Андрей Астахов - Heaven:Сборщики пепла
— Это была ошибка. Оплошность Дроздова. Он не предполагал, что его эксперимент может так закончиться. И почему тебя так волнуют другие? Тебя должен твой сын волновать, и твоя жена.
— Да, меня волнуют мой сын и жена, но и остальные люди тоже волнуют, — отвечал папа. — И тебя должны волновать. Короче, мое последнее слово — нет. Если вы с Ириной хотите, можете уходить. Только учти, ни в одно убежище вас не пропустят. Всем администраторам давно сообщили про нас. Им не мы нужны, им архивы нужны, которые Дроздов тайно через нас передал. А эти архивы можно и у живых, и у мертвых забрать. Я не хочу, чтобы в мою жену и моего сына стреляли. И чтобы в тебя и Ирину стреляли, не хочу.
— Ты… думаешь?
— Я уверен. Да, Дроздов договорился с экспертами «Лабиринта», но для нас это ничего не меняет. Мы им не нужны, более того — мы источник опасности. В лучшем случае нас будут держать в изоляторе, пока не разберутся с архивами, в худшем… Давай не будем о худшем. У нас только один путь, Радий — внешний мир. И здесь нам оставаться нельзя, потому что нас будут искать.
— Антон, ты сгущаешь краски.
— Эх, брат, кабы сгущал! Сам все сопоставь, прикинь, лучше меня все поймешь… Я слишком хорошо понимаю, что нам доверил Виктор Ильич. Он идеалист, он не понимает, в какие игрушки играет. А я боюсь. Можешь назвать меня трусом, но я поступлю по-своему.
— Антон, Антон! Ты совсем раскис. Подумай ты своей башкой — ну что мы можем? У нас заканчиваются запасы, взятые из убежища. Этот город мертв, оставаться здесь дальше нельзя. Мы просто погибнем здесь.
— В городе много старых складов и магазинов, Рад. Там можно найти много чего полезного. Не сомневаюсь, что в городе есть еще люди, надо просто искать их. А если нет никого, не беда. Пополним запасы и отправимся на юг. Мы не пойдем туда, куда послал нас Виктор. Мы поищем свой путь.
— А если ты ошибаешься? — Радий горячился все больше и больше. — Если Дроздов все-таки прав, и в этих архивах спасение для всех? Кем ты тогда будешь, а, Антон?
— Кем? — Отец стоял у горящей печки, и его тень, неестественно огромная, падала на стену. — Отцом буду. Вон оно, мое будущее, выглядывает из-за двери.
Отец направился к нему, и он почувствовал, как его поднимают в воздух сильные надежные руки.
— Ради него я это делаю, — сказал отец. — Чтобы он рос человеком, а не лабораторной крысой, и чтобы не ставили над ним никаких экспериментов, как над нами ставили. Подумай, Радий. Если решишь со мной пойти, буду рад безмерно. А если по-своему поступишь — ну, на то человеку право выбора дано. Только давай сделаем так: архивы с собой брать не будем. Спрячем здесь до поры до времени. Нельзя с собой такие вещи носить. Слишком большой риск, Радий.
— Ты с ума сошел.
— Может быть. Ладно, я сейчас Егорку уложу и посидим, выпьем. Может, больше не доведется нам вместе выпить…
* * *Солнце поднялось уже достаточно высоко, но было холодно, и под ногами хрустела не растаявшая с утра тонкая корка льда на земле. Лето кончалось, скоро опять придут семимесячная зима, морозы и долгие-долгие ночи. Ждать осталось совсем недолго.
На погосте как всегда было тихо и пустынно. Даже ворон сегодня тут не было. Зих даже удивился, насколько эти тишина и пустынность соответствуют торжественности момента. Меньше всего ему хотелось бы сейчас встретить кого-то из живых.
Он не стал заходить на могилу к Снигирю, сразу пошел туда, где лежали Лиза и Ленька. Большой холмик и маленький рядышком. На камнях, выступавших из большого холмика, уже появились серые пятна лишайника. А ведь всего шесть недель прошло…
Зих снял винтовку, приставил ее к ржавой ограде на соседней могиле, опустился на корточки и достал флягу со спиртом. Выпивка обожгла ему горло, он закашлялся, вытер рот рукой. Потом долго смотрел перед собой в пустоту, пытаясь найти нужные слова.
— Холодно уже, — сказал он, обращаясь не к тем, кто лежал под этими холмиками, а к самому себе. — Может, оно и к лучшему.
Он выкурил сигарету, а потом достал из портсигара Ленькин рисунок, развернул его. Три взявшихся за руки человечка рядом с домиком под овальным улыбающимся солнцем. Хороший рисунок, в котором было столько тепла и счастья. Зих долго смотрел на него, а потом сделал то, зачем пришел сюда. Сложил листок, положил в портсигар, вытащил нож, раскопал ямку на могиле Лизы, опустил в нее портсигар с рисунком и засыпал землей. Посидел еще немного в оцепенении, будто осмысливал то, что сделал, а потом встал, взял винтовку и дважды выстрелил в воздух.
Уходил он с кладбища с легким сердцем, будто свое горе тут оставлял. Или чувствовал что-то, чего никогда не чувствовал прежде. Особенную, непонятную прежде близость тех, кто смотрел ему вслед любящими глазами и верил в то, что он все делает правильно, так как надо. Ради этого он сегодня пришел сюда, ради этой близости и этого безмолвного одобрения.
Одобрения, не услышанного никем, кроме него.
* * *— Я все сделал, как ты сказал, — заявил ему Усач, едва он вошел.
— И что?
— Ничего. Я должен был получить какой-то ответ?
— Нет, не должен. Налей мне по маленькой.
— Собрался куда? — спросил Усач. — Вид у тебя какой-то… смурной.
— Хочу немного прогуляться по окрестностям. — Зих вытащил деньги. — Сколько я тебе должен?
— Двадцать два.
— Держи, — Зих положил на стойку деньги, взял кружку со спиртом и залпом выпил.
— Тут сто сорок банкнот, — сказал Усач, пересчитав деньги.
— На оставшиеся сигарет хороших дай. «Мальборо», три пачки.
— Шикуешь, Зих, — Усач полез в шкаф, долго рылся в нем, извлек красно-белый блок сигарет. — Тебе кто-то еще кроме меня платит?
— Правительство за использование моего имени в радиопрограммах.
— Хорошая шутка. Сдачу возьми.
— Не надо. Запиши на мой счет, сейчас к тебе придет Надежда за продуктами, с ней и рассчитаешься.
— Зих, — Усач смерил охотника подозрительным взглядом, — ты чего-то не договариваешь.
— Да будет тебе. Я так долго сидел дома, что просто хочу немного побродить по окрестностям.
— А сообщение это, что я передал? Галиматья какая-то, синий код, цифры.
— Предупреждение твоим друзьям военным, что я на них больше работать не буду.
— Вот как? — Усач был удивлен. — С чего бы?
— Надоели они мне. Я свободный человек, и мне не нравятся их тайны. Ладно, будь здоров, Арсентьич.
— Зих! — Усач будто охотнику в душу заглянул. — Ты мне больше ничего сказать не хочешь?
— Девчонке помоги, пока меня не будет. Хотя бы не дери за нее втридорога за продукты.
— Ух, ты и сволочь! — задохнулся Усач. — Это когда я…
— Прости, Арсентьич, это я неудачно пошутил, — Зих протянул приставу руку. — Хороший ты мужик, хоть и жадный, но в последнее время вроде исправляться начал. Да, вот еще — у тебя листок чистой бумаги есть?
— Конечно, — Усач с готовностью вырвал листок из толстой тетради, в которую записывал долги клиентов. — А зачем…
— Пока, — сказал Зих и вышел из магазина.
Домой он сразу не пошел, постоял на улице, с удовольствием выкурив две сигареты подряд.
Надежда тут же сообщила ему, что обед вот-вот будет готов.
— Нам тут женщины-соседки картошки немного принесли, — сказала она, улыбаясь, — и я ее с салом потушила. Будет вкусно.
Зих хотел ответить, и не смог. Перед глазами из небытия появилась другая картина — тот день, когда у него появилась надежда, что Лизе можно помочь. Лиза, сидящая над ведерком с картофелем. Глаза Лизы.
— Что ты, дяденька? — Надя перестала улыбаться.
— Ничего, — Зих с трудом взял себя в руки. — Умница, хорошо похозяйничала. Только вот к твоей картошке у нас ничего нет. Сбегай к Усачу, посмотри, чем он богат. Вот деньги. Давай быстренько, а я подожду.
Надежда кивнула, быстренько накинула платок и бушлат, подхватила мешок и выпорхнула из дома. Зих несколько мгновений стоял в оцепенении, потом окинул взглядом свой дом и сел за стол. Записка получилась короткой, всего несколько предложений:
«Я должен уйти, оставляю дом на тебя. Прости, что не попробовал твою картошку. Деньги трать с умом, чтобы надолго хватило. Нужда какая будет, иди к Юрию Арсентьичу, он поможет. Спасибо тебе. И носи на здоровье мой подарок. Зих.»
Он сложил листок пополам, сверху положил пачку денег — все, что накопил и держал до последнего, — и браслет с чернением, полученный от Усача. Дело было сделано, оставаться дома он больше не мог и не хотел, поэтому быстро вышел и направился к воротам городка. Ненужные эмоции понемногу улеглись, вернулись спокойствие и сосредоточенность. Главная охота в его жизни началась.
14. Охота на приманку
Бывшая газовая станция располагалась на возвышенности у края огромного поля развалин, которые когда-то назывались «Село Малая Биндюга». Большое было когда-то село — развалины тянулись на восток до самого горизонта. Но сегодня их скрывала повисшая с утра над землей влажная мгла, которую не мог рассеять даже задувавший временами северный ветер.
