А. Ли Мартинес - Хроники Людоедского отряда
Охранники у офиса Нэда были отнюдь не такими преданными, как предыдущие, и разрешили Гэйблу постучаться. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Нэда.
– Да?
– Прошу прощения, сэр, – сказал Гэйбл, – но я хотел бы переговорить с вами.
Нэд недоверчиво покосился на своего первого офицера.
– Ты один?
– Да, сэр.
– Только давай побыстрее.
Гэйбл шагнул в офис Нэда и обнаружил внутри голые стены. В комнате не было ничего, кроме горы подушек. Гэйбл уже знал об этом, так как сам выполнял приказ освободить помещение, но видеть такое все равно было странно. Командир сжимал в руках красный посох, тот самый, которым он превратил дракона-чародея в утконоса.
Гэйбл не успел обсохнуть, и у него под ногами росла лужа.
– Почему бойцы бегают под дождем? – спросил Нэд.
– Просто приводим отряд в нормальное боевое состояние, сэр. Как вы и приказывали.
Нэд подошел к окну и взглянул на всклокоченное серое небо.
– Но ведь на улице ужасно сыро, верно?
– Это не помеха.
– Не помеха?
– Кое-кто, конечно, ворчит, сэр. Но чего еще можно ожидать от такого сброда? В последнее время у них хромала дисциплина, но они к ней привыкнут. Думаю, скоро они будут удивляться, как вообще раньше без нее обходились.
– Правда?
– Безусловно, сэр.
«Или, – подумал Гэйбл с веселой ухмылкой, – они ворвутся в твой офис и разорвут тебя на куски».
А это должно было немного охладить пыл Нэда, не важно, бессмертного или нет.
Нэд сел на гору подушек. Она выглядела довольно уютной, но что-то явно не давало ему покоя. Он крутил в руках посох. В Вечно Живом Нэде что-то изменилось, только Гэйбл не мог понять что.
– О чем ты хотел поговорить? – спросил Нэд.
– Кое-кто интересовался, как долго вы планируете пробыть здесь, сэр.
Нэд сжал посох так сильно, что у него побелели костяшки, а предплечья стали каменными.
– Думаю, так боевой дух не поднимешь. Все бегают на улице в такую погоду, а я сижу здесь в теплой и сухой комнате.
Гэйбл подчеркнуто громко усмехнулся, ведь Нэд не казался особо сообразительным.
– Я бы на вашем месте не волновался, сэр. Солдатам известен порядок подчинения. Они понимают, что у вас есть дела.
Орк обвел взглядом пустую комнату.
– Я могу объяснить это, – сказал Нэд. – Правда могу.
– Конечно, можете, сэр.
Орк пылко шевельнул своими длинными, гоблинского вида ушами.
Нэд помедлил. Затем он встал и принялся мерить шагами противоположный конец комнаты.
– Все не так просто, но у меня есть на то причины.
– Конечно, есть, сэр.
Гэйбл на мгновение нахмурился. Он надеялся на объяснение, но услышать его не ожидал. Ему начинало казаться, что у Нэда поехала крыша. Если командир не полностью свихнулся, то был по крайней мере слегка не в своем уме. Случись так, Гэйбл ничуть не удивился бы. Тайный волшебник или нет, человек не мог без конца умирать и оставаться совершенно здоровым.
– Поверьте мне, сэр, – добавил Гэйбл. – Я бы никогда не осмелился оспаривать ваши приказы. Я полностью доверяю вашим решениям. Но есть несколько солдат – я лучше не буду называть имена, сэр, – которые не верят в вас.
Он сделал паузу, ожидая, что Нэд спросит, кто же это такие. Гэйбл, конечно, будет настаивать, что не может выдать секретную информацию, и только после того, как Нэд прикажет ему говорить, он очень неохотно сдастся. Немного настырности – и Нэд с легкостью переключит свое внимание на Фрэнка и Регину, а это должно вернуть их в чувство.
Но Нэд не стал спрашивать, явив наглядный пример того, как трудно посеять раздор в душе человека, который не только не подозрителен, но даже не любопытен. За всю свою военную карьеру Гэйбл ни разу не встречал такого человека, как Нэд. Командир был аномалией для Безжалостного Легиона и, может быть, для любой другой армии в мире.
А аномалиям Гэйбл не доверял. Они так просто не случались. Именно поэтому они и назывались аномалиями. Гэйбл более пристально посмотрел на Нэда, пытаясь разгадать его тайну. Каждый человек что-нибудь да замышлял. Исключений не было. Кто-нибудь мог сказать, что это наблюдение в равной степени относится и к Гэйблу, но он-то знал, что это не так. Единственная разница между ним и всем остальным миром заключалось в том, что он никогда себя не обманывал.
– Что-нибудь еще? – осведомился Нэд.
– Нет, сэр, пожалуй, нет. Сказать бойцам, что вы не будете выходить еще несколько дней?
Лицо Нэда исказилось. Какая-то непонятная эмоция залегла в морщине на лбу и потемневшем взгляде.
– Да. Просто скажи им… скажи им что захочешь.
Нэд еще сильнее сжал посох и слегка нахмурился.
– Есть, сэр. Мне нужно перебрать кое-какие бумаги.
Гэйбл поспешно отдал честь и вышел. Образ Нэда снова и снова проносился в его мозгу. На полпути в свой офис орк внезапно остановился под проливным дождем. И улыбнулся.
Все было очевидно. Гэйблу просто не удалось сразу понять, что произошло с Нэдом, ведь он еще ни разу не видел его напуганным. Обычно все эмоции командира сводились к безразличному раздражению, равнодушному безразличию, раздраженному замешательству и озадаченному равнодушию. Даже когда на него накинулся дракон, Нэд скорее был сбит с толку, чем напуган. С другой стороны, что в этом странного? Какой такой ужас заставил бессмертного запереться в пустом офисе?
Гром расколол небо, и Гэйбл зловеще ухмыльнулся.
– Он больше не бессмертный.
Эту догадку, конечно, стоило проверить, но орк не привык действовать в одиночку. Он считал себя скорее заговорщиком, умом, стоящим за горой мускулов. Однако он не мог обратиться ни к Фрэнку, ни к Регине. Им нельзя было доверять. Ему нужен был кто-нибудь другой, кто-нибудь, кому не нравился Нэд. В Людоедском отряде было полно солдат, которые были не прочь избавиться от Нэда, но Гэйбл не мог выбрать первого попавшегося. Ему нужен был боец, на которого можно было положиться. Который убил бы Нэда за считаные секунды. Который понес бы наказание, если бы Гэйбл ошибся по поводу бессмертности Нэда.
Колонна солдат протрусила мимо него. Они все были в грязи и выглядели несчастными и раздраженными. Но в глазах-бусинках одного людоеда жажда убийства читалась особенно отчетливо. Гэйбл отозвал его из строя.
– Да? – сказал могильщик Ральф. – Чего надо?
– Как ты отреагируешь, если я тебе скажу, что знаю, как сделать так, чтобы тебе больше никогда не пришлось бегать под дождем?
Ральф вытер воду, которая струилась по его скошенному лбу и попадала в глаза.
– Кого я должен убить?
Глава 24
На следующий день по-прежнему шел дождь. И на следующий. И на следующий тоже. Нэду порядком надоело сидеть одному в офисе, но из-за унылой погоды он продолжал придерживаться своего плана. План был, конечно, не ахти, но пока работал. Уже четыре дня подряд Нэд не умирал, а это уже тянуло на рекорд для командира Людоедского отряда. Смертью даже и не пахло. Самое страшное происшествие случилось на второй день, когда Нэду на ужин принесли недожаренную курицу. Он отправил еду обратно, чувствуя себя, как будто совершил подвиг. Пока он прятался в этих безопасных четырех стенах, ему ничего не угрожало. Ничего, кроме скуки.
Нэд попытался общаться с говорящим посохом, но ни одна из бесед не удалась. Казалось, что с каждым мгновением посох становится все утомленней и раздраженней. Ответом на вопросы Нэда были ехидные оскорбления. Посох, никогда не отличавшийся вежливостью, теперь стал полным хамом.
– Как думаешь, сколько еще будет идти дождь? – спросил Нэд на третий день.
– А мне откуда знать? Я говорящий посох, а не флюгер, идиот.
После этого Нэд перестал с ним разговаривать. Он поставил посох в угол, откуда, как ему казалось, тот на него злобно поглядывал. Правда, посох утверждал, что не обладает сознанием. Да и глаз у него тоже не было. Каждый час в надежде избавиться от неприятного чувства Нэд поворачивал посох на несколько градусов. Результата это не приносило.
К вечеру третьего дня отчаявшийся Нэд решил избавиться от скуки с помощью поэзии. В нем никогда не было ничего творческого, ни малейшей капельки. Он не умел ни чертить, ни рисовать, ни играть на музыкальном инструменте. Сочинять у него тоже получалось так себе, но в этом и заключалась вся прелесть поэзии. Стихи не обязательно должны были быть хорошими. Они просто должны были выражать какую-нибудь мысль. Кроме того, рифма тоже была не обязательна, следовательно, поэтом мог стать любой. Через полтора утомительных, наполненных вдохновением часа Нэд отложил перо и прочитал первое неповторимое стихотворение собственного сочинения.
Гора подушек в комнате,
Посох по-прежнему смеется надо мной,
А этот стих – плохой.
Нэд отшвырнул в сторону свое первое и последнее литературное произведение. Остаток вечера он просидел буквально сложа руки и без особого для себя интереса обнаружил, что от этого руки могут затечь.
