Андрей Буторин - Клин
— Что? Опять?.. — удивился я, ведь прошло очень мало времени.
— Ничего не понимаю, — нахмурился Сергей. — Я их больше не чувствую…
— Кого? — задал я глупый вопрос. И очевидный ответ на него мне очень не хотелось услышать. Однако он прозвучал.
— Зомби. Не чувствую совсем, словно их вообще нету поблизости.
— А может, и впрямь… Вдруг, ну… выпрыгнули?.. — брякнул я еще большую глупость.
Но брату, похоже, эта версия не показалась совсем невозможной. Он поставил машину на ручник и вылез из кабины. Мне он велел оставаться на месте, и я принялся смотреть вперед, на темневшие под хмурым небом здания — туда, где страдала сейчас, не надеясь на спасение, Анна. И хорошо, если еще страдала, а не…
Додумать нехорошую мысль я не успел. Из-за забора показалась человеческая фигурка и направилась явно в нашу сторону. Я вспомнил про свой цейсовский бинокль, который лежал в рюкзаке Сергея. Но рыться в чужих вещах мне не хотелось, а тут вернулся и их непосредственный хозяин.
— Все на месте, — нахмурившись пуще прежнего, бросил Серега. — Херня какая-то!..
— Посмотри туда, — кивнул я на стекло.
Брат посмотрел. Рука его сразу же потянулась к автомату.
— Погоди, — остановил его я. — Глянь в бинокль. По-моему, у него нету оружия. Вообще, какой-то странный мужик. На монаха похож.
Сергей достал бинокль, ненадолго приложил окуляры к глазам, потом пожал плечами и дал бинокль мне.
Медленно бредущий к нам человек был и впрямь похож на монаха: он тяжело опирался на клюку и на нем был надет длинный, до пят, серый балахон с капюшоном. Если бы этот балахон был черного цвета, я бы точно подумал, что к нам идет неведомо откуда взявшийся здесь монах. К тому же у него еще имелась и длинная седая борода, которую я смог разглядеть уже и безо всякого бинокля.
— Может, поехали? — глянул я на брата. — Ну его! Время…
— Нет, давай подождем, — забрал у меня Серега бинокль и сунул его снова в рюкзак. — Что мы будем делать без наших солдат? Мне очень не нравится, что я перестал чувствовать зомби. Которые, между прочим, не разбредаются, а сидят себе в кузове как ни в чем не бывало. У меня почему-то такое ощущение, что здесь не обошлось без этого самого монаха.
Между тем, «монах» добрел наконец до нашей машины. Он оказался не просто старым, что я увидел еще через бинокль, а очень старым. Я бы дал ему все сто лет. Ну, девяносто уж точно! Темное, исхудалое лицо старца было испещрено морщинами так, словно было тщательно порублено тесаком. А вот глаза смотрели молодо и цепко.
— Надо поговорить, — сказал он, когда Сергей приопустил боковое стекло. Голос «монаха» тоже звучал твердо, с едва уловимым старческим дребезжанием.
— О чем?
— О королях и капусте, — растянул старик в подобии улыбки тонкие ссохшиеся губы под седыми жиденькими усами. — Но если вы не являетесь поклонниками творчества О’Генри, тогда можем и о вас.
— Простите, но нам очень некогда, — сухо отреагировал на шутку Серега. — Если вам просто не с кем поболтать, то…
— Мне есть с кем поболтать, — резко оборвал его «монах». — Хоть вы и перебили часть моих собеседников, полтора десятка так называемых бандитов в моем распоряжении покуда имеются.
— В вашем распоряжении? — с нажимом на слове «вашем» переспросил брат.
— Именно. Но не в полном, отнюдь. Между нами всего лишь соглашение — они в меру сил охраняют нас от возможных неприятностей, мы же, со своей стороны, не вмешиваемся в их дела.
— «Мы» — это кто? — хмуро спросил Сергей.
Тут я вспомнил о том, что говорила нам об обитателях Темной долины Анна, и вставил свое слово:
— «Монолит»?..
— Да какая разница, кто мы, — усмехнулся старик. — Поговорить-то нам стоит о вас. И нужно это в первую очередь вам же.
Мы с братом невольно переглянулись, обменявшись немым вопросом: что, дескать, будем с ним делать?
А «монах» вдруг жалобно закряхтел и помотал головой.
— Ох и молодежь пошла! Старый человек перед ними стоит, а они ему даже присесть не предложат. Хотя… — В усах старика снова мелькнула улыбка, а глаза хитровато блеснули. — Если уж начистоту, то я вас ничуть и не старше. Сергея Викторовича так и вовсе на десяток лет моложе. А с тобой, друг Фёдор, мы и вовсе по общим университетским коридорам в одно время бегали. Может, когда и сталкивались даже. Правда, я на физическом учился, а не на матмехе.
— В ЛГУ?!.. — разинул я рот. — Когда?..
— В ЛГУ, — кивнул старик. — Тогда же, когда и ты. Год поступления — пятидесятый, выпуск — в пятьдесят пятом году. Может, слышал когда: Никиров Игорь?
— Н-нет… — промычал я. — Н-не слышал…
Признаться откровенно, услышанное совершенно выбило меня из колеи, вогнало в настоящий ступор. Казалось бы, Зона должна уже была отучить меня чему бы то ни было удивляться. А вот поди ж ты!.. Я никак не мог осознать, что передо мной стоит не просто мой ровесник, одногодка, но и мой однокашник, с которым почти наверняка мы и впрямь не раз сталкивались в университетских аудиториях и коридорах.
Этот мой ступор оказался настолько сильным, что я даже не обратил внимание на то, что старик не только знает наши с братом имена, но и наш настоящий возраст, а также и то, где и даже на каком факультете я учился.
Серега, конечно, тоже был удивлен. Но он справился с растерянностью раньше моего.
— Федь, — сказал он, — а ну, подвинься. Пусть дедушка сядет.
Глава двадцать пятая
Беседа со старым ровесником
Я подвинулся ближе к Сергею. Старик, он же мой ровесник, забрался в кабину довольно легко для его, то есть нашего с ним более чем почтенного возраста.
— Только давайте поскорей, — попросил брат, — у нас на самом деле очень мало времени. Промедление в нашем случае смерти подобно. Причем в самом буквальном смысле.
— Я знаю, — кивнул наш странный собеседник. — Кстати, об этом я хочу поговорить тоже. Но сейчас вы можете не волноваться: пока я здесь — вашу наставницу не тронут.
— Ну да! — вырвалось у меня. — Откуда вы это знаете?
— Для начала давайте договоримся о том, как нам друг к другу обращаться, — улыбнулся старик. — Не подумайте, что это мелочь; при доверительном разговоре ничего не должно стеснять собеседников. Так что я предлагаю обращаться друг к другу на «ты» — ведь, по сути, мы с вами ровесники, а с Фёдором мы и вовсе одногодки. Но, поскольку выгляжу я куда старше вас и понимаю, что психологически вам трудно держаться со мной на равных, можете называть меня по имени-отчеству — Игорь Владимирович. Я же, с вашего позволения, стану называть вас просто по именам — Сергей и Фёдор. Годится?
Мы с братом кивнули.
— И все-таки, — сказал теперь Серега, — почему вы… то есть, ты так уверен, что Анну не тронут, пока ты здесь?
— Потому что таков был уговор.
— Уговор? — снова влез я. — Между кем и кем? Неужели ты…
— Спокойней, мой друг, — перебил меня Игорь Владимирович. — Не надо делать поспешных выводов.
— Но…
— Я же просил, спокойней, — положил на мою руку сухую ладонь старик. — Сейчас я все объясню. Дело в том, что у нас имеются определенные договоренности со всеми, кто живет рядом с нами в Темной долине. В том числе и с членами группировки «Свобода». Мы, если можно так выразиться, позволяем им жить рядом с нами. И не только за то, что они не мешают нам заниматься своими делами. Иногда мы просим их, — выделил он слово «просим», — сделать для нас кое-что, или, напротив, чего-то не делать. Разумеется, без фатального ущерба для них. В данном случае я попросил их не приводить в исполнение казнь, пока я нахожусь вне зоны лагеря.
— И вы уверены, что они послушались?
— Безусловно. Иначе просто не может быть. Они прекрасно осведомлены о наших возможностях. Думаю, и вы уже почувствовали это на себе.
— Ты имеешь в виду зомби? — насупился мой двоюродный брат.
— Именно. Теперь они подчиняются нам. И наше влияние, как видите, оказалось сильней.
— Но как ты это сделал?! — вскинулся Сергей. — Чем вы, черт возьми, тут вообще занимаетесь?
— Мы пытаемся найти общий язык с Зоной. А если точнее — с Ноосферой. Откровенно говоря, даже нам пока непонятно, что здесь первичней. Одной из гипотез вообще является то, что Зона, со всеми ее проявлениями, — это разумное существо, а Ноосфера — нечто вроде ее мозга. Только, похоже, что это мозг не одной только Зоны, поскольку Ноосфера, в ее общем понятии, существовала всегда, а Зона… Вероятно вы слышали о легендарной группе «О-Сознание»? Есть мнение, что Зона — продукт ее деятельности, что они могут как-то управлять ею, оказывать на нее некое влияние. Должен сказать, тут все гораздо сложней. Зона — не просто очень сложный объект. Она — нечто большее. Вряд ли мы когда-нибудь сможем ее до конца «осознать».
— Ты сказал «мы»? — заметил я. — Значит, ты тоже состоишь в «О-Сознании»?
— «О-Сознание» — тоже нечто большее, чем просто группировка. Тот, кто пытается «осознать», уже в какой-то мере может причислить себя к ней. Что же касается костяка, или, лучше сказать, головы группы — то нет, я не вхожу в число ее представителей. Но я бы не хотел заострять ваше внимание лично на мне. Я уже сказал, что занимаюсь нахождением общего языка с Зоной — для понимания моей роли этого вполне достаточно.
