Сергей Кусков - Игрушки для императоров: лестница в небо
Хочу ли я возвращаться? Не знаю. Честно, не знаю. Не могу понять. Слишком противоречивые одолевают чувства. Катарину ненавижу, да, но она отнюдь не самая главная в этом заведении. «Я с ними, но я там ничего не решаю» – ее слова. А есть еще ее величество, и мама права, ее непременно заинтересует этот проект.
Бэль…
С ней и моим к ней отношением тоже надо определиться. Хочу я ее найти или все-таки боюсь. На самом деле это гораздо более сложное решение, чем проблемы в школе, в корпусе и прочие, вместе взятые. Там я смел и бесстрашен, могу выйти против превосходящего противника, уверенный в себе и своих силах, но, когда дело касается ее, у меня будто колени подкашиваются. Я просто боюсь принимать решение – искать ее или выбросить из сердца.
– Синьоль! Синьоль! Купи! Коёсо, да!
Я обернулся. «Лицо узкоглазой национальности» неопределенного возраста (они все неопределенного возраста после пятнадцати и до пятидесяти) ходило вокруг лотка с сувенирами и нудно приставало к каждому прохожему, чтобы у него что-нибудь взяли, хотя бы из желания поскорее от его занудства избавиться. Китайский маркетинг, тудыть его…
– Ты вначале испанский выучи! – наехал я на узкоглазого, приглушая музыку в берушах.
Он меня не понял. Вообще. Посмотрел тупым взглядом мимо, ни один мускул на лице не дрогнул, и тут же продолжил:
– Нидояга! Исклюзиф! Коёсо купи! Пятьтисят ипелиал!
И указал мне на футболку с портретом Фиделя Кастро.
– Евоюсия! Исклюзиф!
Я обреченно вздохнул. Что с него взять? Как с таким разговаривать? И как их вообще в страну пускают, без знания языка?
– Евоюсия! Сьвобода! Купи! Нидояга!
Да, слово «купи» – единственное в их лексиконе, что они знают по-испански, сходя с трапа лайнера.
– Свобода? Ты это мне рассказываешь? – усмехнулся я, указывая на футболку.
Он меня вновь не понял.
– Пийтисят импелиал. Нидолага! За свабода низарка!
– Не жалко… – поправил я и вымученно вздохнул. – Двадцать.
Последнюю фразу он понял. И я бы удивился, будь иначе.
– Нон твасать! Пийтисят! – Узкоглазый замотал головой и показал оттопыренную пятерню.
Я точно знал, что в другом месте такая стоит не больше десяти. Пять концов чистой прибыли только за то, что здесь – Гавана, столько тут переплачивают земляне. Я, конечно, не землянин, но вот футболку купить отчего-то захотелось: как символ некой абстрактной свободы, которую я обрел за последние дни, финальной точкой которой стал вчерашний вечер. Но ехать за нею в другое место, где дешевле, – муторно, потому решил поторговаться.
– Давдцать пять! – Я показал ему два пальца, затем пять. – Или я пошел!
И задвигал теми же пальцами, будто это человеческие ноги, указывая другой рукой в противоположный конец аллеи.
– Нон посол. Посол плоха! Нинада ходить! Солок.
– Тридцать!
– Солок!
– Я такую в другом месте куплю за десять! Тридцать, и по рукам!
– По юкам? Трисать пять, и по юкам!
Я был неумолим. Гость с Дальнего Востока долго жался, но в итоге согласился:
– Трисать. Коросо! По лукам. – И когда я расплатился, тут же протянул мне другую фигню.
– Ета купи!
Почему фигню? Потому, что путного у них ничего не бывает, так, хлам, поставить на комод в память о поездке на другую планету или прилепить магнит на кухонную панель.
Эта же вещь меня заинтересовала. Большие шарики, которые нужно катать в ладони.
– Двасать импелиал!
Я взял шары у него из рук. Каменные. Как раз по размеру руки. Я слышал о таких, их надо вертеть так, чтобы они не соприкасались, это влияет на какую-то там энергетику, а заодно расслабляет, успокаивает. Как раз то, что мне сейчас необходимо. Я кивнул.
– Десять.
– Питнасить! – расплылся в улыбке узкоглазый.
Но не только музыка помогла мне расслабиться и прий ти в себя. Я ведь не просто так поехал именно сюда, подышать воздухом можно было и в Центральном парке. Я приехал сюда смотреть на людей, изучать, анализировать. И я смотрел.
Людей здесь много, сотни, тысячи, самых разных национальностей, полов и возрастов. И каждый – собственный мир, неповторимый, непохожий на все остальные. У каждого радости, проблемы, горе и счастье. Я смотрел на их лица, пытался понять, о чем они думают, что чувствуют, сравнить с собой. Ты не поймешь себя, свое горе и свои проблемы, пока не осознаешь их глубину, а как можно осознать глубину, если не с чем сравнивать?
«Все познается в сравнении». Тот, кто это сказал, очень мудрый человек. Например, вот семейная пара из Юго-Восточной Азии, сеньор и сеньора лет пятидесяти. Важные, одеты хорошо, респектабельно. Они смотрят на окружающий мир стеклянными глазами, как бывает, когда тебе неинтересно, но посмотреть нужно для галочки.
Так положено. Кто видел «это» – тот молодец, а кто нет – неудачник. Эйфелева башня – одна штука. Золотая пагода – одна штука. Иисус Корковадосский – одна штука. Водопад Игуасу – одна штука. Я могу посмеиваться над ними про себя, но таких, как они, – миллионы. У подобных людей особый настрой, особый мир, и он имеет такое же право на существование, как мой и любой другой.
Идут под ручку, улыбаются, но при этом не разговаривают друг с другом. Они не любят друг друга, но зато уважают. Вообще, в Азии мало практикуются браки по любви, выдавать замуж по договоренности – обычное дело, но договоренность не гарантирует автоматическое уважение, и в этом они молодцы. Хотя, скорее всего, дело в другом. «Жена – одна штука, муж – одна штука»… Уважение в семье для таких людей – показатель респектабельности, и, как бы они ни относились друг к другу, их семья будет крепкой, так положено. Иначе они не будут считаться состоятельными и важными, а это дискомфорт. Кто любит дискомфорт?
Традиции, не всегда они плохие, не всегда хорошие, но они рулят, особенно на Востоке. Мы можем не понимать таких людей, но пытаться это сделать обязаны.
А вот иная картина. Парень с девушкой, наверняка молодожены. Эти любят, видно издалека, по глазам, хотя и кричат друг на друга, на всю аллею, оживленно жестикулируя. Горячие латинские корни! Эти договорятся, общий язык найдут, но им плевать на респектабельность, когда речь заходит о взаимоотношениях. Будут ли они счастливы, как та пара? Вряд ли. Но с другой стороны, кто сказал, что критерии счастья унифицированы? Может быть, сейчас, доказывая что-то на пол-улицы, оскорбляя друг друга, они и находятся в состоянии счастья? А в разлуке, в самых тепличных респектабельных условиях, почувствуют себя обманутыми и ущербными?
Все в мире относительно, даже счастье. Зависит от точек зрения, а последние могут быть самыми разными. Это главная мысль, которую подарила мне сегодня Гавана. Пожалуй, стоит вернуться и вновь окунуться в жизненный процесс, попытаться найти свою точку зрения. Точку зрения на себя самого.
Я прибавил звук и, катая в руке купленные шары, направился в сторону метрополитена. Группа с мерзким названием убаюкивала и подтверждала, что понял я сегодня все верно.
White dove
Fly with the wind
Take our hope under your wings
For the world to know
That hope will not die
Where the children cry.
Глава 10
Финальный аргумент
– Шевелимся, девочки, шевелимся! Подтягиваемся! Шагом марш! Стой, раз-два! Нале-во, раз-два!
«Сержант» прошелся перед строем с довольной тупой рожей. Как я понял, у сержантов только такая и должна быть – довольная и очень тупая, без тени интеллекта. Хотя на самом деле он мужик неглупый, но только за пределами спортивного зала.
– Значит, так, девочки, – рявкнул он, дойдя до середины строя, – сегодня вы сдаете один из контрольных тестов, которые будут у вас в конце семестра! И та из вас, неженок, кто не сдаст сейчас, будет иметь представление, насколько она неженка и над чем работать оставшиеся три месяца! А три месяца это мало, поверьте моему авторитетному заявлению!
А если кто-то из вас, вислоухих жирафов… Ромеро, я говорю что-то несерьезное? Упор лежа! Пятьдесят отжиманий, счет вслух, пошел!
Так вот, если вдруг случится что-то невероятное, Солнце потухнет, Венера сойдет с орбиты, а кто-то из вас, жопорожих гамадрилов, сегодня все же сдаст его, в конце полугодия будет сдавать не пять, а всего лишь четыре теста! И поверьте, это очень большая скидка! Вопросы? Нет вопросов? Замечательно!
«Сержант» на самом деле сержант. Он, как и «Командор», ветеран Североафриканской войны. К слову, это последняя крупномасштабная война королевства, но и она больше велась силами флота да базирующимися на авианосцах атмосферными бомбардировщиками. Пехота лишь проводила зачистку на поверхности, выкуривая из укрытий, превращенных в руины, остатки «краснобородых». Как и на любой войне, там тоже были потери. Дон Ривейро выжил, хотя его ранение оказалось несовместимо с дальнейшей службой. «Сержант» же службу продолжил, причем в подразделении, куда принимают самых-самых, для выполнения щекотливых заданий, к которым вооруженные силы королевства вроде как непричастны.
