Людмила Белаш - Русская фантастика 2010
— А потом?
— Потом — не знаю. Только продавать свой лаш мне почему-то не хочется. Что толку остаток жизни сидеть на какой-нибудь курортной планете и греть пузо на солнышке? Тогда уж лучше было оставаться стражем при великой богине. Разницы никакой.
— Замётано! — сказал я. — Выручаем «Красавицу», а потом махнём на Тир. Там объявлен конкурс среди вольных торговцев: контракт на доставку пряностей. Дело чистое и прибыльное. Конечно, туда народ со всей галактики слетится, но как ты думаешь, кто выиграет конкурс: какой-нибудь случайный тип или двое парней, у каждого из которых в кармане пара лашек? Эти дощечки не просто приносят удачу в делах, они помогают уговорить кого угодно, если конечно, — тут я поклонился великой богине, — в твоей душе нет грешных мыслей.
— Ты меня с помощью лаша не уговаривай, — сказал Патрик. — Я и без того согласен.
— Тогда выпьем за удачу! — и я пошёл доставать последнюю (на этот раз действительно последнюю!) бутылку террианского.
Леонид Алёхин
Нет жалости
Антон Шестопалов загрузил колбу с реактивом в центрифугу. Поставил таймер на шесть минут. Под гипнотическое гудение агрегата мысли текли вяло. Купить Кириллу кроссовки. Ната просила хлеб и сметану. Машину помыть. Интересно, если на анализаторе зажжётся зелёный — как изменится его жизнь?
Сколько он себя помнил, в голове у него звучали два голоса. Первый занудно перечислял повседневные дела, мелочно припоминал обиды, заново проговаривал малозначимые диалоги. Второй изредка вклинивался в бесконечный бубнеж первого, стремясь его огорошить, заставить притихнуть. Именно он когда-то спросил маленького Антоху: а что там, в конце, когда погаснут все огни и умолкнут все голоса? Неужели совсем ничего-ничего?
В защитном костюме было жарко и нестерпимо чесалось всё, что невозможно было почесать. К тому же захотелось курить. «Вот ещё новость», — подумал Антон. Курить он бросил четырнадцать лет назад, сразу после института. Натка боялась за ребёнка.
Шесть минут оттикали. Мелькание колб в центрифуге замедлилось. Теперь всё внимание на подмигивающий жёлтым анализатор.
Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Пауза. Данные пошли загружаться в компаративный блок. Теперь мигает быстрее. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. «Сейчас красный, и напьюсь. Год работы насмарку. Третий раз, между прочим». Жёлтый. Жёлтый.
Компаративный отработал, теперь, по идее, шумовой фильтр, и всё. Жёлтый мигает часто-часто. Перед самым концом должен на несколько секунд зажечься ровно. Значит, данные с частотными характеристиками информационного шума выбракованы, и анализатор готов выдать результат. Девять образцов клеточной ткани. Если хотя бы один образец реагирует не по эталону — эксперимент провален. Всё начинать сначала. «Точно напьюсь». Жёлтый, жёлтый, жёлтый. Жёлтый. Зелёный.
В первую секунду он не поверил. Повернулся всем телом, иначе костюм не позволял, глянул через бронестекло в лабораторию. Зайцев показывал большой палец. Совпадение реакции с прогнозом сто процентов.
— Ну, вот и Нобелевка, — сказал Антон. — Лет через пятьдесят, когда рассекретят.
На выходе из дезактивационной камеры его встретила ассистентка Саша. Припечатала кровавый поцелуй прямо на прозрачное забрало костюма.
— Шестопалов, ты гений, — сказала она. — И я тебя люблю.
Как в старых советских фильмах подруга великого учёного, по-настоящему и навсегда.
Антон снял шлем, и тогда она поцеловала его в губы. Как полагается подруге великого учёного, глубоко и без церемоний, с языком.
— Ты чего, — сказал он, осторожно отстраняя Сашу. — Люди же смотрят.
— Люди — это Заяц, — бесцеремонно заявила она. — Ему можно.
Да, Зайцев был в курсе. Как и половина комплекса. Можно сказать, все были в курсе, когда у них с Сашей ещё ничего не было. Длинноногая брюнетка с внешностью кинозвезды и вкрадчивыми повадками мурены, ассистентка молодого учёного, не замеченного в пренебрежении женским полом. Безвыходная для обоих ситуация.
Девочка сделала сегодня карьеру, ехидно заметил второй голос. А зажгись красный, переметнулась бы играть в любовь и науку к Епифанову, например. Зря, что ли, последний месяц плазмоидами интересовалась? Перспективные плазмоиды у Епифанова.
— Эх, Сашка, теперь заживём, — сказал Антон.
И сам поцеловал девушку в пахнущие яблоками губы.
Верный Зайцев уже стоял наготове с мензурками, до краёв наполненными спиртом.
— Вместо шампанского, — сказал он. — Сашенька, тебе разбавил наполовину.
— А запивать? — капризно спросила Саша.
Зайцев сунул ей пластиковый стаканчик с соком.
— Ну, — он поднял мензурку, — за нашего триумфатора и его дрессированные нуклеотиды!
— Режим нарушаем? — донеслось от двери.
Зайцев съёжился. Из двухметровой шпалы он умудрился в мгновение превратиться в серого маленького невротика. Таким магическим образом на него (и не только на него) действовало присутствие куратора комплекса, полковника Астафьева.
— Товарищ куратор, — лёг на амбразуру Антон, — у нас повод. Готов, как старший, понести наказание.
— Про повод знаю, — смягчился Астафьев. — Что и говорить, Антоша, заждались. Но чем дольше ждёшь, — он ожёг кавалерийским взглядом бёдра Саши под коротким халатиком, — тем сильнее желаешь, так? Налейте, что ли, и мне.
Спирт полковник выпил мелкими глотками. Причмокнул, от запивки отказался.
— Значит, так, — сказал он, утирая непрошеную слезу рукавом штатского пиджака. — Допивайте по-бырому. Ты, Антон, закончишь, сразу ко мне. Отчёт жду завтра, сегодня так поговорим. Александра, очаровательны. Зайцев, смотри у меня. Всё, бывайте. Антон, жду.
Дверь с шелестом закрылась за его спиной.
— Убедительно играет, — прошептала Саша. — Милая солдатская простота. А зрачки как дырки от пуль.
Антон приложил палец к губам и взглядом показал на стены. Всё пишется, дорогая, всё пишется.
— Все мы играем, — сказал он не без намёка на давнишних плазмоидов. — Главное, не заигрываться.
— С тобой разве заиграешься, Шестопалов? — спросила Саша с неожиданной усталостью. — У тебя же только то игра, где выиграть можно.
Сказала и выпила остатки разведённого спирта из своей мензурки.
В кабинете Астафьев достал бутылку дорогого коньяка, два бокала.
— Мне уже звонили от самого, — он кивнул на красный телефон без диска, стоявший отдельно от всей остальной техники. — Выражали крайнее удовольствие успехом проекта. Просили поздравить и пожелать дальнейших свершений.
— Служу России, — сказал Шестопалов.
Без малейшей, кстати, иронии. Мог бы сидеть где-нибудь в Калифорнии, стволовые клетки выращивать. Тоже перспективно, половина его курса уехала и не жалуется.
Астафьев хлопнул коньяку, что удивительно — залпом.
— Запах не переношу, — объяснил он. — Спирт могу, как воду, а эту дрянь только так.
Антон покивал. Мелкие чудачества, картинный образ солдафона — он давно разглядел куратора за нехитрой психологической бронёй. То, что он увидел, не пугало его, как Зайцева, но и симпатии не вызывало.
Астафьев безошибочно отношение Антона к себе чувствовал.
— Ладно, Антон, ты человек занятой, я тоже. Благодарности оставим для официальной части. Я тебя позвал две новости рассказать. Первая хорошая. Вторая так себе. Начну с хорошей. Нам увеличивают финансирование. Почти в три раза.
— Это хорошая новость, правда. Прямо аттракцион неслыханной щедрости.
— Не такой уж неслыханной, Антоша. Если ты телевизор не смотришь, газет не читаешь, я тебе скажу. Бюджет на всех нас увеличен на триста процентов по сравнению с прошлым годом. Распил, конечно, тоже нешуточный, сам понимаешь. Но столько денег, даже если постараться, не распилить.
«И в прошлом году было увеличение. И в позапрошлом», — Антон слышал второй голос. Второй, не первый. Всё, что говорил Астафьев, было важно. Крайне важно.
— Вторая новость, Антон, пока, что называется, не для распространения. Я тебя прошу, даже Саше не надо.
«О-па».
— Жене хоть можно? — криво усмехнулся Антон.
— Жене как раз можно. В ближайшее время наш комплекс со всем основным составом будет переброшен. Куда и когда — государственная тайна. Рассказывая тебе, я буквально нарушаю подписку. Но ты один из ключевых людей, у тебя семья. Считаю — обязан предупредить. Место назвать не могу, но рекомендую приобрести повышенно тёплые вещи.
— Товарищ Астафьев, а отказаться я могу? Знаете, холод плохо переношу. Кирилла срывать на новое место, Ната только на новую работу устроилась…
Астафьев наклонился вперёд. Его немигающие глаза сверлили зрачки Антона.
— Нет, Антон, — сказал он. — Отказаться ты не можешь. И никто не может. Такое время пришло — говорят, надо делать. Понял?
