Генезис - Поселягин Владимир Геннадьевич

– Или Генезис улетел.

– И улетел тоже. Но он почти всех терминаторов забрал.

– Все ясно.

Подняв ТТ, который я забрал у одного из бойцов, что брали Полякова, я выстрелил ему в голову. Оставлять его в живых? Я что, идиот? Уверен, он при возможности поступил бы точно так же, как только я повернулся бы к нему спиной. Ну, уж нет, в этом времени мог жить только один из нас, и я предпочел сделать свой выбор. Сходив за лопатой к машине, видел там пехотную, я выкопал могилу рядом с деревом. Похоронив посланника из будущего, я вернул лопату на место и уже в полной темноте покатил обратно. Машину бросил на окраине и бегом добежал до дома Тоси. Задерживаться в Москве не хотел, незаметно передам письмо (я считал это своим моральным долгом) и покину наконец Союз. Моя красавица подлодка ожидает меня на дне Балтики.

Тоси дома не оказалось, сканер это ясно показал. Пришлось пробежаться до дома семьи Некрасовых. Вот там были все, а кроме них стояла армейская «эмка» у ворот, рядом с которой курил водитель. Петлицы у него были голубыми. Осмотревшись, обнаружил две группы, что наблюдали за домом, еще со стороны огорода с чердака другого дома наблюдение велось. Хмыкнув своим мыслям, я направился прямо к дому. Было затемнение, даже водитель курил, прикрывая папироску, так что мое появление обнаружили не сразу. От наблюдателей ничего кроме оживления я не обнаружил, а водитель вздрогнул, когда я рядом появился:

– Тьфу ты, напугал, черт. Ты кто?

– Сергей. Скажите, а Некрасовы тут проживают?

– Да, тут.

– Спасибо.

Обойдя бойца, я прошел во двор через калитку в воротах и, потрепав пса по холке, тот аж ошалел от такой ласки и неожиданности, и поднявшись на крыльцо, прошел в сени, а потом и в сам дом. Тут было светло, хотя окна ставнями закрыты, дополнительно затемнены занавесками. Как я и думал, генерал Иванов присутствовал в доме, что-то обсуждал с отцом Юрия. Ну, я сейчас его отцом уже не считаю, у меня новая жизнь. Так, можно сказать, дальние родственники.

– Доброй ночи, – проходя на кухню, сказал я.

Все повернулись, рассматривая меня, а генерал с некоторым облегчением сказал:

– Ну, вот же он, Сергей Сыроежкин. Сергей, что это за нелепость с возвращением награды?

– Там же все написано, в сопроводительной записке. Некий батальонный комиссар из штаба второго авиакорпуса, в расположении штаба корпуса, в присутствии командира полковника Виноградова, сорвал с меня награду, без слов, без вопросов, без суда даже. Просто сорвал, сказав, что я не имею права носить эту награду. Потом, конечно, разобрались, когда нашли мои документы на орден, но брать награду обратно после такого плевка в лицо я не имею права. Всегда помнить буду. Так что вы наградили, вы и забирайте. А я орден выкинуть хотел.

– Как Юра себя ведет, – тихо сказала Тося, баюкая на руках уснувшую дочку.

– Вы Таисия, да? – сразу отреагировал я, повернувшись к ней. – Дядя Юра просил передать вам письмо, если он погибнет. Предчувствовал он, что все плохо для него закончится. Вот оно.

– Погибнет? – ахнула та, принимая конверт.

Остальные тоже насторожились, тревожно на меня глядя:

– А вы что, не знали? Он погиб на днях. В ночь с четвертого на пятое. Очередь немецкого истребителя прошлась по нему. Умер не сразу, а на аэродроме. Я сам там был и все видел. А похоронили его рядом недалеко от Киева, у аэродрома, где его полк дислоцируется. Я там побывать не успел.

Похоже, похоронка действительно не дошла, в доме поднялся крик и плач. Таисия, с проснувшейся дочкой и письмом ушла в другую комнату, а я подошел и сел рядом с генералом. Тут сидели дед и отец Некрасовы. Угрюмые, новости о гибели младшего их тоже потрясли. Несколько минут мы молчали, после чего Михаил Михайлович сказал дрогнувшим голосом:

– Олег писал о тебе. Написал, что ты спас его и других летчиков. Низкий поклон тебе от всей семьи Некрасовых.

Он встал и действительно низко поклонился, на что я смущенно сказал:

– Случайно вышло. Увидел бой, парашюты как опускались, вот и помчался, надеясь наших спасти. Я дядю Олега с трудом узнал, на фотокарточке он моложе был.

– Как Юра погиб?

– Да я только как тело доставали из бомбардировщика видел, а потом простыней накрыли и стали снимать головные уборы. Врач сказал, что его снарядом из пушки достали. Ноги почти оторвало. Как он до аэродрома добрался, с трудом понимаю. С такими повреждениями жить невозможно.

Дед, сгорбившись, сходил за самогоном и разлил на троих, без меня, естественно. Конечно, говорить такие подробности не стоит, но я считал, что иногда правда должна быть озвучена. Они выпили, генерал тоже намахнул, а я сказал:

– Вы извините, я не ваш родственник. Это дядя Юра придумал. Они с женой отдыхали в Крыму этим летом, до войны, дядя Юра ранним утром рыбачить ходил, а я на берегу жил, вот так и познакомились. Он из меня все вытянул, умел слушать. Хотел усыновить, но я отказался. Тогда он и придумал назваться мне сыном погибшего родственника. Не люблю врать. Я действительно сирота, родных у меня нет. А то, что мы оба видим в темноте как днем, так это просто совпадение.

– Ты можешь жить с нами, примем, как родного, – сказал дед, а Михаил Михайлович только кивнул.

– Не стоит, у меня планов много. Я у немцев угнал огромную подводную лодку. Новенькую, она меня ждет спрятанная на Балтике. Дальность хода у нее огромная, хочу попутешествовать, в разных странах побывать. Американские и английские суда торпедировать.

– Они же наши союзники? – нахмурился генерал.

– Это сейчас, а война закончится – станут врагами. Сильный Советский Союз им не нужен. Да и свои счеты у меня с ними. Тем более лодка германская, на них и будут думать.

– Как-то это неправильно, – сказал генерал.

– Хм, не скажу, что с вами согласен. Ладно, я письмо передал, плохую весть невольно принес, честно сказать, думал, тут уже знают, что Юрий погиб.

– Погоди, я хотел с тобой поговорить, – остановил меня генерал.

– Вы бы поторопились. Тут дом окружают, похоже, штурмом брать собираются.

– Кто посмел?! – немедленно отреагировал генерал, вставая.

– НКВД, естественно. Кто еще может тут так нагло работать? Уважают, роту бойцов нагнали. Михаил Михайлович, они вам там весь урожай погубят, затопчут.

– Да сняли его уже. Картошки немного осталось выкопать, и все, – отмахнулся тот.

– Понятно.

Плач по дому еще разносился, мать и сестры Юрия создавали такую какофонию. Я прошел за печку, там была дверь, что вела в комнату старшей сестры, тут Тося и обнаружилась, перечитывала письмо и плакала. Прислонившись плечом к косяку двери, я сказал ей:

– Дядя Юра перед смертью успел мне передать для вас послание на словах. Мы с ним две недели назад виделись, когда он на Северном фронте занимался разведкой. Он на всех фронтах палочкой-выручалочкой был. Видел ночью хорошо, немцы прячутся, думают, их никто не увидит, а он видел и на картах отметки ставил, потому советское командование знало, где какие части у немцев находятся, где они нанести удар смогут. А после гибели дяди Юры у них не стало больше таких специалистов. Я слышал, что искали таких же уникумов, но пока не нашли. Дядя Юра на износ работал, его всюду кидали, все, кто вокруг него, росли в званиях, награды получали, а ему ничего. Исход был предрешен, мы оба понимали, что ему недолго осталось.

– Что он просил передать? – тихо спросила Тося.

– Что любит, и чтобы вы не переживали, не брали на душу вину, которой нет. Живите ради себя и дочери. Вам есть ради чего жить. Ах да, в подполе схрон, под левой половицей, на глубине полуметра, жестяная коробка, там деньги, вам с Аленкой надолго хватит.

– Спасибо, – тихо ответила она.

Вздохнув, я развернулся и вернулся на кухню, там уже помимо генерала стояли два командира в форме НКВД. Генерал уже успел выйти на улицу и остановить штурм, пригласив этих нелицеприятных для меня людей в дом.

– Опять вы?! – возмутился я, обнаружив знакомого майора из госбезопасности. – Вам больше заняться нечем?!