Тимур Рымжанов - Колдун. Трилогия
– А правда, батюшка Аред, что ты в волка оборачиваться можешь? – спросил Матфей, немного осмелев, на шестой или седьмой день.
– Во мне весу семь пудов, Матфей! Ты что! Это уж не волк, это ж целый медведь получится!
Услышав слово «медведь», Матфей напрягся, чуть ссутулился и опустил взгляд.
– А на пристани за рекой говорили, что ты шестерых мордвин одним махом побивал, да что притом у тебя, батюшка, даже ножа не было.
– То правду говорят, вот только побить их дело нехитрое, хилые они были, голодные, да хитрости я многие знаю, без ножа могу даже супротив воеводы в латах встать и совладаю.
– Вот бы мне тоже таких хитростей ведать, я бы тогда в княжью дружину десятником пошел.
– И охота тебе будет живот подставлять за княжеский покой? Он с твоего отца три шкуры дерет, а если велит, то и ты со своего же родича эти шкуры силой брать станешь?
Матфей ничего не ответил, только задумался, стал внимательно наблюдать за тем, как я полирую клинок. Могу себе только представить, что сейчас вертелось в его голове. Ему было непонятно, как это кто-то не жаждет встать поближе к князю, к его дружине, живущей сытно. Не научила его, видать, встреча с медведем уму-разуму. Здесь он по собственной неосмотрительности пострадал, а в дружине такой растяпа и недели не продержится. Быть военным – это в первую очередь дисциплина, умение выполнять приказы, умение тактически мыслить, предугадывать, предвидеть возможные опасности, варианты как нападения, так и отступления, а этот деревенский увалень только и гож, что коров гонять да папке с мамкой по двору помогать. Учить его уже поздно: лет бы десять назад взяться за его воспитание, возможно и был бы толк, а вот такого, сформировавшегося, хоть и молодого, разнеженного неспешной жизнью на хуторе, переучивать будет не просто.
К концу второй недели парень уже бодро прогуливался по двору. Я не позволял ему бездельничать, требовал посильной помощи. Швы я уже давно снял, но если он не начнет хоть немного двигаться, потом разработать мышцы будет трудней. Из костей и копыт, которые приносили мне деревенские, я готовил очень густой бульон, варил его часов семь, а то и десять, несколько раз меняя кости. Я не помнил, как называлось это восточное, вернее, кавказское блюдо, но наверняка знал, что такое огромное количество хрящевых коллоидов полезно для заживления переломов. Хлебать эту горячую похлебку было просто необходимо, и чтобы не страдать потом заворотом кишок, увы, приходилось запивать спиртным. Давая водку молодому пацану, я успокаивал себя только тем, что позволяю это лишь в медицинских целях, и в будущем он это зелье добыть сам не сможет.
Наравне с тем, что я заботился о Матфее, я не забывал и про свою мастерскую. Две угольные ямы, как прорвы, требовали в день огромного количества древесины, все новых и новых партий дров. Древесный уголь горел как порох, его требовалось очень много. Я даже стал использовать один пустующий дом для того чтобы складывать туда произведенное топливо. Метод приготовления крицы известным мне способом оказался крайне неэффективным. Возможно, я что-то делал не так, ошибся в руде, неправильно выбрал режим или место, но на всякий случай в целях экономии времени и сил решил провести довольно смелый эксперимент. Я надумал воспользоваться японской технологией обработки болотного песка для производства железа. Для этого требовалось построить специальную печь татару с подземной воздушной камерой и дутьем от больших мехов. Вот тут-то и пригодились камни, что я набрал на берегу реки. Для постройки фундамента печи они были просто необходимы. Процесс плавки железа в такой печи чем-то напоминает доменный. Не обращая внимания на японские стандарты, я резонно решил, что можно немного масштабировать это занятие, и все сделал в два раза меньше. Для доставки руды пришлось изготовить тачку на одном колесе, на которой я в день перевозил килограммов по пятьсот, а то и тонну болотной грязи. Когда набралось достаточно для начала эксперимента, сам разжег нижний слой угля и засыпал первую часть уже довольно хорошо просушенного песка, чтобы набрался шлак, и не позволял драгоценному топливу ссыпаться вниз. Матфея я поставил качать меха. Специально для него сделал устройство, позволяющее работать только ногами, с минимальным напряжением верхней части тела. Ровно сутки с половиной я скармливал ненасытной печи около пяти тонн песка и половину приготовленного угля. Ужасно боялся, что прогорит днище и вся моя работа пойдет насмарку, но несколько проверок убедили в том, что нижняя камера осталась все еще пустой. Получаемая таким способом сталь называлась тамахагани. Проще говоря, та же самая крица, только гораздо большего объема, и не такая пористая, поэтому после выплавки ее чуть ли не сразу можно было пускать в производство. Вся проблема заключалась в том, что весь стальной слиток получался разносортный. Это случалось потому, что поддув в некоторых местах был сильнее, а где-то воздух, обогащенный кислородом, поступал в очень малом количестве. Недельная работа могла оказаться полной неудачей, пустой тратой времени. Мои руки изнывали от мозолей, которые я набил, готовя дрова для этой прожорливой технологии. Было бы обидно после стольких стараний получить полную печь шлака. К счастью, все прошло удачно. Мои усилия были щедро вознаграждены тем, что, когда печь и шлак остыли, я извлек из топки примерно триста килограммов добротного, плотного железа. Под конец мне уже было трудно качать меха, и потому слиток получился без пены и сам вобрал очень много свободного углерода от древесного топлива. Шлака было тоже очень много, но все же не так, как в кричной яме. Тем более что из кричной ямы получали в лучшем случае не больше десяти килограммов, и это при условии, что руда или песок были хорошие, богатые. А здесь три сотни килограммов, и если прикинуть все расходы топлива, времени и усилий, то японская технология оказывалась даже дешевле и выгодней. Если так пойдет дальше, – а я уже точно не откажусь от подобной технологии, – то в далеком будущем археологи сломают себе голову по поводу того, откуда в России в средние века взялась японская технология. Вот будет задачка для почесывания ученых реп! Ничего, я им еще не такие номера отколю! Разумеется, моя забава требовала огромного количества топлива, поэтому приходилось сильно разряжать лес. Берег реки я вычистил основательно, так что теперь, если кто и будет проплывать мимо, непременно либо учует гарь из курной ямы, либо услышит звон мастерской.
Теперь, когда железа я мог получить достаточно, и в мастерской все было налажено, я начинал каждое утро с того, что брал в руки боевой меч, последний из тех, что выковал, и по часу упражнялся, восстанавливая прежнюю форму. Еще не представилась возможность проверить оружие в бою. Но отлично выполненный полуторный эсток с легкостью перерубал молодую березу сантиметров восьми в диаметре. Первый клинок я на таких экспериментах основательно загубил, второй сделал с поправкой на все недочеты и огрехи. Одно дело ковать оружие для игрищ ребятам-ролевикам из отменной легированной стали, точно зная и марку, и режимы закалки, другое – делать из бог весть как полученного железа нормальное боевое оружие.
