Михаил Белозеров - Золотой шар
Он произнес это с гордостью, словно прокаженный, у которого еще не отвалился нос.
— Да ты не волнуйся, — успокоил его Березин. — Подумаешь — лицо! У нас некоторые политики всю жизнь без лица живут, — пошутил он, — и никто ничего не замечает.
— Все началось, когда появился генерал Лаптев, — начал рассказывать Гайдабуров, поглощая содержимое еще одной банки, которую открыл Березин. На этот раз это был толстолобик, жаренный в масле. — Он всех и заразил.
У Кости потекли слюни. Он вспомнил, что не ел дня два.
— Генерал Лаптев был сумасшедшим, когда еще я служил, — напомнил Березин, ища в бардачке ложки и вилки.
— Лаптев и сейчас сумасшедший, — согласился Гайдабуров. — Вначале он заразил весь штаб. Люди не узнавали друг друга. Виктор Степанович Дьячков, командир третьей батареи, тоже сошел с ума. Он решил, что Мотовский залив находится в Черном море, пошел купаться и утонул. Первым потерял лицо Дима Акиндеев, главмех, мы с ним в одном балке жили. Он всю ночь пил с генералом, а утром решил побриться и не узнал себя. Я заболел в слабой форме, потому что не пошел на совещание в штаб. Но меня по пьянке обнял полковник Журавлев. Я решил, что меня пронесет, а оно, видишь, не пронесло.
— А сколько дней прошло? — заподозрил что-то Березин.
Он добрался до кладовой Гайдабурова, открыл сразу несколько банок: и с нежинским салатом, и с бужениной, и со сливочным маслом, и теперь они все вчетвером орудовали ложками и вилками, с удовольствием чавкая.
— Да, почитай, две недели.
— Не может быть, мы всего дней пять в Дыре.
— А здесь время у каждого по-своему течет. Как скажешь, так и будет, — объяснил Гайдабуров, облизывая пальцы.
— Точно! — подтвердил Бараско. — Давыдов сказал «три дня», и мы три дня шагали к Краю мира.
— Потом стали заражаться солдаты. Их всего трое осталось.
— Двое, — поправил Костя.
— Кто умер от голода, кто ушел искать цивилизацию.
Между тем, никто не знал, из-за чего, собственно, началась болезнь генерала Лаптева. После звонка президента он, как полагается, поехал на отдых в военный санаторий, который находился за Геленджиком в местечке Бетта. Шашлыки, белое сухое вино, море, солнце и женщины быстро сделали свое дело. Генерал поправился и даже забыл о своих горестях. Напарником по картам был у него некий полковник ВВС Печенкин, который воевал в Афганистане и даже попал в плен к моджахедам, правда, всего на три дня — наши отбили. Но, оказывается, он был еще и ликвидатором аварии на ЧАЭС, а их аэродром дозаправки находился всего в получасе лета от Саркофага.
С этим летчиком Печенкиным они не только играли в преферанс, но и усердно выпивали. И вот как-то они повздорили из-за одной женщины, и Печенкин в пылу ссоры укусил генерала Лаптева за большой палец на левой ноге. Казалось бы, чепуха — нога, палец. Кто не умудрялся занозить ногу хоть один раз в жизни? Но, между тем, болячка не проходила. Палец, правда, вначале чуть распух, но потом опухоль прошла, а укус — не заживал. Даже морская вода и солнце не помогали. Лаптев будучи очень мнительным, обратился к лечащему врачу и даже, по его рекомендации, сбегал к хирургу. Все говорили: «Пройдет», а оно не проходило. На всякий случай ему вкатили сорок уколов от бешенства. Генерал перестал здороваться с полковником. Настроение у него портилось каждое утро, когда он с горестно взирал на собственный палец. Кроме всех бед, с его лицом стало твориться что-то непотребное. Вначале оно лишилось загара и стало бледным, как у привидения. Генерал еще больше испугался. Он сдал все анализы, которые можно было сделать в санатории. Ничего, кроме песка в почках, у него не обнаружили. Это такая реакция на субтропическое солнце. С нашими клиентами такое бывает, говорили ему врачи, а сами шептались по углам. Никто из них не знал, что значат подобные симптомы. Некоторые говорили, что это самое страшное — меланома, другие — что это проказа, но в странной форме, третьи вообще ничего не говорили и не думали, потому что были никудышными врачами и думать не умели. Самые прогрессивные из них полезли в Интернет, но и там ничего не нашли: никто и никогда не описывал признаки подобного заболевания.
Вдруг по душу генерала приехали прокурорские в больших чинах. Взяли его под белые ручки и повезли в черниговские леса. Вначале генерал Лаптев обрадовался — наконец-то все позади, и лишний раз старался не смотреть на себя в зеркало, дабы не расстраиваться, а вдруг все само собой пройдет?
Потом понял, что за него взялись всерьез, и приуныл. Напрасно он уверял прокурорских, что сам президент определил его дальнейшую карьеру, напрасно доказывал, что все произошедшее имеет силу непреодолимых обстоятельств. Напрасно он вообще разговаривал с комиссией — судьба его была предрешена. Ему вменили в вину смерть восьмидесяти четырех солдат, двух лейтенантов и трех прапорщиков. А еще приведение в полную негодность дивизиона ракет малой дальности типа «точка» и только что возведенной столовой. Никто не верил в то, что это капитан Чепухалин сошел с ума и учудил такой разгром. Видно, в МО решили свести со мной счеты, думал генерал, но ошибался. И очень глубоко.
Пока его мытарили, он совсем забыл о своем лице, даже брился, закрыв глаза. А когда открывал, то готов был кричать от ужаса. Лица как такового уже не было. Глаза, обычно горячие и нервные, словно погрузились на дно черной лужи, рот поблек и стал похожим на бескровный рот старика, уши вообще куда-то делись и обнаруживались только на ощупь, а нос сделался бестелесным, словно его никогда не было. В поисках информации генерал Лаптев раз десять перечитал гоголевскую повесть «Нос» и отчасти нашел некоторое сходство, что мало его успокоило. Его по-прежнему таскали на допросы и следственные эксперименты. Шили дело. Но видно, что-то в военной прокуратуре не получалось, потому что однажды ему шепотом предложили: или идешь под суд с обвинительным приговором лет на десять, или едешь в такую тьмутаракань, о которой даже он, боевой генерал, не мог думать без содрогания.
Генерал подумал — подумал и согласился на второй вариант, сообразив, что тот гарнизон, куда его направляют, просто нет желающих возглавить.
Строгая врачебная комиссия не нашла отклонений в его здоровье. Когда же он задавал вопрос относительно своего лица, ему говорили что-то насчет нервного стресса и депигментации. Впрочем, одно успокаивало: на севере все такие бледные. Ну буду самым бледным из бледных, утешал себя Лаптев.
Уже в вертолете, когда они летели над бескрайними сопками, у него произошло обострение. Летчик, который вышел из кабины, чтобы узнать, какие будут распоряжения, едва не выбросился за борт без парашюта — у генерала Лаптева окончательно пропало лицо.
Экипаж оказался опытным и лечился исключительно «ликером шасси», но все же заболел, правда, не через неделю, как генерал Лаптев, а через две. Диагноз врачей был неутешительным — мутация на фоне беспробудного пьянства.
* * *Ген подошел к Калите и сказал виновато:
— Слушай, извини. Так получилось, что я… ну, в общем… снял… редкие кадры… Эту «дзётай» надо изловить и описать! Это величайшее научное событие!
— Да я еще вчера все понял, — сказал Калита. — А как же «шар желаний»? Глобула?
Спорить было бесполезно. По натуре Ген, как все ученые, был упорным до фанатизма, его не интересовали даже женщины, кроме, разумеется, приятельницы Рахиль Яковлевны Нищеты. Но это была скорее дружба, чем любовь, дружба, скрепленная общими интересами, а не чувствами.
— Еще неизвестно, существует этот «шар» или нет. Глобула — вообще, выдумка коллеги Яблочникова. Существование ее никто не доказал. А «дзётай» — рядом, близко, его можно пощупать руками.
— Если удастся пощупать, — высказал сомнение Калита и подумал о том, что Ген хороший теоретик, но никудышный практик.
— Да брось ты. Все будет нормально, — храбрился Ген, а у самого на душе кошки скребли.
Боялся он, как перед дальней дорогой. А еще сомневался, найдет ли тот переулок. Хотелось почему-то долго плевать через левое плечо, чтобы не сглазить удачу.
— Ну, а потом что? — спросил Калита. — Выберешься?
— Выберусь! — пообещал Александр Ген. — Найду эту «дзётай» и выберусь.
— А Глобула?
— Глобулу сам найдешь.
Они обнялись.
— Ну, не поминай лихом, — сказал Ген.
— А ты будь осторожен. Мало ли что. Не суйся, куда не надо. И вообще…
На рассвете они ушли. Солнце катилось на восток. Оно непривычно грело не левый, а правый бок. Несколько раз Калита ловил себя на том, что ему по привычке хочется повернуть в другую сторону, чтобы солнце светило слева.
Идти утром по холодку было легко. Они специально встали в три часа. Улица за улицей, перекресток за перекрестком. Порой мертвый город походил на китайские кварталы, порой разбегался бульварами так широко, что, казалось, они попали в мертвый лес. «Гемусы» попадались все реже. Среди них Калита заметил несколько красных особей и пожалел, что с ними нет Гена. Вот было бы радости, с усмешкой подумал Калита. Поначалу «гемусы» еще сидели на крышах и хлопали своими яркими крыльями, а потом вдруг исчезли, словно не в силах были пересечь невидимую границу. В пять Венгловский сказал:
![Александра Лосева - Две недели и дальше. Берегите бороду. [Книга первая]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)