Алексей Бергман - Сын безумия
Правительница Марга подарила Даяне дружбу. И, скрашивая время в путешествии — леди Геспард встретила компанию вейзанок на трансгалактическом лайнере, — посвятила сбежавшую жену посла в некие премудрости любви. Нехитрые, но действенные. Еще ни разу Даяне не доводилось проверять эти приемы на практике, но сейчас, по всей видимости, время пришло.
В мире, где безраздельно правят мужчины, допустимы любые способы защиты.
Нельзя сказать, что леди Геспард успела полностью проникнуться духом пуританства, воспитанным у ее мужа древней религией землян — христианством. Даяна прошла причастие, венчалась в церкви и часто в трудные минуты вспоминала Бога, но кочевая посольская жизнь вносила коррективы. Супруги Геспард посещали разные миры. Цивилизации, где институты брака даже не упоминались, где обнаженность считалась нормой, а совокупления происходили как общий праздник. Свобода выбора партнера ставилась во главу угла, и иной секс — по обязательству?! — относился к болезненным фантазиям. Извращению.
На одной из планет традиционным был порядок жестокого подчинения одного из партнеров. И если бы лорд Геспард или его жена сказали, что на Земле подобное обращение является преступным, аборигены вряд ли поняли, о чем вообще идет речь. «Изнасилование? В чем суть этого понятия? Насилие в любви рождает ответную, сильную реакцию, в страсти нет грубости…»
Много миров видела леди Геспард. Зацикленных на сексе, воспроизводстве и чувственных утехах; мирах, отринувших привязанность и любовь, живущих как единый рабочий механизм; полигамных и моногамных, где супруги предпочитают смерть измене. Она бывала на планетах холодных, где в каждом доме тебя пускают в общую постель и согревают телом. На планетах пустынных, где живут отшельники, где каждое новое лицо вызывает дрожь отвращения у хозяев.
Много миров встречалось на пути Даяны.
Но везде каждый ее поступок был вызван добровольным стремлением. Даяна была вольна принимать или не принимать традиции любой цивилизации.
Принц Ранвал лишил ее этого права.
Что ж… Он получит то, что заслужил. Вейзанки никогда не оставляли ран на сердце, перед уходом они улыбкой и нежными приемами успокаивали оставленных любовников, внушали им иллюзию «прекрасной потери» и оставались в умах как воспоминание — прекрасное и любящее. В том была сила этой расы. Дарить любовь, не забирая взамен душу.
Иначе в галактиках давно бы правили вейзане. И вряд ли с ними могли соперничать бесстрастные нации. Цивилизации упорядоченной логики не до конца понимают процессы, правящие миром. Не всегда и не все можно вычислить с помощью математики…
Когда-то давно Даяна упрекнула одного из легисов — его звали Говид Кырбал, и он увозил леди Геспард с Песочницы — в непонимании сути человека: «Вы упорядочили мир по своему подобию. Но человек мертв без страстей. Так чем вы собираетесь править — миром мертвых?»
Но дикая страсть Ранвала вызывала у Даяны отторжение. Он шел к ее постели напролом, ломая душу…
«А как бы он понравился тебе, читая стихи и распевая песни под балконом, как очумевший от любви менестрель? — Проклятая рассудочность, внутренний голос, что всегда спорил с Даяной, показал ей другого принца. Смиренного и кроткого, гладкого, как шелк, и мягкого, как бархат, одетого в пугливые одежды нежного любовника, скрывающего страсть под обманным пологом тишайшего послушника. — Такой Ранвал тебе понравился бы больше? Не-е-ет, он умен. Принц показал себя без всякого притворства, он был такой, как есть, — мужчина, царь, правитель. Вы оба недостойны лицемерия…»
«Нет, нет и нет! Он ошибся!»
«В себе? В тебе? Не выбрал правила игры, угодные обоим?»
«Да, да, да! Он не спросил! Он приказал!»
«А так ли уж противно подчиняться?»
Принц не пришел той ночью. И злые слезы на лице Даяны высушило утреннее солнце. Ярость уснула вместе с ней, томительное ожидание оказалось хуже принуждения.
И поздно днем, когда ее разбудила вошедшая служанка, Даяна вдруг испытала обиду. Столько сил, столько страсти разбилось о стены пустой комнаты, что она невольно почувствовала себя брошенной женщиной.
Причудливая коллизия, не правда ли? Готовиться к внутреннему отпору и обрушить его в пустоту.
И был ли в этом расчет?
— Их высочество лично оседлали скакуна и сели в седло, — тихо, с некоторым трепетом поведала служанка.
— Без помощи слуг? — подскочила с постели Даяна.
— Сам. И даже принц не помогал.
— Принц… Их светлость тоже был там? — Удивление продолжало нарастать.
— Да. И он, и весь двор.
— Так я свободна? — сама себя спросила Даяна.
Служанка не расслышала вопроса, поставила кувшин с теплой водой на тумбу возле тазика и, поклонившись, вышла.
— Я свободна, — тихо повторила леди Геспард и еще отчетливее почувствовала себя отвергнутой. Забытой, как стоптанная домашняя тапка, ненужная и холодная.
«Какое унижение! Заставить женщину быть согласной, сказать глазами: „Я приду“ — и бросить!» Закусив губу, Даяна рухнула на подушки. И попыталась заставить себя не думать ни о чем. Пора готовиться к обратному пути, а уязвленное самолюбие женщины, брошенной до постели, не лучший помощник при сборах.
Едва умывшись, Даяна побросала вещи в дорожную сумку, надела плащ и, взяв Кавалера на руки — негодник всю ночь где-то ловил мышей… или кисок?! — пошла к принцессе.
— Вы уезжаете, Даяна? — Дочь герцога сидела за туалетным столиком, а служанка убирала ее волосы под сеточку, украшенную розовыми жемчужинами.
— Да. Кажется, я выполнила все условия. Герцог сел на коня.
— И едва не упал, — хихикнула принцесса, — если бы Ранвал вовремя не сунул его ногу в стремя.
— Ранвал… ему помог?
— Ну, не совсем. Отчасти.
— Так я свободна?
Аймина жестом выпроводила служанку за дверь и села лицом к Даяне:
— Вы всегда были свободны, дорогая. Ни я, ни мой брат, ни тем более герцог никогда не причинили бы вам зла.
— Но…
— Это все какие-то мужские игры, — поняв Даяну с полуслова, отмахнулась принцесса. — Но любые игры заканчиваются. И придумываются новые.
«Интересно. Какую новую игру придумал себе принц? Уж не ту ли пухлую блондинку, что вечно пялится на него выпуклыми рыбьими глазами?! Так у нее кривые зубы! И ноги! И пальцы!»
«Под длинным платьем ног не видно, — справедливо упрекнул бдительный внутренний голос. — Ты элементарно ревнуешь, голубушка».
«Я?! Ревную?! Ну уж нет! Я свободна! От ревности, от глупых бабьих игр, от обязательств… Я свободна!»
— Надеюсь, вы не уедете, не простившись с отцом и братом? — вновь повернувшись к зеркалу, как будто между прочим, сказала дочь правителя.
— Проститься? А это нужно?
— Это не нужно, это обязательно! — сказала принцесса крови и хлопнула в ладоши. — Ранимал, как идут приготовления к ужину? — спросила вошедшую служанку и тут же пояснила Даяне: — Я приказала приготовить несколько особых блюд, требующих предварительной обработки…
— Все будет готово вовремя, — поклонилась девушка, и оборки на ее расшитом чепце приветливо колыхнулись. — Когда их светлости приедут с охоты, все будет готово.
— Хорошо, вы свободны, — сказала Аймина и, присмотревшись к гостье, заметила: — Вы выглядите бледной, Даяна. Плохо спали?
— Неважно. Болела голова.
— Поэтому вы одной из первых вчера покинули общество?
Леди Геспард так и не поняла, поверила ли принцесса сказкам о головной боли. Или обычно проницательная Аймина догадалась — по взглядам, по репликам, по бледности щек — об истиной причине недомогания своей подруги. Богатый опыт личных неурядиц делает женщин необычайно прозорливыми…
Этим вечером целительнице леди Гунхольд была оказана великая честь. Семейный ужин в кругу герцогов Урвата. Только правитель, его дети, Савьяна — унылая больше обычного — и лесная ведьма.
От Шыгру, встреченного Даяной в полутемном переходе, шли волны такой обжигающей черной ненависти, что не спасали даже камни. Эта ненависть еще долго преследовала ее в длинных коридорах, тащилась следом, как неотвязный гнилостный запах, подцепленный на помойке. Он впился в одежду, пропитал волосы и обмазал кожу липкой смесью из злобы, приправленной бессилием, враждебности, щедро политой желчью и едкой горечью убийственной терпеливости. «Подожди, везение не длится вечно… Правители непостоянны и капризны…»
Многочасовая охота утомила старого герцога. Сильно напоминая Даяне Бабуса, его светлость клевал носом над винной чашей, промахивался вилкой мимо куска оленины и откровенно зевал.
Все благодарности были высказаны, титулы пожалованы, отеческое отношение к колдунье удивило двор, но не самого властителя. По большому счету любой тяжелобольной навсегда остается привязанным к спасшему его лекарю. Тут не бывает скидок на «светлости» и «слуг». Связка больной — врач навсегда застревает в памяти, напоминает и ставит акценты: лекарь выше больного, так как титулы не избавляют от боли.
