Al1618 - Чужой среди своих. Чужой среди своих
По скорости срабатывания и мощности пропускаемого тока этому устройству нет равных. Из-за него у меня имеется большой расчет на то, что подрыв основного заряда произойдет напрямую — ток проходящий через проволоку столь велик что просто испаряет метал порождая ударную волну.
Вот это чудо техники и надо сейчас сделать из старых алюминиевых банок, ххххххх ххххххххххх, проволоки и стеклянных наконечников для сифонной клизмы, она же клистир. Десяток операций, в итоге которых лежащий на столе опиумный бред превратится в кошмар наяву. Приступим.
Делай — «раз». И трясущимися руками из очищенного листа алюминия (берем банку и обдираем все лишнее сначала наждачкой, потом пастой Гойя) вырезаются портняжными ножницами будущие детали. Руки быстро трястись перестают — деталлей надо много, на всю технологическую линию предусмотрено девяносто процентов брака. Вырезанные заготовки загибаю по оправке.
Делай — «два». Точечной сваркой соединяю все это между собой, не забыв естественно приварить электроды. В принципе на это дело у меня есть аппарат, Но атомную бомбу на коленке я не собирал с времен прохождения спеподготовки (и многое бы дал чтобы сейчас не вспоминать давно забытые навыки), потому решил не вносить новшеств, а делать «как учили». Так что цанговый карандашь, в него обычный грифельный стержень, зажим, два провода и трансформатор — аппарат точечной сварки готов. Подумал не сделать ли еще и очки сварщика из закопченных стекол но решил не выеживаться и взял обычную маску.
Делай — «три». В пламени спиртовки вытягиваю и формирую корпус будущего ключа из стеклянной трубки. Мое любимо развлечение с детства, в школе, помнится, барышням стеклянные сердечки в знак симпатии дарил. И из тех же наконечников клистира змеевики вытягивал. А здесь и вовсе возится особо не с чем. Главный секрет — в трубку воздух поддувать надо в процессе.
Делай «четыре». Ответственный момент — запайка электродов в стекло. Тут ошибка приведет к растрескиванию корпуса. Накаркал. Но не беда — стеклянных деталей сделано с запасом. Отжечь и цоколь готов.
Делай — «пять». На электроды впаянные в цоколь монтируются методом точечной сварки анод, катод, решетка и «поджиг». Поджиг достаю из отдельной свинцовой коробочки — он покрыт радиактивным изотопом.
Делай «шесть» — обезжиривание и протравка внутренних деталей, Я ведь за них пальцами брался — вакуум этого не любит.
Делай — «семь», вставить цоколь в колбу и спаять их в пламени в единое целое. И опять все на отжиг — гора брака в процессе производства пополняется. Интересно на выходе хоть что-то будет?
Делай «восемь», откачка воздуха и снова прожарка. Сначала форвакуумный насос, потом в колбу заливается ртут и снова на прожарку. В этот раз греется не только лампа снаружи, но и индукционной печью (громко сказано, это всего лишь толстая медная шина свернутая спиралью по которой проходит переменный ток) до красна прожариваются внутренности выгоняя всякую грязь. Испаряющаяся ртуть вытесняет последние молекулы воздуха и пропитывает металлические детали связывая примеси. В конце вытягиваю и запаиваю «хвостовик».
Делай — «девять». Готовый ключ ставится на стенд и проверяется качество срабатывания. Надо же — выход получился даже больше, чем ожидалось. Подбираю наиболее близкие пары. Впрочем, и забракованные изделия совсем не пропадут — в обычные взрыватели они пойдут «на ура».
Все, девять операций и самое страшное оружие из арсенала «прогрессивного человечества» готово. Теперь установить его к всей остальной электронике еще раз проверить и окончательная сборка. Все работает. Подсоединить к взрывателям, вставить в общий корпус электронику. Взгляд на дозиметр, поводить над всем и собой радиометром — все в норме. И можно наконец подумать — «а стоит ли?». Стоит ли браться за сборку второго «изделия» или быстренько разобрать имеющееся и забыть как страшный сон. Впрочем, это совсем не гарантирует, что после не будут сниться другие кошмары.
Как говорят в авиации — «скорость принятия решения».
Тень пятая
Разве дано отличать добро от зла…
Три дня. Это много или мало?
Смотря как мерять, если по отношению к человеческой жизни — то очень и очень немного. С этим утверждением согласятся все, кроме тех, в чьей жизни они стали последними, и для тех, кто их помнит. Для тех, для кого время жизни разделилось на «до» и «после», на время, кода все еще были живы, и на «потом», когда остались лишь воспоминания. Если мерять так, то соглашаться с тем, что три дня — это немного, будет практически некому.
Можно мерять эти дни событиями. Тогда получится, что в них, как в точке фокуса, сошлись результаты кропотливых усилий за многие годы. Причины многого из происшедшего возникли десятилетия назад, не всякая человеческая жизнь способна вместить их все. Крупные и мелкие вопросы копились все это время, чтобы разом вывалится на голову, призвав всех живущих к ответу. Да и сами деньки на события вышли очень даже богатыми — не всякий год таким наполненным бывает, но все же три дня — это три дня, и количество мгновений в них ограничено.
Можно еще мерять, как эти дни изменили что-то в человеке, его судьбе. Тут, увы, любая оценка будет мало того, что индивидуальна, так еще и до предела субъективна. Многие после стали совершенно другими людьми, но, скорее всего, гораздо больше тех, кто остался таким, каким и был раньше. И стараются спрятать воспоминания как можно глубже, не узнавая себя самого. А кого-то произошедшее просто сломало. Впрочем, были и такие люди, которые даже в жерновах времени остались теми, кем и были на самом деле, не изменившись ни на йоту. Испытание просто содрало с них все наносное, весь тот мох, которым обрастают даже камни, и показало настоящую сердцевину.
А были ведь и те, кто и вовсе ничего не заметил. Эти дни для них не отличались ничем необычным. Все произошедшее прошло мимо. Миновала чаша. И все их понимание состоит в этом, что положенная судьба досталась кому-то другому… Или эти счастливчики и его лишены? Вполне возможно.
Можно еще судить по тому, как эти дни изменили мир и судьбу народа. Но это еще рано. Слишком близко все произошедшее, еще не оформились главные изменения, еще слишком многое может быть повернуто вспять, или принять другой облик. Произошедшее с каждым в отдельности заслоняет произошедшее разом и со всеми. Лицом к лицу — лица не увидать…
Очень по-разному можно оценивать прошедшее время, все зависит от точки зрения. От того, что видели и в чем участвовали сами, что узнали и осмыслили позднее. Переосмысливать предстоит еще долго, взвешивая собственное представление со знанием окружающих, пока каждое частное мнение не сольется с общим — о том, какими были эти три дня.
Три дня войны.
Их ведь по любому счету не может быть «мало». Сколько-бы эта война не длилась — годы или десятилетия, или, как наша — всего три дня. Дело в том, что войну невозможно выиграть. В войнах есть победители и проигравшие, но нет выигравших. Выиграть можно сражение, но не войну, она все равно будет страшным бедствием, кто бы не одержал победу. Впрочем, я не совсем прав — можно выиграть и войну. Это в том случае, если она не начнется.
Но это не наш случай. Можно ли было выиграть «трехдневную войну»? Возможно, этот вопрос будет моим личным проклятием до конца дней. Остальные смотрят на вопрос проще — и так же пытаются понять, «а кто хотя-бы победил в ней?». Надеюсь, что мы не выиграв войну, не проиграем хотя бы мир. Очень на это надеюсь, что дальнейшая жизнь подтвердит, что все жертвы, добровольно и не очень, принесенные на алтарь этого чудовища, не окажутся напрасными.
Жертвы… Любой, кого коснулась крылом тень беды еще долго будет ворошить память в поисках ответа на вопрос — «а можно ли было поступить иначе?». И с ужасом будет обнаруживать новые и новые возможности сделать все по-другому, изменить уже свершившееся. Когда-то позднее, когда время милосердно сотрет из памяти многие детали, заменив их домыслами, а большая часть вариантов произошедшего будет рассмотрена не по одному разу, тогда совесть с воображением перестанут терзать душу и отпустят на покой тени прошлого. Во всяком случае, я на это надеюсь.
А пока, остается только в тысячный раз ворошить прошлое, в попытке найти пропущенные знаки и сделать выводы на будущее. И оправдания. Как же без этого? Ведь тени былого по-прежнему здесь. Остается только понимать, что «не мы первые», и уж точно не мы последние, кому не давали покоя воспоминания. Были и те, кому пришлось намного тяжелее, а потому можно снять со стены гитару и повторить за ними:
Дальние горы, свинцовая пурга,
где кровь текла, где сердце жгла
холодная награда.
Там потерял я и друга и врага, —
была война, война была,
и мне другой не надо.
Разве дано отличать добро от зла
в пекле военного ада?
Ведь все-таки война была,
и мне другой не надо.
Слетелись ворон к ворону…