"Фантастика 2024-12". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Он наступал на неё, оттесняя назад, пока она не упёрлась спиной в стену.

— Я не могу колдовать! — воскликнула Магда. — Меня изгнали из Ордена. Если попытаюсь, меня накажут…

— А если он подохнет, нам всем каюк! — отрезал страж. — Ферштейн?

— Как он спасёт Азар? — тихо спросила она.

— Не знаю, — мрачно сказал он. — Но я видел, как его выбрала Птица и со мной разговаривала Праматерь. Я верю своим глазам и ушам. Ну?

У Магды задёргалось веко. Колдовать — навлечь на себя гнев Ордена. Не колдовать — дать умереть мокрозяву и не выполнить указание Праматери. Внезапно в коридоре послышался звук шагов нескольких человек. Магда с Яковом испугано переглянулись. Оба подумали об одном: Хайп вызвал подмогу.

Шаги приблизились, на пороге появились два стража. Обшарив взглядами камеру, они встали по обе стороны двери, а внутрь вошёл красивый черноволосый мужчина в богатой одежде. Поверх френча на плечи незнакомца бы накинут плащ, отороченный мехом лесного кота. Увидев вошедшего, Яков бухнулся на колени и дёрнул Магду за руку, призывая сделать тоже самое. Поколебавшись, она тоже встала на колени. С любопытством посмотрев на Магду, незнакомец перевёл взгляд на Якова, затем на мокрозява и опять на Якова. Исподлобья наблюдая за ним, Магда заметила на стоячем воротнике его френча серебряный знак: три волны, перебитые копьём. Знак хранителей.

— Ну, и что тут за собрание соболезнующих? — лениво спросил незнакомец.

— Господин Хадар, — заговорил Яков, запинаясь и выкатив глаза. — У меня было видение. Явилась Праматерь и сказала, что если я не спасу этого (кивок на лежащего на полу мокрозява), Азар будет уничтожен.

— Прямо таки уничтожен? — скривился незнакомец, однако голубые глаза смотрели серьёзно. — А Хайпу кто глаза выколол?

— Она! — торжественно сказал Яков.

— Она? — Хадар указал рукой в перчатке на Магду.

— Нет, Праматерь. Хайп хотел убить его (снова кивок на мокрозява), и Праматерь ослепила Хайпа.

— Интересно, — Хадар прошёл по камере, переступил через мокрозява, затем вернулся и снова встал напротив стража и Магды.

— Ты кто будешь? — спросил он у колдуньи.

— Это травница Магда, — с готовностью ответил Яков. — Праматерь сказала, чтобы я привёл её к мокрозяву…

— Не тебя спрашиваю, болван, — оборвал Хранитель, и страж стушевался. — Значит, Магда?

— Да, господин, — проронила она.

— И как же ты собираешься спасать нашего, хе-хе, орла?

Чувствуя сухость в горле, Магда ответила:

— Обычные снадобья ему не помогут. Нужно колдовство. Но меня изгнали из Ордена, и я не имею права…

Хранитель искоса взглянул на мокрозява.

— Надо же, как всё любопытно поворачивается, — негромко сказал он будто сам себе и, переведя взгляд на Магду, приказал: — Что же, колдуй. С Орденом я договорюсь. Думаю, один раз они могут закрыть глаза на мелкое нарушение.

Магда почувствовала ликование. Не поднимаясь с колен, подползла к мокрозяву и шепнула, будто он мог слышать:

— Я спасу тебя!

Глава 13. Мира

Неподалёку звучали женские голоса. Словно кто-то не закрыл кран, и голоса-вода журчали, журчали.

— А я вам говорю, что в штрудели по-немецки кладётся капуста!

— Квашеная?

— Да.

— Брехня! Нет там капусты, и не было никогда!

— Это у тех, кто готовить не умеет, не было. Моя мамка такие штрудели готовила, что весь двор собирался их поесть!

— Да заткнитесь вы обе! — сурово прикрикнул на них мужской голос. — Еду надо есть, а не говорить о ней.

Спорщицы замолчали.

Мира хотела открыть глаза, но веки оказались, словно налиты свинцом. Во всём теле ощущалась жуткая слабость — будто из неё вырвали хребет и бросили умирать. В горле было сухо, язык напоминал наждачную бумагу. Надо попросить воды. А лучше горячего чаю. Крепкого, чёрного, с сахаром.

— Пить, — прошептала она. И даже сама себя едва услышала. Но говорить громче не было сил.

— А вчера супчик ничего был, — опять завёл женский голос слева.

— Пустой, — возразили сразу несколько голосов.

— Как твои штрудели, — насмешливо заметили справа.

— Вам что, обеим по башке дать, чтобы заткнулись? — рявкнул мужской голос.

Мира никак не могла понять, где находится. Может, в больнице? Однажды она лежала там с пневмонией, и соседки по палате тоже постоянно еду обсуждали. Но здесь запах был определённо не больничный. Воняло, как в ночлежке — хотя Мира ни разу в жизни в ночлежках не была. Однако представляла, что воняет там именно так. Она вновь попыталась открыть глаза. Теперь удалось, и Мира увидела, что лежит на полу, прямо перед ней возвышается чья-то массивная спина. Тут же через Миру перешагнули поросшие чёрным волосом ноги, лица коснулся край платья. Закружилась голова, к горлу подступила сильная тошнота. Мира снова закрыла глаза, дожидаясь, пока тошнота отпустит.

Кто-то тронул её за руку холодными пальцами. Вздрогнув, она открыла глаза и увидела склонённую над собой косматую голову. У женщины было длинное лицо и добрые глаза старой лошади.

— Как ты? — спросила незнакомка.

— Пить, — прошептала Мира.

На это раз её услышали.

— Сейчас, — женщина исчезла из поля зрения, но скоро вернулась с глиняной чашкой без ручек. Приподняв одной рукой голову Миры, она прислонила чашку к её губам. Мира сделала пару глотков. Затошило с новой силой, она отстранила руку женщины и вновь закрыла глаза. Её голову снова опустили на пол.

— Как она? — спросил рядом уже знакомый мужской голос.

— Плохо. Впервые вижу, чтобы кто-то так чувствовал себя после кукрения. А ты раньше такое видела?

— Нет, — после паузы согласился мужчина, оказавшийся женщиной.

«После кукрения, — слова бились в голове Миры, будто шарики для пингпонга. — Значит, я кукрила».

В памяти ещё было ярко воспоминание о толпе, преследовавшей её на улице, Натахе и Альке. Если это и есть «кукрить», то лучше сразу умереть. Почувствовав прикосновение к руке, Мира открыла глаза. Рядом с ней сидела женщина-гора. Огромные груди, мощные руки, монументальный торс, слоновьи ноги. На её лице тоже всё было крупным: толстые губы, большой нос. Но самыми примечательными были глаза: чёрные, живые, блестящие, молодые.

— Тебя как звать-то? — спросила женщина тем самым мужским голосом.

Мире вспомнился совет Гая взять себе другое имя, но она сразу отмела этот вариант. Эдак можно позабыть, кто она и откуда и смириться с окружающим скотством. А ей не хотелось мириться. Она поклялась себе, что найдёт способ вернуться домой. Не может быть, чтобы не существовало возможности нырнуть обратно!

— Мира, — сказала она.

— Откуда ты?

— Из Питера. А вы?

Большая женщина улыбнулась:

— Из Акапулько.

Мира растерянно моргнула:

— Но это же в Мексике…

Женщина с улыбкой кивнула. Мира отметила, что стало тихо, и физически ощущала направленные на себя взгляды. Желая сказать мексиканке что-то приятное, она заметила:

— Вы говорите совсем без акцента.

Всё расхохотались. Преодолев тошноту, Мира привстала на локте и огляделась, не понимая, что смешного сказала. Она лежала на полу в комнате, стены которой терялись во мраке. Зато было хорошо видно частую решётку справа — за ней горели факелы. Камера (назвать это место иначе Мира не могла) была наполнена женщинами разного возраста и цвета кожи. Они сидели группками или по одиночке на разостланных прямо на полу тряпках. Несколько фигур бесцельно бродили между сидящими. На них шикали, били по ногам, но они этого даже не замечали. Просто бродили туда-сюда, из света в тень и обратно, будто призраки.

— Мы тут все говорим без акцента. Даже ты, — с насмешкой заявила молодая худая блондинка с симпатичным, но злым лицом.

— В смысле? — спросила Мира.

— Здесь один язык, азарский, — пояснила женщина с добрыми глазами старой лошади. — Я прибыла сюда из Англии, Гузель (кивок на одну из сидящих на полу женщин) из Узбекистана.