Василий Сахаров - Солдат
Такое вот чрезвычайно разнообразное по составу и боевым качествам войско собиралось, и теперь оставалось только узнать, кто же будет нашим командующим. Гадали мы на эту тему много, и генерала Крапивина на место нашего комкора прочили, и полковника Фарахутдинова из ВБР, и даже комбрига Второй гвардейской бригады Котикова. Реальность, превзошла все наши предположения, и когда мы получили известие, что нашим комкором назначен старший сын президента Геннадий Симаков, то всем батальоном впали в глубокое уныние. Надо сказать, что причины для этого были, так как до нас, наследник президента командовал частями ВБР, наступающими на Батайск, и какие они тогда понесли потери, мы помнили очень хорошо. Да и слухи, про этого тридцатилетнего генерала, в военной среде ходили самые разные и, как правило, нехорошие. Холоден, заносчив, спесив и дурак, так характеризовали нового комкора те, кто служил с ним ранее, и думаю, что этим словам верить стоило.
Тем же вечером, вернувшись из Краснодара, куда он ездил по делам, Еременко вызвал к себе Черепанова, своего брата и меня. Почему не позвали остальных сержантов из ближнего круга, я тогда не догадывался и, войдя в палатку, которую занимал наш комбат, не поверил своим глазам. Полковник сидел за штабным столом, на котором стояли две бутылки водки, одна уже пустая, а другая только початая, курил, и сам себе напевал, что-то про черного ворона, который, сволочь такая, почему-то вьется над его головой. В таком тоскливом состоянии, нашего командира я еще ни разу не видел, так как он всегда был против выпивки, и только в праздники, иногда позволял себе немного вина. Решив не тревожить полковника, присел на лавку у брезентовой стенки, и дождался пока подтянутся офицеры.
Через пять минут все были в сборе, и брат нашего полкана, ни слова, ни говоря, подошел к нему, забрал недопитую бутылку водки, и спросил:
— Что, командир, все настолько плохо?
Еременко поднял на нас свой взгляд, оглядел, и ответил:
— Не то слово. Сливают нас, мужики. Вчистую сливают, и шансов выбраться из этой передряги живым, совсем немного. Потому и вызвал вас всех сюда.
— Да, ты объясни сначала, в чем проблема? — спросил Еременко-четвертый, присаживаясь рядом. — Ну, назначили Симакова-младшего комкором, так это не самое страшное, что могло бы быть.
— А-а-а, — взмахнул рукой комбат. — Не в комкоре дело. Он, конечно, не вояка совсем, и дуралей изрядный, но и с ним можно службу тянуть. В другом здесь тема. Если его комкором назначили, то, значит, не хотят, чтоб мы противника остановили. Да вы и сами видели, кто с нами в одном корпусе на Кавказ пойдет, или мальчишки совсем, или каратянцы с территориалами, которых не жалко. Планируется, что Гена все дело завалит, и никогда не станет следующим президентом. Вот что должно произойти.
— Но мы же гвардия? — удивился капитан. — Мы же преданы президенту, нас-то за что сливать?
— Да уж, как Наполеон сказал: «Гвардия погибает, но не сдается!» Вот так и мы, приказали подохнуть, не на прямую, конечно, но приказали, и мы должны помереть. Зато потом, Симаков-старший, который совсем не старшего сына своим преемником видит, скажет, что не абы кого с Геной в горы посылал, а свои самые элитные войска. Политика, мать ее так. Симакова-младшего поддерживает весь Приморо-Азовский район, а это самые богатые и густонаселенные поселения во всей Конфедерации, а президент хочет следующим главой государства, третьего сына сделать, Илью. Вот и получается, что наверху интриги, а мы внизу, будем за это кровью своей отхаркиваться.
— Командир, это догадки?
— Нет, — помотал тот головой. — Это сведения точные.
— И что предлагаешь? Ведь ты нас собрал не для того, чтобы мы на твое полупьяное лицо полюбовались?
Комбат встряхнулся, достал из под стола пластиковую баклажку с холодным чаем, сделал пару глотков и произнес:
— Да, не для этого. Дела наши не очень хороши, и я хочу подстраховаться. Батальон должен уцелеть в любом случае, а для этого, две группы наших бойцов останутся в бригаде. С Игнатьевым все решено, он хоть и зануда, но мужик с понятием, и с ним всегда можно договориться. Завтра, вместо групп, отбывающих в Павловскую, к нам прибудут две группы из разведки.
— Ты хочешь, чтобы кто-то из нас остался здесь?
— Именно так. Останешься ты, Черепанов и Мечников.
— Нет, — сказал кто-то, и я понял, что это прозвучал мой голос. — Я с батальоном до конца пойду.
— Не спорь, останешься здесь, — повернулся ко мне полковник. — Это приказ.
— Нет, — упрямо повторил я, набычился и встретился с комбатом взглядом.
— Ну и дурак, — махнул он рукой и сконцентрировал все свое внимание на офицерах: — От вас отказа не приму в любом случае, вы командиры рот, а сейчас возглавите свои группы. Если нам не фартанет, то ваша задача возродить батальон.
— А если все будет нормально, и ты ошибся? — спросил его Черепанов.
— Если будет так, то я буду одним из самых счастливых людей на планете, признаю свою ошибку, и проставлюсь всем так, как никто еще не проставлялся.
— Что еще от нас требуется?
— Присматривать за нашими финансами, младший, ты в курсе, — комбат кивнул своему брату, — и бойцов нам на смену готовить. Все ясно?
— Так точно! — оба капитана ответили одновременно и встали.
— Хорошо. Идите готовьтесь и собирайтесь, утром за вами машины придут, — мы направились на выход, и уже откидывая полог, я услышал слова, обращенные конкретно ко мне: — Мечник, свой ноут здесь оставь, в горах с ним ловить нечего.
— Понял, — пробурчал я, и покинул штабную палатку.
Прошло еще три дня, и весь наш корпус, погрузившись в железнодорожный состав, направился в сторону гор. Мы должны были добраться до Невиномысска, нейтрального и вольного города, там разгрузиться, и уже от него, по трассе Ростов-Баку, пешим ходом двигаться к Нальчику, на который повернули основные силы Халифата.
Глава 22
Северный Кавказ. Нальчик. 28.09.2059
Южане, все же перевалившие по Клухорскому перевалу через Большой Кавказский Хребет, подступили к Нальчику три дня назад, и ходившие в разведку парни из первой роты, говорили, что этих упырков, не меньше пятнадцати тысяч. И черт бы с ними, в городских боях, мы их удержали бы, но у них имелось большое количество минометов и гаубиц, и это, было очень и очень хреново. Нас в этом полуразрушенном и ветхом городе, всего-то три тысячи вместе с местными «индейцами», есть два десятка АГСов и около сорока минометов. У противника впятеро больше бойцов, около сорока гаубиц и не менее полутора сотен разнокалиберных минометов. На подходе, как доносит «солдатский телеграф», еще двадцать тысяч пехоты и два десятка РСЗО.
Сегодня, с самого утреца, нас начали обрабатывать артиллерийским огнем. Обстрел города проходил без всякого четкого плана, но снарядов и мин противник не жалел, видимо, запасы у них были очень даже немаленькие. Мы затаились в блиндажах, подвалах, и вырытых в земле щелях, а снаряды безжалостно перепахивали землю над нами. Страшно было так, что хотелось никого не стесняясь, кричать во все горло, да многие и кричали. Обрушившиеся на город артиллерийские снаряды тяжелых гаубиц советского производства, доставшиеся халифатцам в наследство от Ирана, рвались повсюду, и это хорошо еще, что в Нальчике ни одного гражданского не осталось, всех успели эвакуировать. Пламя пожаров, охватившее и без того ветхие аварийные дома, длинными зловещими языками вздымалось над столицей Горского Содружества.
Так продолжалось до полудня. Обстрел прекратился ровно в 12.00, и уже через десять минут, Нальчик превратился в поле боя.
Грязный как не пойми кто, я выбрался из подвала, в котором пережидал артиллерийский налет. Цементно-кирпичная пыль въелась в камуфляж, смешалась с потом и стала колом. Попытался отряхнуться, да куда там, может быть, стирка помогла бы, но воды в городе мало, да и нет времени, красоту наводить. Ладно, сам, перетерплю, а оружие надо будет при первой же возможности обязательно почистить. Ствол я себе пару дней назад сменил. В батальонной оружейке сдал верный АКС, и взамен него «Абакан» АН-94 получил. Говорят, что для городского боя это идеальное оружие. Посмотрим, как этот хваленый «Абакан» себя покажет, а пока чистка автомата заставила помучаться. Непривычно как-то, с тросиками этими возиться, да и две пружины, напрягали. Но не боги горшки обжигают, так что разобрался, что к чему. Пока время есть и противника не видать, разобрал автомат, быстро почистил, собрал и к бою готов. Занял свое место на первом этаже разрушенного дома, сижу и жду, пока гадские супостаты вперед полезут.
Где-то совсем неподалеку слышу жалобное ржание раненых лошадей, которые стояли в конюшне неподалеку. Блин, как же жалко животин, так тоскливо от их голоса, что хоть бросай позицию, да и иди лошадок добивай. Эхе-хе, горе горькое, война, мать ее так.
