Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

— Я — нет. Я заговоренный.

Несмотря на отправившегося в лучший мир кореша, у него были причины для хорошего настроения. Прошло всего несколько месяцев, и как много изменилось. Эх, видела бы его мама… Он не прогадал, прибившись к этой силе. Это было теперь гораздо больше, чем просто банда.

Правда, они были у черта на рогах, отмахав по разбитым дорогам две Америки.

Но лучше калымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме, как говорил еще один мамкин мужик, дядя Коля, который был налетчик. Правда, к маленькому Димке он был добр и даже показывал, каким хватом держать нож, когда всаживаешь его в печень.

— Камрады, оставьте нас, — обратился старик к доктору и бородатым из отряда «Казбек». — Важный базар есть.

Те поднялись, брякнула сбруя — автоматы они взяли с собой. Ножи и пистолеты были при них и подавно. Костоправ засеменил за ними, явно жалея, что выпить в такой компании удастся только чай.

— Мы возвращаемся в Заринск, — произнес Мустафа, когда они скрылись из виду, и поднес к пламени костра исписанный лист бумаги. — Город не удержать. До зимы мы должны выжать из него все, что нам нужно. Если барашка нельзя дальше стричь, его надо резать.

«Рэзать». Сказал он с наигранным акцентом. И провел пальцем под кадыком.

В красных отблесках костра старик казался уже не джином из детской сказки, которую мама иногда читала маленькому Димке, а дедушкой, направившим два самолета на большие пиндосские башни. У того на фотографиях лицо и глаза тоже были добрые, но где-то внутри горели дьявольские огни, похожие на отсветы пожара.

Окурок не решился возражать, хотя у него екнуло сердце. Старик держал прямую радиосвязь с Генералом, а тот говорил голосом Уполномоченного и был его правой рукой.

Значит, зря они с пацанами из «Черепа» укреплялись на своем Молочном заводе и готовились зимовать! Значит, все придется бросить к чертям и опять ехать через этот ядовитый Урал, стараясь успеть до большого снега. А тот начнет валить уже скоро.

Ах ты, жеванный крот и етишкина бабушка.

От воспоминаний о том, как они ехали через зараженные земли Пояса, законопатив все щели, стало на душе муторно. Окурок видел тогда за окном мертвые поля, где даже трава не росла, а летом, видимо, и насекомых не было. Над землей стелился желтоватый от пыли туман. Ехали даже ночью, при свете фар. Для поездки отобрали машины с самыми надежными двигателями, но все равно было стремно… А после того, как проскочили, наряд на мытье машин давался всем по очереди — чтоб никто не схватил опасной дозы… И придется проходить через это снова!

— Это Генерал приказал, да? — спросил Окурок.

— Это приказал Уполномоченный. Мы заберем все, что можно увезти, и свалим.

— Паскудно это как-то, — пробормотал Дмитрий. — Эти люди в нас поверили. А мы их грабим и уходим.

— Эти люди нас в гробу видали. Они хотели от нас халявы. Хотели, чтоб мы помогли им обуздать их же деревни, — взгляд Мустафы стал жестким и хищным. — Мы это сделали? Да! Все на цыпочках ходят. Так пусть заринцы вносят плату. Все остальное, что они хотели — паровоз на железной дороге, бесплатное горючее — относится к разряду сказок. Никто не виноват, что они поверили. Если не будут дергаться — никто не будет мертвый. Его Превосходительство говорит нам, что смысл не в том, чтобы править бескрайней пустыней.

Он выждал паузу, глядя на Димона своими черными глазами, которые вдруг снова зажглись, как уголья из костра:

— И не в том, чтоб править оравой тупых рабов! Смысл в том, чтобы собрать все ценное — и людей, самых умелых и годных, и оборудование самое лучшее, и сырье… в один кулак — в удобном месте. Калачевка — это еще не конечная станция. Там слишком холодные зимы и нет выхода к морю. Она останется только как маленький форпост. А нам нужен и свой флот. Мы будем кочевать дальше. Еще немного, и начнем великое переселение. На юг. К побережью. С собой возьмем мастеров, горючее, еду, живой скот, ценные запчасти, оружие, боеприпасы. И нефть там, куда мы приедем, тоже будет. Господин Лукойл построил много всего. А товарищ Роснефть — и того больше.

— Тогда зачем это было нужно? Я имею в виду этот поход. Ладно, Урал. Оттуда мы многое вывезли. Но здесь мы потеряем третью часть нового груза по дороге. Или половину. Неужели из-за станков, которые металлолом перерабатывают?

— Нет. Не станков, конечно, — покачал голов старик. — Виктор давно ищет вундерваффе. Он надеялся, что в Ямантау оно будет. Он это вычитал где-то.

— Чего ищет? — не понял атаман. — Какую вафлю?

— Чудо-оружие. Атомную бомбу.

Окурок присвистнул.

— Я ему пытался сказать, что плутоний распадается, — вздохнул дед. — И ни одна бомба сейчас, даже если электроника в порядке, не взорвется. Вернее, не взорвется с грибом. А только при подрыве раскидает начинку вокруг, что тоже губительно, но не так зрелищно. Пытался… Но он мудрейший из мудрейших. Ему видней. Первое правило орды?

— Старший всегда прав.

— Верно… Он ищет ее уже много лет. Ему нужен именно гриб. Чтоб вселять священный трепет. Мы проверили много пусковых точек. Искали атомные поезда и «Тополи»… Но находили только пепелища или проржавевший ядовитый хлам. Сколько людей погибло, вытаскивая его из лесов и болот… И когда он не нашел ее ни Ямантау, ни в Ёбурге, ни в Свинском камне, он решил, что ее могли забрать из Горы и увезти сюда сибиряки. А люди в Ёбурге знали, что сибиряки были в Ямантау и много оттуда взяли. Пленные мне рассказали про город Подгорный. Про то, как его стерли с лица земли уже после войны в ходе мелкой заварушки. Я недавно был там, смотрел на руины… Это был не ядерный взрыв. Большой, но не ядерный.

— Значит, бомбы они не брали, — закончил за него Димон.

Окурок почувствовал, как голова пухнет от этих заморочек. Он предпочитал, когда все по-простому. А тут все перепуталось, как в одном из сериалов, которые они с мамой смотрели по видаку.

— Атомной точно не брали. Зачем она им? Но мудрейший посчитал иначе. А теперь, когда он понял, что бомбы тут нет, он приказал нам ободрать сибиряков как липку и бросить, — закончил свою речь Мустафа Ильясович. — Поэтому мы должны думать, как это провернуть и не задавать лишних вопросов.

— Я понял, — кивнул Окурок, мрачнея еще больше.

— Ситуевина не простая. Вот каков расклад. Их начальник Бергштейн, посадивший прежнего правителя в темницу… за нас. Потому что его все ненавидят. Без наших штыков его утопят в выгребной яме. Заринская милиция тоже сейчас за нас. Но она может прочухать. И помешать. Поэтому мы и отправили ее почти всю на восток. В эту Прокопу и Киселевку. Это крайняя жопа мира, там даже медведи жить боятся. Это займет их недели на две. И всякое может с ними там случиться. Дикари, радиация, сам понимаешь… С ними немного наших людей. Не самых толковых, тоже разменных, как монета. Но свое дело они сделают. А мы тут пока будем грузить апельсины бочками.

«При чем тут апельсины?».

— Я имею в виду, погрузим все ценное в городе на фуры — и только нас и видели… Не желаешь оленины, атаман? — старик протянул ему на ноже толстый ломтик вяленного мяса.

То, что нужно — занять свои челюсти, чтоб разгрузить мозги.

Дмитрий вспомнил, как ловко Мустафа-хаджи тогда на склоне горы Ямантау дорезал кинжалом истекающего кровью оленя… или это была косуля?

Доедая оленину, Окурок увидел, что старый узбек нарисовал веточкой на земле замысловатую закорючку.

— Это что за иероглиф? — спросил атаман.

— Не иероглиф. Это арабская вязь: «ад-Дауля». Это означает: «государство».

Окурок вспомнил, какие легенды ходили про прошлое этого человека. Будто бы и до войны он успел пролить реки крови и отрезать немало голов.

— Мать рассказывала. Что ваши люди… — атаман осекся, подбирая слова.

— Говори, не бойся. Что мы звери, которые сжигали людей живьем в железных клетках? — усмехнулся Мустафа-хаджи. — Ну… бывало и такое. И на старуху бывает проруха. А о том, что наши враги стирали целые города, а в «освобожденных» курды и алавиты тоже грабили, убивали и насиловали — она знала? Все люди таковы. Бобр с ослом воюет только в книжках… — в плохих книжках. А в реальности… некоторые маскировались, носили костюмы с галстуками, оправдывали свои действия красивыми словами. Но они были волки в овечьей шкуре. И воевали за деньги. А мы хотели построить мир, где закон един для всех, где правила просты и понятны... Где запрещено давать деньги в рост, где за порочные занятия лишают руки или головы, а не показывают это по телевизору! Где свобода, равенство и братство — это не пустой звук. Для своих, для чистых. Не для грешников. У них одно право — на легкую смерть. Халифат был не просто так. Халифат боролся против наступления «Матрицы». Против мира, где какая-то компьютерная сеть знает, что у меня болит живот и мне надо подсунуть на экран рекламу пилюль! Или что я иду к девушке, и мне надо включить рекламу презервативов. Тьфу, шайтан! Я после этого стал заклеивать всем ноутбукам камеру пластырем. Халифат боролся против мира, где братья-режиссеры Вачовски стали сестрами Вачовски. Тьфу два раза!.. — в этом месте Мустафа заковыристо выругался на смеси русских и чужих слов. — Иншалла… Мы проиграли. Нас сломили не русские, не американцы, которые готовы были уже тогда друг другу вцепиться в глотку, но бомбили нас по очереди. Нас подвели хитрые нефтяные шейхи, которые сначала пообещали нам помощь, а потом бросили на убой. Но дух Государства жив! И сейчас мое сердце радуется, когда я вижу то, что делает Уполномоченный. Город бога на земле… будет построен нами на берегу моря.