Автор неизвестен - Песни южных славян

Зорюшка еще не забелела,
Утречко лица не показало,
Как ворота отворились в Сене,
Вышла в поле небольшая чета,
В чете тридцать и четыре друга,
И ведет их Тадия Сенянин,[355]
А при знамени Комнен-знаменщик,
И юнаки поспешили в горы,
Подошли под Красные Утесы.[356]
Говорит им Тадия Сенянин:
«Ой, мои вы братья и дружина!
Разве мать не родила юнака,
Что пошел бы к чабану в отару,
Взял девятилетнего барана,
Взял бы семилетнего козлища,
Чтоб была у нас на ужин пища».
Все юнаки головой поникли,
В землю черную глаза уперли,
Не смутился лишь Котарец Йован,
А вскочил он на легкие ноги,
И пошел он к чабану в отару,
Взял девятилетнего барана,
Взял он семилетнего козлища
И принес Сенянину добычу.
Тот живьем содрал с животных шкуры
И пустил ободранными в ельник.
Ветвь заденет — закричит козлище,
А баран — тот даже не заблеет.
Говорит тогда Котарец Йован:
«Тадия, начальник нашей четы,
Для чего ты ободрал скотину?»
Отвечает Тадия Сенянин:
«Видите ли, братья дорогие,
Видите ли, какова их мука,
Но еще страшнее будет мука,
Если турки полонят юнака;
Кто стерпеть такую муку сможет,
Тот, подобно этому барану,
Пусть отправится со мною в горы;
Ну, а тот, кто убоится муки,
Да простит ему всевышний это,
Пусть вернется к Сеню восвояси».
Тут вскочил он на легкие ноги,
Взял ружье за середину ложи
И пошел на Красные Утесы.
Оглянулся тут Котарец Йован,
Десять человек домой уходят.
Говорит Сенянину Котарец:
«Для чего ты напугал дружину?
Десять человек от нас сбежали».
Отвечает Тадия Сенянин:
«И пускай бегут, Котарец Йован,
Если так бедняги оплошали,
Драного козла перепугались,
Что же будет, если встретим завтра
Тридцать человек рубежной стражи
Во главе с Хасан-агою Куной?[357]
Как живой огонь его дружина!»
Подошли они к Утесам Красным,
Оглянулся вновь Котарец Йован,
Снова десять человек сбежало,
И опять сказал Котарец Йован:
«Для чего, начальник нашей четы,
Для чего ты напугал юнаков?
Оглянись — еще сбежало десять».
Отвечает Тадия Сенянин:
«И пускай бегут, Котарец Йован!
Если так бедняги оплошали,
Драного козла перепугались,
Как же будет, если встретим завтра
Тридцать человек рубежной стражи
Во главе с Хасан-агою Куной?
Как живой огонь его дружина!»
Поднялись на Красные Утесы,
Оглянулся вновь Котарец Йован,
С ними лишь один Комнен-знаменщик.
И тогда он Тадии промолвил:
«О, Тадия! Нас осталось трое!»
Отвечает Тадия Сенянин:
«Вы не бойтесь, братья дорогие!
Если будет добрая удача,
То, что совершили б тридцать храбрых,
Совершат три добрые юнака!»
В это время их и ночь застала.
Впереди, сквозь ельник, побратимам
Показалось вдруг живое пламя.
Говорит им Тадия Сенянин:
«Разве мать не родила юнака,
Чтоб пошел туда да поразведал,
Кто там — турки или же ускоки?»
Комнен тут вскочил с земли на ноги,
Взял ружье за середину ложи
И ушел сквозь ельник на разведку.
Как дошел он до огня живого,
Притаился он за тонкой елью:
А сидят там турки-удбиняне,
Между ними Хасан-ага Куна,
Пьют вино и чистую ракию.
Как дошла до Хасан-аги чаша,
Произнес он здравицу дружине:
«Будьте здравы, братья дорогие!
За здоровье тридесяти турок,
Да погибнет Тадия Сенянин,
Да погибнут тридцать с ним гайдуков,
Даст господь, мы всех их изничтожим!»
Темного вина они напились,
Головы от хмеля помутились,
Как убитые они заснули,
Прислонили ружья к тонким елям.
Тут подкрался к ним знаменщик Комнен,
Он собрал их светлое оружье,
Хорошенько в заросли попрятал,
Но не может взять он саблю Куны,
Куна спит, на саблю навалившись.
И тогда он перевязь разрезал,
Вытащил из-под Хасана саблю
И отнес к Сенянину ту саблю.
Вопрошает Тадия Сенянин:
«Что ты видел там, знаменщик Комнен,
Кто там возле пламени живого?»
Говорит ему знаменщик Комнен:
«Тадия, начальник нашей четы!
Там ночует Хасан-ага Куна,
С ним дружина — турки-удбиняне.
Темного вина они напились,
Головы от хмеля помутились;
Я собрал их светлое оружье
И поглубже в заросли запрятал».
Не поверил Тадия Сенянин,
Но потом увидел саблю Куны,
И тогда узнал он саблю Куны,
Двинулся скорей к огню живому.
У огня спят турки-удбиняне,
С трех сторон друзья их обложили,
С первой стороны зашел Сенянин,
А с другой зашел знаменщик Комнен,
С третьей стороны — Котарец Йован;
Вынули захваченные ружья,
А Сенянин подбегает к Куне,
Сильно в зад ногой его пинает
И кричит над ухом горлом белым:
«Эй ты, падаль, Хасан-ага Куна!
Пред тобою Тадия Сенянин,
С ним пришли тридцать четыре друга
Вас проведать у огня живого!»
Вскакивает Куна, как безумный,
Ищет Куна кованую саблю,
Нету на боку проклятой сабли,
Поглядел он на свою дружину,
Та бы рада за ружье схватиться —
Нету ружей возле тонких елей.
И воскликнул Тадия Сенянин:
«Встань-ка, падаль, Хасан-ага Куна!
Взял я ваше светлое оружье,
Сам вяжи своих всех тридцать турок,
А иначе даю тебе клятву,
Выстрелят все эти тридцать ружей,
И на месте вас они уложат».
Как увидел Куна, что случилось,
Вскакивает он с земли на ноги,
Сам он руки удбинянам вяжет,
Куна вяжет, Комнен проверяет;
Повязал рубежную он стражу,
А его связал знаменщик Комнен.
А потом они заходят в ельник,
Вынимают светлое оружье
И на турок вешают оружье.
Так они погнали — три ускока,
Так они погнали тридцать турок,
Так погнали на границу к Сеню.
А когда пришли к воротам Сеня,
Стар и млад на них дается диву.
Говорят между собой сенянки:
«Боже милый, великое чудо!
Как связали добрых три юнака,
Три юнака три десятка турок
Без единой раны, без потери!»
Отвечает Тадия Сенянин:
«Не дивитесь, девушки-сенянки,
Счастье повстречалося с бедою,
Наше счастье — с ихнею бедою,
И с бедою счастье совладало».
Тут они подходят к белой башне,
Тридцать турок бросили в темницу
И назначили за турок выкуп:
За тридесять — три мешка с деньгами.
И за них прислали вскоре выкуп,
Но тогда выходит мать-старуха,
Тадии такое слово молвит:
«Ведаешь ли, Тадия Сенянин,
Что родитель твой погублен Куной?»
Как услышал Тадия Сенянин,
Взял он выкуп — три мешка с деньгами —
И пустил на волю тридцать турок,
Каждому велел пройти под саблей,
А как проходил под саблей Куна,
Взмахнул саблей, голова слетела.[358]

Мать говорила Татунчо:
«Татунчо, сынок мой милый,
Единственный сын, спасибо,
Что мать пришел ты проведать!
Оставь-ка лучше, сыночек,
Проклятое дело хайдучье,
Нельзя быть долго хайдуком,
Хайдуки живут недолго,
Хайдук за домом не смотрит,
Хайдук свою мать не кормит!
Продай ружье боевое,
Кривую острую саблю,
Впряги ты буйволов русых,[360]
Вспаши ты поле под паром,
Засей золотой пшеницей,
Чтоб мать свою кормить честно!»
Татунчо ее послушал,
Запряг он буйволов русых,
Провел расписной сохою
Одну борозду, другую,
Вдруг пыль вдалеке увидел.
Татунчо тут удивился,
Какая тому причина:
Табун ли коней там гонят,
Скота ль рогатого стадо?
А был не табун там конский,
А был там не скот рогатый.
Шагали, пыль поднимая,
Сеймены, слуги султана,
Султан их послал с приказом —
Скорей изловить Татунчо.
Срубить с плеч голову тут же,
Ее отвезти к султану.
Они подошли к Татунчо,
Они Татунчо спросили:
«Эй, молодой оратай,
Видим — ты пашешь и сеешь,
Не знаешь ли ты Татунчо,
Где пашет он, где он сеет,
Желтую сеет пшеницу,
Чтоб мать свою кормить честно?»
Татунчо так им ответил:
«Нет, я не знаю Татунчо,
Не знаю, с ним не знаком я».
А следом шел цыганенок,
Уродливый и плюгавый,
Сказал ему цыганенок:
«Татунчо, эх ты, Татунчо,
А что, как тебя я выдам?»
Ответил он цыганенку:
«Коль выдашь меня, то кожу
Сдеру я с тебя живого!»
Его цыганенок выдал,
Стража идет, подступает,
Сказал Татунчо стрекалу:
«Стрекало, моя сестрица,
Если от смерти избавишь,
Ручку твою позлащу я,
А пятку посеребрю я!»
Быстро схватил он стрекало,
Тут завертелся Татунчо,[361]
Бил он налево, направо,
А как назад обернулся —
Валялись головы турок,
Как в огороде капуста,
И фески на них алели,
Как перец красный на грядках,
Трупы их в поле валялись,
Словно снопы пшеницы.
Татунчо домой вернулся
И матери так промолвил:
«Вспахал я поле, засеял,
Как бог дал, так и случилось!
Ясное солнце пригрело,
Все, что посеял, созрело.
Весь урожай мною собран!»
Мать отвечала Татунчо:
«Мать обманул ты, сыночек,
Тем согрешил перед богом!»
«Если ты сыну не веришь,
В поле тебя поведу я!»
Привел он мать свою в поле:
Головы турок валялись,
Как в огороде капуста,
И фески на них алели,
Как перец красный на грядках,
Трупы их в поле валялись,
Словно снопы пшеницы.
Снял с мертвецов он одежду,
Собрал пояса, что были
Набиты золотом туго,
И матери отдал в руки:
«Возьми, мать, это богатство!
Ты правильно мне сказала:
«Хайдук за домом не смотрит!»»