Книга Ветра и Крови (СИ) - Котов Сергей
Я задумался.
— Даже если так, — сказал я через минуту, — всё равно, слишком мало похоже на случайность. Мне кажется, тут идёт несколько слоёв игры. А мы пока незнаем ни целей, ни средств участвующих в ней… для чего пришельцы тут шарятся? Уже ведь понятно, что их цели не сводятся к простой охоте за тюрвингами.
— Согласна, — кивнула Катя, — но я тоже пока не могу вычислить их мотивы. Зато определила их средства. Спасибо рациям. Теперь я знаю, откуда именно у них такая осведомлённость о линейке событий и почему складывается ощущение, что, вмешиваясь в земную историю, они всё знают наперёд.
— Тюрвинг времени? — предположил я.
— Или другое аналогичное устройство, — ответила Катя, — есть основания предполагать, что они уже несколько раз меняли земную историю, преследуя какие-то свои цели. Правда, в этих изменениях есть одна закономерность: они никогда не опускаются ниже точки своего прибытия по временной шкале.
— Так, может, теперь расскажешь, что мы делаем здесь? — спросила Таис, воспользовавшись паузой.
— Конечно, — кивнула Катя, — по моим расчётам именно здесь будет следующая реперная точка, которую очень удобно использовать для корректировки цепи исторических событий. Слишком многое будет завязано на то, что здесь должно произойти.
Я нахмурился.
— Гриша? — Катя вопросительно подняла бровь.
— Мне не нравится, что здесь случилось, — сказал я, — моя страна проиграла эту войну.
— А что было дальше?
— Первая революция, — ответил я, — ослабление власти. Участие в другой большой войне. Ещё революции. Десятилетия голода, разрухи и войн…
— Ты, конечно, хотел бы это изменить? Верно? — тихим голосом спросила Таис.
Я молча кивнул, стиснув зубы.
— Ты можешь представить, что всё будет ещё хуже? — спросила Катя.
— Это сложно, — ответил я, — то, что случится — пожалуй, худший из возможных вариантов.
— Ты так думаешь? — Катя снова изогнула бровь, — потом, когда всё закончится, займись историей моего проекта на этой земле. Узнаешь, во что им обошлось выравнивание вектора развития, которое через сто лет приведёт их процветанию и мировому лидерству…
— Не очень убедительно, — заметил я.
— Тогда просто поверь, — сказала Катя, глядя мне в глаза, — все действительно будет куда хуже, если мы дадим им использовать временной тюрвинг здесь и сейчас.
Глава 6
Луна неясно светит и спокоен
Полночный час, во мрак вперил я взор.
Мне кажется, вон там, бесстрашный воин,
Ты отражаешь бешеный напор
Валов, кипящих яростью кровавой.
Твой гордый дух — бессмертия залог.
Да, умер ты, но умереть не мог.
Да, ты погиб, но победил со славой!
Утихни, ураган! Прибой молчи!
Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи,
Не наносите яростных ударов!
Замрите со склонённой головой!
«Книга Ветра и Крови»,
Истории Нового Времени
Исикава Токубоку
пер. на русский В.Н. Марковой
Я был в маскировочном комбинезоне Гайи. На обычный военный марсианский комбез рассчитывать не приходилось: мне нужна была маскировка, которая защищала бы не только от людей.
Выслеживая одного из птицеголовых, я зашел в кабинет командующего эскадрой. Тут был темно, но под защитным, односторонне прозрачным капюшоном и маской на мне был прибор ночного видения.
Птицеголовый проскользнул в коридор, ведущий в кабинет, и я логически предположил, что он наверняка направится сюда. Идеальное место, чтобы получить нужную информацию: подглядеть черновики и планы, докладные записки. А то и заменить какие-то критически важные документы.
Я не собирался ему мешать. Куда важнее было понять, что именно они будут пытаться изменить. План был такой: убедиться, что пришелец на месте, проследить его действия. Проанализировать. При необходимости — поменять в соответствии с нашими интересами.
Однако кабинет был удручающе пустым. Это значит, я ошибся, и пришелец направлялся куда-то ещё.
Я подавил разочарованный вздох и направился к выходу, но тут в коридоре зажегся яркий электрический свет. Пришлось зажмуриться, пока оптический прибор адаптировался к новым условиям освещения. А когда я снова открыл глаза — в дверях кабинета уже стоял сам адмирал.
К сожалению, я не слишком увлекался морской историей. Смутно помнил, что он, участвовал в обороне Порт-Артура, и вообще был довольно знаменит. Но чем именно — сейчас, увы, я этого сказать не мог. Его внешность была мне знакома, хотя бы по школьному учебнику истории. Однако сходство с парадными портретами было довольно отдалённым. То есть, узнать его, конечно, можно было: тот же высокий лоб, умные глаза и окладистая борода. Но сейчас эти глаза были красными от недосыпа, борода растрепалась и была похожа на какую-то растрёпанную мочалку. Было видно, что в последние дни адмиралу приходилось несладко: каждая глубокая морщинка на лице, каждое движение и шаг выдавали сильное напряжение, в котором ему приходилось жить.
Я замер в двух шагах от двери, боясь пошевелиться. Ещё не хватало, чтобы весь гарнизон подняли по тревоге, стараясь поймать лазутчика. Адмирал не смог бы меня увидеть — но такие люди, как он, полагаются не только на зрение.
Он вошёл в кабинет. Уверенным движением протянул руку и щёлкнул выключателем. Загорелись электрические лампочки. Свет от них был резким, жёлтым и вообще каким-то неприятным.
Адмирал огляделся, тяжело вздохнул и направился к своему столу. Грузно опустившись на кресло, он пошарился в ящике стола, достал лист бумаги и перьевую ручку с чернильницей.
Поначалу я продолжал стоять неслышимым столбом. Но потом любопытство пересилило, и я начал подбираться мелкими шагами поближе, неслышно ступая по паркетному полу. К счастью, паркет был новым и не скрипел.
Подбираясь всё ближе, я боролся сам с собой. С одной стороны, было нехорошо подглядывать: вдруг там что-то личное? С другой я подумал: «А вдруг там что-то важное? Стратегическое? Нечто, что может указать на замысел птицеобразных?» После чего сделал очередной короткий шаг.
Когда я подобрался достаточно близко, чтобы разобрать почерк, письмо было почти написано. Читать было немного непривычно: текст изобиловал ятями и прочими вещами, давно забытыми в современной орфографии. Но восприятию смысла это не мешала. Письмо действительно оказалось личным, и я даже хотел бросить читать, разобрав первые строки. Но взгляд сам собой скользнул ниже. В письме было написано:
«Дорогой мой сыночек! Это мое первое письмо, посланное именно тебе, а не в отрывках в письмах к маме, как бывало ранее. Ты уже подросток, почти юноша. Но я обращаюсь к тебе с другого конца России как уже к взрослому мужчине. Письмо посылаю своему старому другу в Кронштадт. Он найдет способ передать его тебе в руки. Тут идет жестокая война, очень опасная для Родины, хотя и за пределами ее границ. Русский флот, ты знаешь, творил и не такие чудеса, но я чувствую, о чем ты пока никому не скажешь, что нам, и мне в том числе, словно бы что-то мешает — не адмирал Того, нет, а как бы сбоку подталкивают, как бы подкрадываются сзади.
Кто? Не знаю! Душа моя в смятенье, чего я никогда не испытывал. Начинаю уже чего-то улавливать, но смутно пока. Вот Верещагин Василий Васильевич что-то пытается объяснить, но сбивчиво, как все художники и поэты… Вот такое у меня настроение, сынок. Но знаешь об этом пока ты один. Молчи, как положено мужчине, но запомни».
У меня во рту пересохло. Что это? Интуиция очень проницательного человека? Или нечто большее? Могло ли так быть, что адмирал знал о том, что происходит? Теоретически, если бы он был членом одной из основанных спецназовцами организаций, какого-нибудь братства, он мог бы получить доступ к информации, из которой можно было бы сделать некоторые выводы применительно к данной конкретной ситуации… но он не был. У мы-то с Гайей это знали точно.
