Дмитрий Манасыпов - Район-55 (авторская версия)
В себя Егор Серебряков, майор в отставке, прошедший через огонь нескольких локальных войн, пришёл ночью. Полежал в темноте, прислушиваясь к ощущениям. Не поверил тому, что понял, провёл руками по местам пулевых попаданий. Кровь, давно засохшая коркой, была. Дырки от пуль тоже были на месте. А вот входных и выходных отверстий от трёх первых попаданий не было. Последние две пули остались в нём. И боли не было, вместе с бессилием. Когда он сел, всё ещё осторожно и не веря самому себе, то по бокам что-то звякнуло. Пошарив, Егерь обнаружил и собрал в ладонь два сплющенных металлических комочка. Всё, кроме порванной одежды и корки крови, что напоминало о том, что недавно в него засадили эти самые пули. Которые по всем законам логики не должны были оказать здесь, рядом с ним, лежащим на грязном полу. Но оказались, непонятным образом выйдя из тела в то время, когда он витал в холодной пустоте забытья. Но долго про это он тогда не размышлял. Где-то неподалёку раздался подозрительный шорох, заставивший собраться и нашарить в кармане разгрузочного жилета магазин с патронами взамен пустого, торчавшего в автомате. «Ночник» ему не был нужен. Это свойство собственного, обновлённого и Изменённого, организма, он уже раскусил. Тихо, стараясь не задеть какой-то садовый инвентарь, валявшийся вокруг, Егерь встал. Про Интернат, ставший после Волны местом чересчур плохим, ему рассказали армейские разведчики, как-то навещавшие его. Ведь в нём содержались те дети и подростки, чья психика ещё до Изменения была, мягко говоря, другой, отличной от нормальной.
Уходить тогда ему пришлось быстро, прорываясь через несколько аккуратно замаскированных засад, поставленных местными. И ещё, как оказалось, ловушек в подвалах бывшего воспитательного учреждения, была натыкано больше, чем на поверхности. Егерь чуть не угодил в яму с «битумом», жадно лизнувшую липким чёрным языком самые кончики ботинок. А вот тем, кто бежал за ним, не повезло. То ли ловушки выскакивали здесь спорадически и интернатовские не могли их даже запомнить, то ли преследователи увлеклись гонкой за жертвой. Позади сочно чавкнуло, раздалось несколько диких воплей боли и всё. Дальше он прошёл спокойно.
Егерь передёрнулся, вспоминая то, как орали Изменённые, решившие загнать его в тот раз. Воспоминания, в которых он пытался спрятаться от реальности, медленно уходили назад. Да, уходили, смываемые тем совершенно новым ощущением пустоты и страха перед неизвестностью, которые наваливались на него, цеплявшегося хоть и за страшные, но ещё полные воспоминания. Вся кровь и боль, обрушившиеся на Город за последние шесть месяцев… они были громадны. Ловушки, Изменённые, люди и животные. К ловушкам пришлось привыкать. Затаившиеся убийцы были повсюду, скрытные и незаметные, убивающие страшно и жестоко. Изменённые. И те, и другие, им ничуть не уступали. Люди ещё могли быть адекватными и нормальными, как он сам, Митрич, сосед по улице, да и многие другие. Но не все. Те, кто выбрал для себя жизнь хищника, во всём могли и превосходить ловушки, аннигилируя всех, кого хотели, жестоко и беспощадно.
Но таким способом убивали не только они. Егерь посмотрел в сторону входной двери своего дома и почувствовал, что на глазах медленно начинают появляться слёзы. Он сморгнул, пытаясь прогнать их, таких ненужных ему-Изменённому, и таких необходимых ему же, как бывшему человеку. Понял, что не сможет справиться, обхватил ладонями голову сверху, утыкаясь в колени, и глухо завыл, устав бороться с той болью, что резко вошла в его жизнь совсем недавно. Наташа, Наташа, белокурое чудо с серо-зелёными глазами, расплывавшаяся в мягко кошачьей улыбке, когда была весёлой. Наставившая ему рога и прощённая, бывшая самым любимым и близким человеком. Готовящаяся, во всём этом хаосе, подарить ему единственное из оставшихся чудес. Ребёнка… их ребёнка. А ведь он натаскал в дом кучу всего нужного и не очень, что рекомендовали справочники по медицине и специальные журналы. Ждал этого дня и боялся. А если бы знал то, что произойдёт, то как бы поступал тогда?
— Да за что же это такое мне, а?!! — Высокий, крепкий и немолодой уже мужчина в светлой, застиранной «горке», сидевший на крыльце дома, встал. Что было, то было, и его уже не вернуть. Тот смысл, что был в жизни ещё утром, ушёл в никуда. Осталось сделать совсем немного, и можно будет спокойно уходить в сторону черты укреплений на той стороне Реки. И погибнуть, потому что жить так, как есть сейчас — он не хотел. Осталось немного. Совсем ничего: дать успокоение тому, осталось от неё…
А в Городе началась гулкая стрельба, частая, чётко слышимая даже из дачного посёлка, в котором ему придётся похоронить всё.
* * *Танат сидел на крыше бывшего техникума, находившегося на городской площади. Маленький чердак, давно заколоченный и покрывшийся изнутри толстым слоем паутины и пыли, как нельзя лучше подходил под наблюдательный пункт. Сидеть приходилось на свёрнутой плащ-палатке, брошенной поверх колченого стула производства какого-то там комбината времён бровастого Леонида Ильича. На подоконнике единственного, подслеповатого и незаметного окошка, дымилась крышка термоса, наполненная горячим густым кофе. Временами он брал её и прихлёбывал, сохраняя, несмотря на постоянный треск частой стрельбы снаружи, абсолютно ледяное спокойствие. На то, что творилось в пределах бывшей городской площади, Танату помогал смотреть армейский пятикратный бинокль, производства какой-то там страны блока НАТО. Его дымчатые стёкла не отражали лучей, изредка пробивающихся сквозь тучи, и никак не могли выдать владельца. Хотя Таната это абсолютно не беспокоило. Бояться тех, кто сейчас бешено резался внизу — даже не приходило в голову. Правда, иногда ему приходилось неуютно. В случае, когда сидящий у окна на коленях армейский снайпер стрелял.
Кроме него, на чердаке находился и его «второй» номер, которому приходилось вытягиваться в струнку, пытаясь разглядеть то, что творилось на площади для внесения поправок. Это было весьма сложно, так как мешало несколько факторов. Одним из них было то, что его бинокль находился как раз таки у Таната, а к глазам армеец подносил абсолютно пустую руку. И ещё ему приходилось пытаться глядеть из-за мирно сидящего и пьющего кофе бывшего патологоанатома. Потому что военный принимал Таната за очень неудобный и тяжёлый сейф. Также, как и его стреляющий напарник. А что делать, если человеку с глубокими чёрными глазами одновременно не хотелось упускать зрелища и вступать в столкновения с силовиками. Отводить глаза он научился очень серьёзно.
На площади было горячо. Военные, доведённые за полгода до ручки действиями психов с крестами на лысинах, решили штурмовать форпост «Пуритан», здание бывшего дворца культуры. Сектанты не прятались, а наоборот, обнаглев до безобразия и за считанные месяцы доведя группировку до пары сотен человек, обосновались в старом кирпичном здании. Хотя Танат и подозревал, что это только верхушка айсберга, основание которого находится где-то под землёй. Военные тоже должны были это понимать, потому и пытались взять приступом здание, из которого можно было пройти вниз в свободные, с не рухнувшими во время Волны перекрытиями, проходы. Пока это им не очень-то удавалось. Вероятнее всего — из-за оптимального соотношения личного состава и вооружения обеих сторон, бывших весьма схожими и по качеству, и по количеству. Как смешно и глупо это бы не звучало. Но именно так и было.
Из-за Черты бронетехника зайти в город не могла. Стрельба из орудий по площадям и участкам необходимого результата не давала. Когда же военные решили войти в город большими группами, пропустив час подъёма утреннего тумана, то на самых окраинах их встретили стаи Изменённых. Район защищался, не давая проникнуть вглубь себя. Потому сейчас на площади находилось не более пятидесяти или семидесяти военных, пытавшихся прорваться к зданию. Танат прибавил громкость сканирующего радиопередатчика, реквизированного у снайперской «двойки»:
— Обходи слева… за памятник иди. Бук, за памятник!
— Мать твою, командир, Коляна зацепило!
— Мне нужно ещё людей, Грач, слышишь?
— а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
— Кто орёт?
— Евсей. Ему осколком ногу пополам.
— У меня два трёхсотых, Грач, отхожу, прикройте.
— Беркут, оставаться на месте, слышишь меня?
— Какой оставаться?!! Саша, ты не охренел? У меня семь стволов на их двадцать!!!
— Не нарушать радиообмен, Беркут!!!
— Эй, крылатые, валите отсюда, нечестивцы засратые!
— Это ещё кто?
— Это Лазарь, Дрозд… или как там тебя? Командир полевого отряда «Новых Пуритан». И я советую тебе, дьявольская отрыжка, уносить отсюда ноги.
— А ни пошёл бы ты, урод?
— Как знаешь. С нами Бог, и сила его во мне. Мы сокрушим вас, отступники!
Танат хмыкнул. Про Лазаря он уже кое-что знал. Один из самых яростных местных Изменённых, вошедших в состав псевдо-религиозной секты, пытающейся подмять под себя всю аномальную территорию Района-55. Патологоанатом подозревал, что на самом деле «Пуритан» контролировал кто-то из тех, про кого ему рассказали, возвращая к жизни. Но пока ещё не разобрался в этом, хотя. Как ему показалось, до этого момента осталось совсем ничего.
