Павел Нечаев - Свобода от, свобода для
— Большинство на нашей стороне, — успокоил меня Летун, — всем понятно, что в одиночку не выжить.
— Хорошо, если так.
Через несколько дней мы закончили проект Конституции, точнее, целых два проекта, один по моему плану, другой по плану, составленному Летуном и Вайнштейном. Состоялось всеобщее голосование. Понятное дело, что их план, по сути, повторяющий общественный уклад Союза середины прошлого века, с четким приоритетом государственного перед личным, не приняли. Приняли мой.
Вайнштейн придумал, как нам решить вопрос с деньгами, а заодно, и как использовать на благо Республики почти две тысячи «туннельных», которые уже месяц сидели в помещениях бывшего супермаркета. Надо сказать, что за этот месяц некоторые из туннельных отделились. Они нашли себе жилье, и стали жить отдельно, Семьями человек по двадцать-тридцать. Что интересно, были среди отделившихся и кацетники, и из второго туннеля, «чистые». Как я понял, многие из них были знакомы до Песца. Мы такое отделение только приветствовали, даже помогли без лишней помпы. Мужики там были очень похожи на наших, такие же дельные, привыкшие жить своим умом и ни на кого не надеяться. Эти точно будут в Республике, к гадалке не ходи. Ну а большинство так и осталось сидеть у нас на шее. Я ходил в супермаркет, смотрел, пытался понять, с кем мы имеем дело. Торговый зал очистили от стоек и стеллажей, поставили кровати. Между кроватей с опухшими от сна лицами, еле переставляя ноги, ходили вялые от безделья люди. Оживлялись они, только когда раздавали еду, выстраивались, позевывая в очередь к раздаче, а сожрав полученное, опять заваливались на койки. У многих, очевидно, была депрессия. Ну, мне до их депрессий дела никакого не было, но что я четко понял, и донес до остальных членов Комитета, это то, что этот дармоедский заповедник надо разгонять, и чем раньше, тем лучше. Но прост так этого делать было нельзя, нужен был план. Даже с идей Вайнштейна нам пришлось поломать голову над практическим исполнением.
Когда Летун, взгромоздившись на кассу, объявил в матюгальник, что со следующего месяца, то есть через две недели, прекращается выдача еды, с обитателей супермаркета мигом слетела сонная одурь. Они сбежались со всех концов супермаркета, и стали напирать на предусмотрительно выставленный нами заслон из касс. Раздались выкрики, кричали, что так нельзя, что это не по-людски, что у них ничего нет. Летуну пришлось несколько раз выстрелить в потолок, чтобы воцарилась хоть какая-то тишина.
— Значит, так! Решение о прекращении выдачи еды окончательное, и ничего вы с этим не поделаете! Мы не будем кормить дармоедов, — голос Летуна, усиленный мегафоном, летел над супермаркетом, — у нас есть работа, для тех, кто хочет работать, кто не хочет, может валить на все четыре стороны, плакать не будем. Начиная с завтрашнего дня, в соседнем здании открывается контора по трудоустройству, желающие могут приходить. Работы хватит всем. На этом все.
Летун спрыгнул с кассы, и мы быстренько ретировались. На следующий день к нам заявилась депутация. Все произошло, как планировал Летун, они весь вечер совещались, из толпы выделился десяток «активистов», и эти активисты пришли к нам на «переговоры».
Одного взгляда хватило, чтобы понять, к какой группе принадлежал каждый из пришедших. Всего их пришло десять шестеро были кацетники, и четверо из «чистой публики», обитатели второго туннеля. Даже если бы кацетники не были одеты в одинаковую одежду, пустынный имперский камуфляж, который мы им выдали вместо тех лохмотьев, что на них были, их отличала от остальных худоба, даже за месяц они не отъелись как следует, и какой-то голодный блеск в глазах. Кацетники были как кацетники, а вот четверо «чистых» все как один были той породы, которую я до Песца терпеть не мог. Интеллигенция, точнее, псевдоинтеллигенция. Жлобы, которые, прочтя пару книг, и научившись есть вилкой и ножом, по этому поводу сразу зачислили себя в столпы мира.
— С чем пожаловали? — вежливо спросил я, никак к ним не обратившись. Называть их «господами» много чести, а товарищами… какие они мне товарищи?
— Мы протестуем против вашего решения прекратить раздачу пищи, — выступил вперед благообразный старичок в жилетке. Кацетники помалкивали, опасливо на меня поглядывая, а вот старичок явно ничего не боялся, — вы не имеете права так поступать!
Он закатил речугу, видимо, заранее приготовленную. Голос у него был хорошо поставленный, он привычно оперировал такими понятиями как «общечеловеческие ценности», «права человека», «демократия», «закон и порядок». Я слушал, не перебивая. Потом заскучал, и перестал слушать, включив фильтр, который еще до Песца меня здорово выручал. Несет себе клиент чушь, ну и пусть несет, слушать не надо, надо реагировать на ключевые слова. Старичок выдохся, и закончил, выжидательно уставившись на нас. Я скосил глаза. Летун сидел с отсутствующим видом, он тоже старичка не слушал, Медведь с Райво сидели обалдевшие, точно загипнотизированные, мне показалось, что еще чуть-чуть, и у Райво закатятся глаза. Я посмотрел на старичка, и лениво бросил:
— Тяжела она, шапка мозготраха.
— Прошу прощения? — не понял старичок.
— И откуда вы только такие беретесь? Я уж думал, что всю вашу породу генерал Мороз убил, но вас, похоже, вывести труднее, чем тараканов, — неприязненно ответил я. Старичок выкатил зенки, в его представлении совсем не так мне следовало разговаривать с представителем демократической общественности.
— Вам есть, что ответить по существу сказанного? — вылез еще один, представительный мужчина с брюшком, гладко выбритый, и аккуратно, со вкусом одетый. — что вы ругаетесь?
— По существу есть чего ответить, — сказал я и сплюнул. До сверкающих начищенных ботинок представительного плевок не долетел совсем чуть-чуть. — По существу, у вас два варианта. Либо вы устраиваетесь на работу, либо идете на все четыре стороны. Вам же уже все сказали, что тут непонятного. Никого за красивые глазки мы кормить не будем. У нас дармоедов нет.
— Вы понимаете, что это произвол? Вы выгнали нас из наших домов, у нас ничего нет, вы обрекаете нас на голодную смерть! Кто вам дал такое право право? — не унимался представительный.
— Ты кто? — спросил я.
— Меня зовут Авраам Бухбут, — ответил тот.
— Не то, мне плевать, как тебя зовут. Профессия у тебя есть?
— Я инженер-строитель.
— А, это ты построил те доты? — спросил я. Представительный подтвердил, тогда я, прищурившись, бросил: — хорошие доты, от пары снарядов разлетелись.
Один из кацетников, немолодой уже мужик, хмыкнул. Представительный заметно стушевался, но все же нашел в себе силы продолжить:
— Мы считаем, что у нас есть право на часть припасов из туннеля. Выдайте нам немного, и мы уйдем.
— Понятно, вот теперь — понятно, — я откинулся в кресле, — а можно узнать, почему у вас есть право? Право не бывает просто так, его заслужить надо. Чем вы заслужили?
— Мы жили в туннеле, это был наш дом, мы вместе работали, вывозили эти припасы! — ответил он, остальные согласно закивали. Не все, тот самый, хмыкнувший мужик от кивка удержался, и двое кацетников рядом с ним тоже.
— Это надо понимать как признание? — привстал Летун, он четко уловил, куда я клоню.
— Признание в чем? — не понял представительный.
— Признание в соучастии в преступлениях Фраймана и Гельмана, — грохнул я кулаком по столу.
— Ннет, но…
— Два варианта, — я еще раз обрушил кулак на столешницу, стол жалобно застонал, — ты или жертва, или соучастник. Если соучастник, пойдешь под замок, у нас уже сидит два десятка таких. Мы их скоро повесим просушиться. Если жертва, претензий к тебе у нас нет.
Представительный побледнел, трое его приятелей сразу от него отодвинулись. Я внутренне усмехнулся, и эти туда же, права на наследство Фраймана предъявлять. Наших еще можно понять, а вот на что надеялись эти, выставляя какие-то условия, можно только гадать.
— Значит, так, — Летун встал. — Никаких прав на имущество в туннеле у вас нет. Это военные трофеи, захваченные нами в бою. Выдача еды будет прекращена через две недели, как объявлено.
— Но, как же мы будем жить? — выдавил из себя старичок.
— Вокруг тысячи брошенных домов. Заселяйтесь, живите, никто вам не мешает. Устраивайтесь на работу, мы всех обеспечим работой. Мы не звери. Через год, если будете вести себя примерно, получите гражданство Республики, — ответил ему Летун.
Немолодой кацетник кивнул, во взгляде его уже не было страха. Чувствовалось, что ему хочется уйти, что ему стыдно, что он пришел к нам с такими требованиями.
— Подумайте о детях, ведь много семей с детьми! — сделал последнюю попытку старичок.
— Пусть о детях думают их родители. Мы-то тут причем?
— Вы власть, и обязаны обеспечивать! — взвизгнул старичок. Я уже хотел послать его открытым текстом, но тут заговорил тот немолодой кацетник:
