Андрей Щупов - Дитя Плазмы. (Сборник)
Разумеется!.. Этого следовало ожидать. Гуль ободренно встряхнулся.
— Добро пожаловать, мистер Гуль! Он вздрогнул. Голос принадлежал Милите!..
Гуль обернулся, но никого не увидел. Это было их очередным фокусом. Они находились здесь, рядом, но показываться на глаза отчего-то не желали. Его звала и манила анонимная пустота.
Гуль растерянно посмотрел вниз. Как же идти с такой ногой? Он действительно надеялся хоть на какую-то помощь…
В следующую секунду в голове у него все померкло. Тело потеряло вес и, подобно воздушному шару, поплыло вверх, воспарив над багровой Землей.
Мерцающая полумгла выпустила голубой луч, и, вытянувшись по дуге, он вобрал Гуля в себя, подпитывая тело искрящейся энергией. В одно мгновение Гуль захмелел, и его ничуть не удивило, что пупырчатый желудок чудовища рассыпается в прах.
Так оно и должно было быть. Мудрецы не могли стать пленниками рептилии. Уже хотя бы по той странной причине, что они являлись Мудрецами.
Из дуги луч неожиданно обратился в гигантскую спираль, и, ввинчиваясь в головокружительную высоту, Гуль разглядел вдруг иные картины. Он увидел, как набухает хлебное золото колосьев и лопаются от зеленой прорывающейся жизни почки, как оживают после зимнего сна медведи и как, взламывая лед, напрягает река свои тугие прозрачные мускулы. А еще через мгновение Гуль понял, что в состоянии увидеть все. Не все, что захочет, а именно все…
ПОХИТИТЕЛИ
Притулив папку с бумагами на белых коленках, я терпеливо выводил чернилами строку за строкой. Занятие — более, чем странное, но так уж оно получилось, что, будучи детективом, я — смерть, как хотел писать. Разумеется о себе, о своих подвигах, о своих многочисленных женщинах. Я читал, как пишут об этом другие сочинители, и некоторым из них смертельно завидовал. Они, конечно, врали, но от этого самого вранья почему-то не хотелось отрываться. Увы, работа детектива — преимущественно монотонна и неинтересна — и тем сильнее мне мечталось сочинить что-нибудь эдакое, может, даже для себя самого, чтобы хоть на кроху проникнуться к профессии сыскаря должным уважением.
«Я был голубоглазый блондин роста весьма немалого, а именно — шести футов и…» — На минуту я задумался, решая, какой рост по нынешним критериям — весьма немалый и вместе с тем — устрашающий и привлекательный. Ни к чему так и не придя, вывел наугад: " — …и пяти дюймов. Стальные бицепсы украшали мой бюст, а поджарый живот в довершении с ухмылкой полярного волка, приводили в трепет любого жаждущего взглянувшего на них средь бела дня и ночи. И это было правильно. Потому что я защищал закон, а они — то есть, ко-кто из них — нет. И даже в свободное от работы время я продолжал работать — покуривая дорогие сигары и заходя во все окрестные бары, где танцуя с тамошними цыпочками и курочками, я узнавал все, что мне было нужно о местных разбойных главарях. Это было не так уж и сложно. Следовало лишь вовремя подливать в их бокалы двойную порцию виски. В перерывах между танцами я сидел в роскошных креслах и, забросив левую ногу на правую, процеживал меж зубов двойной портвейн и, ухмыляясь, наблюдал за готовящимися справа и слева кознями против честных граждан. Если портвейна мне не хотелось, то, лениво поднявшись, я затевал драку с мрачноватыми личностями, спрашивающими у меня закурить или нагловато усмехающимися за моим затылком. При этом я никогда не начинал первым. Они сами ко мне лезли и приставали, а я, вежливо отслоняясь, пытался до последнего избежать грязного побоища. Но как правило ничего из моих благих пожеланий не выходило. Они, как мед, на меня липли и, ухмыляясь, с обломками киев заходили справа и слева. И тогда с легкой ухмылкой на тонких аристократических и не лишенных изящества губах я, как коршун бросался на обидчиков. Безукоризненное владение приемами карате, джиу-джитсу и славянской борьбы позволяло мне выходить победителем из любой потасовки. Правда, когда против меня выступало сразу человек этак…» — Я снова задумался, выбирая между желанием поскромничать и приукрасить, и в конце концов избрал среднюю арифметическую величину, вписав в рукопись «дюжину», что звучало и весомо, и литературно. — "..когда же против меня выступало человек этак с дюжину, приходилось слегка туговато. И тогда я небрежным жестом фокусника выхватывал свой семизарядный, в мгновение ока укладывая нападающих одного за другим…»
Опять получалась несостыковка. Семь зарядов и дюжина злодеев… Я крякнул, грызя перо. Но с другой стороны — я ведь мог успеть перезарядить револьвер! Другой вопрос — надо ли это специально оговаривать?
Покусывая губу, я отложил папку с исписанными листами и задумчиво похлопал себя по поджарому животу. Грудь у меня, тоже была поджарая, а бицепсы… Я с глубочайшим вниманием оглядел свои руки и исторг непередаваемый вздох. Бицепсы тоже, наверное, были поджарыми, хотя анатомически вполне просматривались. Впрочем, не подумайте обо мне плохо. Бегать я умел весьма прилично. Это признавали все в нашем отделе. И на различного рода эстафетах я был весьма частым гостем. К сожалению, это не решало моей главной проблемы. Отчего-то не решало…
Скажу честно, ребята, двадцать первый век — это не шутка. А в особенности — последнее его десятилетие. Говорят, двадцать один год — переломный возраст для людей. Нечто подобное, вероятно, испытывает и наша перенаселенная планета. Согласитесь, одно дело — наблюдать ренессансы и освоение новых земель, крестовые походы с запада на восток и с востока на запад, — и совсем другое — созерцать унылое благополучие угомонившегося человечества. Разве не скучно? Еще как!.. Вот оттого-то я и не устаю повторять на всех углах, про наш нешуточный возраст. Ей-ей, мне следовало родиться раньше — лет этак на сто или двести. Тогда, быть может, и не пришлось бы писать про самого себя романы. Но кто ж знал, ребята?..
Вызов материализовался в кармане халата, когда до конца моего благословенного отпуска оставалось что-то около двух недель. Шеф как всегда был в своем амплуа. Я только-только вкусил курортной свободы и преисполнился решимости довести свой первый детективный роман до победного конца, как карманная почта разрушила мои честолюбивые намерения. Кстати сказать, это тоже один из минусов нашего времени. Радиотелефон вполне умещается в дамских часиках, а письма и телеграммы беспрепятственно проникают непосредственно в ваши карманы. От этого не спрятаться и не отмахнуться, это чудовищная действительность цивилизованных времен…
Не переодеваясь и не утруждая себя лишними сборами, мысленно поругивая избранное еще в детстве детективное поприще, я спроецировался через репликатор прямо в кабинет НОРа — начальника отдела расследований, моего шефа и моего безраздельного хозяина. Приветственно помахав рукой, я плюхнулся в низенькое кресло и, подражая герою своего романа, забросил ногу на ногу. С удовольствием закинул бы ноги на стол шефа, но это было бы явным перебором, и потому я ограничился тем, что шумно и не без вызова прокашлялся, оттопыренным мизинцем почесав затылок. Шефу ничего не оставалось делать, кроме как, полюбовавшись моим курортным видом, в свою очередь свирепо потереть огромную, покрытую седым ежиком голову.
— Привет, — пробурчал он. — Неплохо выглядишь.
— Мерси, — скромно поблагодарил я.
— Ну, а для тех кто неплохо выглядит, у меня всегда найдется заковыристое дельце. Так вот, слушай меня, Шерли, внимательно!..
Вот так… Плюнут в душу — и не заметят. Мало того, что это было сказано неласково, вдобавок ко всему имя мое в очередной раз перепутали. Шерли меня звали месяца четыре назад. Шерли Холмсон. С тех пор я успел сменить три имени, которые шеф беспрестанно путал, чем раздражал меня до чрезвычайности. Может быть, шеф и запамятовал мое нынешнее имя, но я-то все свои имена помнил прекрасно. Мегре Хил, Шерли Холмсон, Арчи Голдвин… Впрочем, неважно. А важно было то, что шеф упорно игнорировал мое исконное право выбирать себе имя по вкусу.
— Джеймс, — угрюмо поправил я. — Джеймс Бондер.
— Ах, да, — он поморщился, словно на его глазах я лизнул дольку лимона. Прости, Джеймс. Не у всех такая феноменальная память, как у тебя.
Насчет памяти он не врал. У меня действительно выдающиеся способности к запоминанию. И все-таки крылся в этой его фразе непонятный подвох. На всякий случай я промолчал.
— Конечно, — прогнусавил он, — нашей конституцией гарантирована свобода имен и фамилий, но… — Он хмуро покосился на мой халат и, потерев переносицу, проворчал. — Что у тебя под мышкой? Опять двуствольный «Магнум»?
Я покраснел. Дело в том, что по моему мнению, настоящий сыщик не должен никогда расставаться с оружием. Даже в ванной и даже на пляже. Дома у меня хранилась целая коллекция кинжалов и пистолетов. На каждое задание я тщательно подбирал новое оружие. Для меня это почти святое, но мой шеф!.. Мой шеф — это нечто особенное! В чем-то мы любили друг друга, но в чем-то и отчаянно не понимали. Скрежетнув зубами, я процедил:
