Михаил Гвор - Прорыв выживших. Враждебные земли
— Не скажите, почтеннейший, не скажите! Помните волков размером с быка, которых видел мальчик? Чуру были точь-в-точь такими! И кто, кроме них может справиться с аджахорами?
— Но кара-шайтаны черные. Шамси ничего не говорил про это!
— Да, он не говорил про цвет. Но он не говорил и много другого. Да и как мальчик мог разобрать цвет шерсти ночью? И не называй их кара-шайтанами! Так их звали враги оросов! Или ты хочешь быть их врагом? Их настоящее название «чуру» — друг!
— Между прочим, — вмешался в спор Абдулла, — джигиты, спасшиеся при Сангистане, тоже видели больших черных собак. И остались живы.
— Вот видишь! — Мустафа даже подскочил на месте. — Древние защитники мира пробуждаются, чтобы снова загнать злые силы под землю. Может, всё еще не так плохо…
— Может быть… — задумчиво произнес Вагиз. — Кстати, о старом Шамси. Его двор должен был сгореть еще позавчера, но стоит цел и невредим.
— Это значит только то, что знак Ирбиса на воротах истинный, уважаемые, — сказал Мустафа.
— «Только то…» — передразнил Абдулла, — с какой такой радости Ирбис дает свой знак бедному дехканину?
— Мысли Ирбиса еще большая загадка, чем путь Аллаха…
— Ты, кажется, становишься атеистом, ака? Или считаешь, что сам Аллах действует под личиной Снежного Барса?
— Я не знаю, Вагиз. Но ты слышал, что баши, да пошлет Аллах ему здоровья, приказал доставить мальчишку Абазарова, но джигиты ушли ни с чем?
— Ха! Ушли! Их увезли, причем один был мертв, а двое примерялись к дороге навстречу гуриям. Старый Шамси оказался не так уж и стар…
— Что это за новость, Мустафа, если она всем давно известна.
— Не торопись, Абдулла. Что, по-твоему, должен был сделать баши со стариком, зарезавшим его людей?
— Ну… Шамси, хоть и «железный», но баши он не победит. Слишком стар. Да и ноги…
— Так вот, Абдулла, баши сам пришел во двор Абазаровых. Лично! — Мустафа поднял вверх указательный палец. — Один! Поговорил о чем-то с обоими Шамси и уехал восвояси. И скажите мне, уважаемые, — аксакал сделал паузу, — что могло заставить нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, так вести себя с убийцей своих людей?
— Ты считаешь, что знак настоящий?
— Настоящий, почтенные! Более того, одна вдова, подрабатывающая в казарме джигитов, говорила, что оба раненных не дожили до рассвета.
— Аллах всемогущий, Мустафа! Разве можно верить вдовам, подрабатывающим в казармах?
— Иногда можно, Абдулла, иногда можно. Особенно, когда сам баши ездит в гости к простому декханину, как к знатному беку!
— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, Мустафа! Может ты, Вагиз понимаешь мысль нашего уважаемого друга?
— Нет, и мне сегодня непонятен смысл его речей, — покачал головой Вагиз.
Мустафа пальцем поманил собеседников поближе и прошептал несколько слов. Аксакалы отшатнулись от него, как от прокаженного.
— Стареешь Мустафа, — произнес Абдулла, — раньше ты не говорил глупостей....
— Подумай сам! — поддержал его Вагиз. — У старика за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?
— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло без малого восемьдесят лет. И надо сказать, что несмотря на это я, всё равно уверен: «железный Шамси» и есть Ирбис. И сам баши тоже так думает…
Окрестности Астрахани
— Что это было? — удивленно спросил Бессонов, когда за гостями закрылась дверь.
— Это, — подавился хохотом Урусов, — была демонстрация торжества организованной мысли над организованной силой… Ты просто в первый раз это видишь, майор. Помянутого Сухова он десять лет назад на автоколонну развел. Навсегда и задаром.
— То, что нас тут вместе с Жанибеком, как мальчиков поимели, понятно. Я не понял, как это было сделано! Ну-ка, сержант, объясни диспозицию.
— Ефрейтор я, — поправил Борис.
— Нет уж! Теперь ты сержант. Старший. За такие подвиги на ниве дипломатии, люди ордена получали, а нам что, званий жалко? Так докладывай.
— А чего тут докладывать. Ему на фиг не нужно, чтобы бригада здесь обосновалась. Ради этого всё сделает.
— Так не сможете вы здесь обосноваться. Обсуждали. Жрать будет нечего.
— Правильно. Не сможем. И Жанибек это понимает. Но он мыслит, как бандит. Мол, придут военные, жрать нечего, пойдут у него отбирать. Боится, однако…
— А почему решил, что он мыслит как бандит? Может феня игрой была.
— Она и была игрой. Но дело не в разговоре. Просьба пустячная. Чиновник предпочел бы навстречу пойти. Нормальный человек — тем более. А они права качать начали, да еще с наездом, на вшивость проверять. И не главный, шестерка. Уркаганские замашки. А с такими легко: шестерку на место поставить, чтобы не вякала, а старшему предъяву выкатить. Еще погонялами козырнуть. А когда получишь всё, что хотел, оставить за ним последнее слово. Чтобы самолюбие козырное потешить.
Майор очумело покрутил головой:
— Просто как, однако!
Урусов, наконец, просмеялся:
— Вот, майор, что такое русский гроссмейстер в действии. Секретное оружие полковника Пчелинцева!
— Ты что, в самом деле гроссмейстер?
— Ну… не совсем. Выполнил, а присвоить не успели — Война.
— Обзвездинеть!!!
— Борька, а откуда ты феню знаешь? Ты же гроссмейстер, культурный человек! Домашний, млять, мальчик!
— А я ее не знаю.
— Не понял!
— Это не феня была. Это базар по понятиям. Там три десятка слов помнить надо, чтобы перетирать вопросы.
— Один черт, не шахматисты же перетирают. Или так, пока никто не видит сопернику на ухо мульку затравить?
— Так у нас все пацаны во дворе на ней разговаривали. И в школе тоже. Я запомнил на всякий случай, вдруг пригодится…
Теперь смех разобрал Бессонова.
— А почему сержант, а не капитан? — выдавил он.
— Это мне папа объяснял. В Советском Союзе была только одна служба, сержант которой мог не обращать внимания на армейского майора или даже подполковника. Службы той нет давно, а ассоциации в крови сидят. Намертво. У всех постсоветских. И у казахов тоже. — Юринов сделал паузу, посмотрел на давящихся хохотом офицеров и закончил. — И капитана Вы бы мне не оставили. А лычки забирать — не комильфо будет.
Смех у майора как рукой сняло. С минуту он внимательно смотрел на Бориса, а потом слегка ошалевшим голосом произнес:
— Так ты, паршивец, еще и меня на звание развел?!
— Так точно, товарищ подполковник! — лихо козырнул старший сержант.
Офицеры закатились в новом приступе смеха.
2024 год
Попасть в засаду в горах, на самом деле — проще простого. Достаточно только выскочить на очередном повороте серпантина из-за угла, и сразу уткнуться в ребристый ствол «Дегтярева-Шпагина-крупнокалиберного». А в пустыне? Оказывается, не намного сложнее, если дорога, перед спуском к реке пересекает полосу каменистых холмов. Даже не холмов, холмиков, но по сути, чем это отличается от предгорий? Хорошо хоть тормоза не подвели. Но все же джип чуть не перевернулся.
— Приехали, — сам себе сказал капитан.
— Это точно, — согласился Борис.
Андрей хотел было потихоньку сдать назад. Теплилась мысль, что бывают чудеса, и никто из двух десятков узбеков не услышал и, главное, не заметил нахальную машину.
Не бывает, однако, чудес. ДШК зашелся в хриплом вое, выплюнул короткую очередь. Жалобно заскрипели стойки кабины. Что-то посыпалось сверху. Урусов, вжавшийся в пол, поднял голову. Куска крыши как не бывало. Самая невезучая часть машины. В который раз туда прилетает....Зря астраханцы корячились, заплатки лепили.
— Убедительно, — согласился Юринов, проследив капитанский взгляд. — Думаю, самым лучшим вариантом будет поднять руки и выходить. Потому что если из моей головы сделать кабриолет, не уверен, что переживу.
— Вот и мне так кажется, — буркнул Урусов. — Пистоль заховай. Хай буде.
— Добже, пан ясный. — За долгое время, проведенное бок о бок, Юринов не только перестал удивляться, когда Урусов вставлял в речь фразы то по-украински, то по-польски, но и сам заразился этой привычкой.
— Эй, урус, выхады! — скомандовал пулеметчик.
— Что-то меня терзает стойкая дежявя. — Сказал Андрей, потихоньку вылезая из кабины. Еще неизвестно, как дитя пустыни отреагирует на резкое движение. А двенадцать и семь в упор лечится только ямой два на полтора.
— Есть такое ощущение, — согласился Борис. — Только нам тут явно чаю с соленым лимоном не предложат.
— Зато опять крышу к херам снесли....
— Эй, урус, хады суда! — снова заорал пулеметчик. Из-за бруствера, из наваленных камней, на них смотрело человек пятнадцать. Минимум. Кто в местных халатах, рванных до невозможности. Кто в разнокалиберной гражданке. Присутствовала даже пара относительно новых «комков». Типичная картина раннефеодальных баронских дружин со скидкой на среднеазиатскую экзотику и двадцать первый век.
