Владимир Березин - Группа Тревиля
Пчёл-мутантов я из сегодняшнего виш-листа хотел бы исключить.
Вроде, пчёл не было, и я зашагал по заросшей тропинке, раздвигая ставшую неожиданно высокой густую лопушистую траву.
На развалинах человеческого жилья трава отчего-то растёт особенно обильная и сорняки особенно буйные. Это я запомнил, когда ещё никакой Зоны и в помине не было.
Прямо перед домиком пришлось пробираться через кусты, что привело меня в ярость.
Треск сучков меня демаскировал. Хоть на экране ПДА никого рядом не было, всё равно это никуда не годилось.
Я перекинул автомат на грудь и снял с предохранителя.
Вдруг я услышал топот — где-то совсем неподалёку бежало стадо местных кабанов. Ревел вожак, хрюкали свиньи — что-то их спугнуло. Ветер был на меня, и я поэтому вряд ли мог стать причиной их тревоги.
На всякий случай я прицелился в створ тропинки, откуда могли вырваться на опушку перед домиком кабаны, но тут же всё стихло. И вдруг тишину разорвал отдалённый взрыв и жалобный вой кабаньего стада, посечённого осколками. Растяжки сделали своё дело.
Я вспомнил слова своего учителя о том, что стоящие отдельно в лесу или пустынном месте строения всегда привлекают.
Правда, я всегда прибавлял в разговорах с самим собой: «И помни, не одного тебя, дружок».
Я завернул за угол здания, и отвратительный смрад шибанул мне в ноздри.
На стене, распятые в простенках между окнами, висели два мёртвых тела.
Распятые на библейский манер, они висели тут долго, но присмотревшись, я понял, что это не просто мёртвые.
Один из висевших поднял на меня заплывшие мутные глаза.
То есть, это были, конечно, мёртвые, но висели они тут уже с год. Это было видно и по жухлой осенней листве, застрявшей на их плечах и в рваных дырках одежды, и по тому, как выглядели стены рядом с ними, и по следу отсутствовавшего среднего собрата. Третий явно провисел тут не меньше года, а потом куда-то подевался.
Ну, зомби могли висеть тут и лет по десять, всё так же ворочая глазами. Но вот кто решил поиграть тут в Понтия Пилата — вопрос. И ещё больший вопрос — куда подевался их третий товарищ, от которого на стене остался полный след и четыре скобы, раньше державшие руки и ноги.
След от него на стене на Туринскую плащаницу вовсе не тянул — во-первых, он остался от диаметрально противоположной части тела, а во-вторых, представлял собой всё тот же типичный для зомби подтёк вечной, не сохнущей на солнце гнили.
Вокруг были рассыпаны веером гильзы. Чувствовалось, что тут кого-то убивали — именно не воевали, а убивали, стреляя от бедра и не экономя патроны. Висящие на стене зомби не давали ответа на эту загадку.
Домик с этой стороны был источен пулями. Было видно, что заварушка тут была в прошлом году — судя по сколотой дранке и остаткам побелки, по давно почерневшему дереву и цвету гильз.
Тут я услышал тихое рычание.
Очень хорошо, только мне компании и не хватало.
Я осторожно прошёл вперёд и заглянул в дверь. Никого видно не было.
Я, аккуратно держа все опасные направления на прицеле, двинулся внутрь, и мгновенно понял, в чём дело — в одной из комнат стоял чернобыльский пёс-одиночка. Это было очень неприятное создание, что-то вроде собаки Баскервилей. Пёс-одиночка всегда был гораздо свирепее, чем наугад взятый член стаи. Именно одиночество и вынуждало его к жестокости. Любая собака могла струсить и поднять лапы к небу, подставляя под укус врага самые уязвимые части тела, сдаваясь тем самым на милость победителя.
Пёс-одиночка всегда дрался до конца.
Но этот был безопасен — просто в силу собственного положения.
Чернобыльский пёс провалился через доски гнилого пола в подвал так, что половина его тела торчала наверху, а другая часть была не видна.
Пёс был слеп, как все эти псы, но прекрасно меня чувствовал — по запаху и звукам. Мне всегда приходил по этому поводу на ум детский стишок:
Мне мама в детстве выколола глазки
Чтоб я в шкафу варенья не нашёл —
Теперь я не смотрю кино и не читаю сказки
Зато я нюхаю и слышу хорошо.
Нет, умеет сказать своё слово безвестный русский поэт! Наградит кого словцом, то пойдет оно навсегда, и каждый раз человек будет вспоминать магию этого прозвища или стишка, кому-то посвященного, как потом ни хитри и ни отнекивайся, каркнет само за себя это слово, всплывёт в памяти, потому что произнесенное метко, всё равно что написанное, не вырубается топором. А уж куда метче говорит народный стишок, как его кто сочинит — то всё. Стишок и шофёр запомнит, и профессор, и прочий наизусть выучит.
Вот какая в фольклоре эпическая сила.
Не сравнится с нашим фольклором британская ирония, ничто перед ним быстрое французское слово, немцы затейливы, как машиненпистоль, но наше слово точное, потому что рождается из-под самого сердца.
Тут и схвачена вся сущность чернобыльского пса.
Как бы ты ни пытался двигаться неслышно, обмануть чернобыльского пса, особенно на такой дистанции, тебе не удастся.
Другой бы на моём месте дострелил животное, но во мне жалости не было. Собаке — собачья смерть, тут эта поговорка работала особенно хорошо. Ещё меньше я желал шума.
Тем более рядом с псом лежали два уже обглоданных тела сталкеров — судя по всему, это были ранние весенние пташки: вышли вдвоём, решили заночевать на пасеке, но уснули оба, или уснул тот, кто должен был нести вахту.
Чернобыльский пёс сломал шею одному и после недолгой борьбы убил другого. Но доски пола и так-то были слабенькие, вот он и застрял, провалившись вниз.
Срок жизни его был отмерен, но и не мне было его ускорять.
Я вышел и стал приближаться к нужному месту тропинка вела к роднику, который давным-давно отрыл для себя пасечник на ручье.
Старый сруб стоял над ручьём, образуя некое подобие колодца. Ничего аномального здесь я не видел очевидно было, что метрах в пяти лежит пустышка, но пустышку я тащить не хотел, они хороши при продаже оптом, а торговать ими нелегально означало в скором времени лишиться контракта и тёплой норки в общежитии научного городка.
Полчаса ушло на проверку места, пока я не понял, что в траве рядом с колодцем лежит серебристо-белая полоска другого артефакта так называемого «нефритового жезла». Вещь абсолютно дурная, хотя на неё устойчивый спрос. Она якобы улучшает мужскую потенцию. Мы как-то много дискутировали на эту тему (из отвлечённых, правда, соображений) и сошлись на том, что увеличивает он лишь давление крови. Некоторым этого достаточно, а остальное делает эффект плацебо, то есть самовнушение.
В качестве доказательства сделанной работы я решил прихватить хоть это. Известное-то дело: вспотел покажись начальству. Мы писали, мы писали, наши паль…
То, что я наклонился к этому нефритовому хрену, и спасло мне жизнь.
Гулко ударила автоматная очередь, и перекрывая её вторая, с другого направления.
Дрянь! Дрянь! Дрянь! Надо перестать пить вообще, я теряю концентрацию, я должен был услышать, как они подходят, но я проворонил всё. Я думал о чём угодно об Атосе, о вечно живых зомби, о милосердии по отношению к чернобыльскому псу, я думал о мироздании, чёрт побери, но забыл о том, что я слоняюсь тут взад и вперёд, видный отовсюду как бутерброд на тарелке.
На всякий случай я плюхнулся в ручей и застонал.
Спорить не буду ощущение было приятное, вода приятно холодила вспотевшее тело, но я знал, что это ненадолго. И в смысле того, что в ручьях тут лежать опасно, и потому, что сейчас меня придут добивать.
Я сменил диспозицию, одновременно прикидывая путь к отступлению.
Всё верно, ко мне шёл один, как видно, самый малоценный член группы.
Шёл он грамотно, осматриваясь, но как я быстро понял, к тому месту, откуда он засёк стон. Это уже профессионализмом не назовёшь. Особенно учитывая то, сколько я сам, городской человек, играю тут в войнушку. Уж я-то не прирождённый сталкер, а он был явно из новеньких.
Его я за живого уже не считал, а вот кто был с ним, и сколько их было чрезвычайно интересно.
Я приметил большую ветку на пути у этого парня, и как только он с треском на неё наступил, быстро, как в тире, влепил ему три пули в голову.
Влепил-то две, третья прошла уже через розовое облако на месте того, что было головой.
Тут же ударили ещё два ствола, но я уже был далеко.
Задыхаясь, я отбежал назад и снова оказался перед домиком лесника, и тут-то они на меня вышли.
Ладные чистенькие ребята с хорошим, не успевшим пообноситься снаряжением.
— Эй, откуда будете? — заорал я из-за дерева.
Тут же от ствола во все стороны полетела щепа.
Автоматы у них были иностранные, но это ещё ни о чём не говорило.
Я перекатился к другому дереву и снова закричал:
— Нихт шиссен, камараден! Мир, дружба, жвачка! Ландон из зе кепитал оф Грейт Бритен! Же не манж па сие жур! Разойдёмся миром!
