… и всех оставшихся на ее борту. И конечно, остаться должен именно командир — в такой ситуации он не вправе приказывать. Это дело чести. Офицерской чести. Чести ее Саши…"). "Я поняла, Саша. Я сделаю это. Портал будет открыт через две минуты пятьдесят секунд". Щелчок.
— Спасибо, милая. Я рад, что ты все поняла. Прости меня, но я, кажется, не смогу выполнить своего обещания и вернуться к тебе… Прости… Я не могу поступить иначе, никак не могу — надеюсь, ты поймешь почему. Есть вещи, поступки, которые можем выполнить только мы. Должны выполнить, понимаешь? Это мой долг — и как офицера, и как человека, и как мужчины. Капитан Зельц думает так же. И… — Голос потонул в сумасшедшем грохоте выстрелов. — Ну вот и все, опять началось. Полезли, твари… Прием…
Щелчок ("Как бы не так, Саша, как бы не так. Я вытащу тебя оттуда, живого или мертвого — но вытащу! Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так потерять, ясно?"). "Слушай внимательно, Саша, теперь слушай ты. Я все сделаю, как ты сказал, но постараюсь забрать и вас с Зельцем. Я уже все обдумала не хватит энергии на то, чтобы продержать портал открытым до момента, когда парадокс станет необратимым. И тогда я заберу вас обоих. У меня нет времени на расчеты, но, надеюсь, все получится именно так. Запомни: когда исчезнет щит, вам с Зельцем надо будет постоянно находиться рядом, держаться друг за друга — иначе парадоксальные силы противодействия… Впрочем, ладно, нет времени объяснять. Короче, я думаю, ты понял". Щелчок.
— Я понял, милая (грохот близкой автоматной очереди и чуть запыхавшийся голос майора продолжает), понял. Не думаю, что у тебя получится, но попробуй. Все, больше не могу говорить, эти твари взбесились окончательно (выстрелы, рокочущий раскат взрыва, крики). Прощай, милая! Я люблю тебя! Прием…
Щелчок. Холодный пластик скользнул по мокрой щеке. "И я люблю тебя". Щелчок. Тишина. Ключ отдал всю свою энергию, радиостанция мертва. Щелчок… Еще один… И еще…
Хранительница еще несколько мгновений смотрела на замолчавшую рацию в своей руке — и вдруг, словно опомнившись, рванулась к приборам. За оставшиеся секунды ей предстояло еще слишком многое успеть. Слишком многое. Например, спасти Землю… и своего любимого… Сверкнул в волосах серебристый обруч, тонкие пальцы коснулись клавиш на панели одного из приборов — пусть только он продержится еще немного, а уж она не подведет. У него свой бой, у нее — свой, но войну они выиграют вместе. Смахнув предательские слезы, Обира начала работать…
