Артем Каменистый - Холод юга
– Те кресты, что запы поставили…
– Ага. Запов наш парень, видимо, тоже не любит. Он хороший, а они плохие. Вот и ставят знаки, чтобы сдуру никто к нему не забрел.
– А почему эта машина, раз такая вся прекрасная, не полетит дальше и не убьет их всех?
– Я же говорил, что он сильно поврежден. Для движения ему нужна энергия, а та штука, что внутри него ее вырабатывает, сломана. Есть еще что-то, вроде резервуара, чтобы возить запас с собой, но он очень мал, далеко не уедешь. Где-то здесь имеется штуковина, от которой он может пополнять запас, вот и крутится в одном районе.
– Ты можешь этой машине приказывать?
– Да. То, что мне в голову поставили под землей, это позволяет.
– А починить ее сможешь?
– Не знаю. Надо для начала взглянуть, где этот робот подзаряжается, а там видно будет. Может, там не только энергия, а и запчасти найдутся.
– Если ты вернешь этой машине силу, нам некого будет бояться.
– Склонен с тобой согласиться. Не представляю, как такую махину можно повредить копьями запов или клыками тварей. Разве что у твоих иерархов найдется древнее оружие, которое сможет пробить его броню.
* * *Лететь верхом на Эхнатоне было сплошное удовольствие. Не трясет, скорость невелика, так что ветер в лицо не бьет, а ласково задувает. Если не считать Либерия, не прекращающего бубнить нудную молитву о спасении души, замаранной использованием древнего зла в качестве средства передвижения, вообще благодать. И можно не опасаться тварей – пусть сенсорная система робота сильно повреждена, но ее остатков достаточно, чтобы засечь опасность за многие сотни метров. Некогда его верхняя часть, или бронесфера, могла легко поворачиваться относительно нижней – это позволяло на любой скорости сканировать подозрительные места на большой дистанции или быстро сосредотачивать огонь всех бортовых систем вооружения в нужной точке. Теперь она заклинена, и Эхнатон время от времени останавливался, после чего начинал поворачиваться в стороны, будто атлет с парализованной шеей. С вооружением тоже худо: осталась лишь маломощная плазменная пушка, к тому же поврежденная. Для ее работы требовалась прорва воды и энергии, а результативность стрельбы удручала.
Правда, для тварей и запов этого более чем достаточно.
Для робота завал слева не явился препятствием, он преодолел его, не поднимаясь выше трех-четырех метров над обломками, так же легко спустился в обнаружившуюся за хаосом древнего хлама идеально круглую долину, в середине которой возвышалось странного вида сооружение, напоминающее наполовину раскрытый зонт высотой с двухэтажный дом.
Влад, еще раз, более вдумчиво оценив вид завалов, начал подозревать, что все эти века робот в основном занимался тем, что стаскивал сюда со всей округи разную рухлядь, огораживая свою док-станцию баррикадами. Перед итогами этой работы меркли масштабы египетских пирамид. Но, справедливым будет признать, срок строительства у египтян был куда меньше.
Эхнатон опустился возле зонта, терпеливо дождался, когда седоки спустятся, после чего подлетел к центральной колонне, выдвинул клешню многосуставного манипулятора, со звонким щелчком подсоединил ее и затих.
– Машина кушает, – пояснил Влад.
– Прости, Господи, грешника, но не мог бы ты спросить у машины, не найдется ли у нее еды и для нас?
– Это бывший пункт эвакуации. Еда здесь была, но не знаю, в каком она теперь состоянии. Жду связи с Космосом, он молчит, похоже, с другой стороны Земли находится.
– Святые старцы, одна машина возит и защищает, другая думает, чем нас накормить. Так и знал, что в грех с тобой впаду…
– Вот так и жили древние…
– Сами они были ни на что не способны?
– Смотря кто. Я вот, вроде, кое на что гожусь.
– Но ты древнее других древних. Ты совсем ветхий. Наверное, у вас вообще не было поганых машин.
– Были.
– Такие же?
– Попроще, но во множестве.
– В хрониках говорится, что машин, убивавших людей, тоже было очень много. Нехорошо, когда войну доверяют неживым устройствам.
– Да, мне рассказывали. В мое время люди убивали сами, машинам это не доверяли. Точнее, доверяли, но машинами этими управляли люди.
– Не очень у вас все понятно. Там, возле завалов, какие-то кустики растут. Давай наломаем веток и костер разведем, а потом в тепле будем ждать, когда твоя машина сможет заговорить.
* * *Возле Эхнатона, должно быть, все живое чувствовало себя некомфортно, потому что даже кусты росли совсем уж чахлыми, будто страшились этим заниматься, и даже прятаться пытались среди хлама, скатившегося с завала. Пришлось попотеть, прежде чем насобирали несколько охапок, зато потом труд стократно окупился ощущениями блаженного тепла. Чуть ли не мурлыча от удовольствия, Влад, грея ладони, произнес:
– Жить стало веселее.
– Кому как. Я вот думаю, что совершил неслыханную глупость, решив идти с тобой.
– Ага. Зря ты не перерезал мне горло спящему. Сейчас бы уже был на полдороги к Новограду, а там девочки, кабаки, мясо, жаренное в очаге, кислая капуста с брусникой, пироги с осетриной, вино всех сортов.
– Ох нечистый, не береди душу! Я бы сейчас за черствую корку руку отдал! Скажи мне, Влад, далеко ли еще идти до места, куда указывает машина?
– Да по прямой мы бы уже дошли, только вечно что-то мешает. Я еще не совсем научился обращаться с картой, но, похоже, не больше двадцати километров осталось.
– Опять на юг?
– Да. Заворачивая чуть к востоку.
– В этих землях очень большой путь… Чудо, что мы до сих пор живы. Влад, нас могли убить уже много раз. Помнишь ту тварь, что плюнула в нас гадостью, от которой плавились стены? А ведь ни капли на нас не попало.
– Но я предупредил, что рядом засада, и мы сумели отбежать.
– Да, тебе сказал про это голос в голове. Уж не знаю, Тьма ли там в тебе шепчет или что другое, но без него мы бы уже давно были мертвы.
– Тьмы в этом голосе не больше, чем в алтарях ваших церквей.
– Ты кощунствуешь. Впрочем, даже это мне уже почти безразлично. Я слишком далеко ушел от нормальных земель.
– Отдохнуть тебе надо.
– Может, и так… А скажи, Влад, правда ли, что вся Земля теперь такая? – Луддит красноречиво указал на завал.
– Похоже, что так. Хотя Космос говорит, что кроме вашей обитаемой территории есть еще. Но там слишком маленькие участки. Ничего серьезного. Все остальное выглядит именно так.
– Древние жили погано, погано и умерли. Когда в деревне случается мор и не остается жителей, дома ветшают, разваливаются, бревна истлевают в труху. На ней вырастают кусты и деревья. Проходит век, и лишь кирпич от печи, попавшийся под ногу, может сказать, что здесь кто-то жил. А после древних вся Земля покрылась мусором их развалин. Не говоря уже об остальном. Они грешно жили, грешно умерли и гниют уже вечность, отказываясь разлагаться до конца. Не зря их прокляли.
