Алексей Осадчук - Летописи Дорна. Белый воин
Сойдя с моста на мягкую, согретую весенним солнцем землю, Олав, подставив лицо теплым лучам, грустно улыбнулся. Сегодня он отстаивает честь своего рода. Теперь его сестры смогут выйти замуж без позора. Отныне они будут говорить при приветствии, что они сестры Олава Рыси. Никто не посмеет сказать, что Олав Рысь предал своего конунга.
Ворота, резко дернувшись, поползли вверх, оставляя на краю рва шестерых обреченных на смерть. Конунг резко выкрикнул:
— Лучших стрелков на стену, бегом! Я сказал, бегом!
На стену побежали воины с луками. Среди них выделялся невысокий юноша в сшитой из шкур карри[21] одежде. Он двигался мягко и упруго. Одежда и манера передвигаться делали его схожим с кошкой из Ледяного леса. Его красивый составной лук и оперение стрел из серых перьев скальной совы[22] говорили о большом мастерстве их хозяина. Шкуру хитрого и опасного карри мог добыть только очень хороший охотник. Поднявшись на стену, юноша приготовился к бою. К нему, спокойно оглядывая готовивших свои луки и стрелы воинов, подошел конунг в сопровождении заметно взволнованного Валдо.
— Твое имя, воин? — спросил он у юного охотника.
— Хальви, сын Савела Тощего, — ответил тот.
— Что ж, Хальви, сын Савела Тощего, я вижу, лук и стрелы у тебя добрые, и воины мои считают тебя одним из лучших стрелков. Вот тебе, Хальви, задача: воин тот, что с отцом на смерть ушел, под твоим надзором постоянно находиться должен. Пусть стрелы твои добрые да лук тугой оберегут его от тварей темных. Справишься с задачей конунговой — дам тебе второе имя.[23]
Хальви только кивнул в ответ и стал неторопливо готовиться к бою. Казалось, его абсолютно не побеспокоил разговор с Седовласом. Только слегка дрожащие пальцы рук говорили о волнении юного охотника.
Тем временем появление шести человек не осталось незамеченным в расположившемся недалеко от леса лагере орды тарков. Всю эту ночь они непрерывно атаковали стены городища, и только под утро, успокоившись, твари растащили тела погибших соплеменников, чтобы устроить очередной пир. Казалось, их вожаки специально гнали своих воинов на острые колья и стрелы защитников. Они накатывались на стены, подобно морским волнам на твердые скалы. Тарки гибли сотнями, но уносили с собой и жизни защитников. Множество раз им удавалось подняться на стены и потеснить защитников города, но всякий раз благодаря самоотверженности и героизму воинам Хирмальма удавалось сбрасывать врагов со стены на острые колья рва.
За сутки город потерял пятьдесят воинов. Потери тарков были несоизмеримо выше, но для небольшой лоримской армии пятьдесят воинов значили слишком много, тем более всего за один день осады. Если так будет продолжаться, то после месяца непрерывных боев защищать город будет уже некому. А тарки все приходили и приходили, все новые и новые стаи вливались в орду. Создавалось впечатление, что вожаки тарков посылают на штурм только малую часть своих воинов. Казалось, что они ждут кого-то или чего-то, чтобы одним ударом покончить с крепко засевшими за крепостными стенами людьми. Может, они ждут того Темного мага, о котором говорили мирольмцы. Валдо рассказывал, что тарки точно так же вели себя, пока не пришел Темный, а что было потом — известно.
Сегодняшнее утро прошло без нападений, много сотен тарков погибло за ночь. Перестав нападать, орда устроила кровавое пиршество, утащив из-под стен тела погибших. Икер дал команду стрелкам не стрелять по тем тварям, что пришли за погибшими, иначе потом город задохнется от смрада мертвечины, а это паразиты и болезни.
Удивляло также, почему огромные стаи голодных тарков не перебили друг друга? Ведь для такого количества зверей нужно иметь очень много пищи. Каждый вождь, собирающийся в поход, знает, что без обоза и припасов его воины много не навоюют. Тарки же словно повиновались чьей-то невидимой руке. Разведчики доносили, что орда постоянно пополняется: мелкие стайки тварей как ручейки втекали со всех сторон в лагерь захватчиков…
Заинтересовавшись странным поведением людей, несколько любопытных, скорее всего молодых, тарков отделилось от основной массы. Сначала несмело, а потом все быстрее они понеслись на своих коротеньких кривых ножках, опираясь на длинные передние, к застывшим на месте недалеко от стены людям. Увидев добычу ближе, тарки, ревя и завывая, припустили еще быстрее. Забыв об осторожности, они неслись в предвкушении скорого насыщения сладким теплым мясом человека.
Первым не выдержал толстый Велим. Видя, как приближаются клыкастые твари, он, бросив щит, побежал вдоль рва, пытаясь добраться до моря. Несколько тварей, отделившись от стаи, погнались наперерез убегающему панну. Велим, тонко вереща, пытался убежать от смерти, но одна из тварей настигла приговоренного у кромки рва. Тарк с размаху опустил длинную лапу на голову убегающего. Панн захлебнулся визгом, и твари принялись рвать его еще живое тело, огрызаясь друг на друга.
Вдруг со стены сорвалась стрела с серым совиным оперением и, сделав высокую дугу, вонзилась точно в сердце терзаемого голодными тварями человека. Стрела, пущенная с почти трехсот шагов, освободила от страданий предателя, обрекшего когда-то на смерть многих славных воинов…
Тем временем обреченные, не видевшие кончины Велима, приготовились к отражению атаки набегающих на них тарков. Икер насчитал два десятка особей, а от леса, почуяв запах свежей крови, торопились еще звери, которым, видимо, ничего не досталось этой ночью.
Завязался бой. Олав Рысь, один из лучших дружинников Валдо, прикрываясь щитом, успевал защищать пришедшего в себя и неумело державшего в руках оружие отца. Схватка едва началась, а у ног дружинника уже лежало тело сраженного тарка. Так получилось, что Олав и его отец были оттеснены от троих других паннов. Твари, потеряв еще одного соплеменника, решили оставить на потом опасного человека, так легко их убивающего, и насели на троих менее умелых людей. Первым от удара длинной когтистой лапы упал Данут, маленький и щуплый панн, — он так и не понял, откуда пришла смерть. Мощным ударом дубины ему раскроили череп, не помог даже искусно выкованный шлем. Оставшиеся панны, потеряв третьего, быстро скрылись в гуще волосатых тел. Тарки их разорвали на куски, так и не потеряв ни одного из своих сородичей.
Олав, отвлекшись на тарка, пытающегося огреть его тяжелой палицей по спине, потерял из виду отца, чем немедленно воспользовались остальные твари. Рыжеус, уже выдохшийся за время скоротечной схватки, на мгновение опустил щит и тут же пропустил сильный удар когтистой лапы, снесший ему пол-лица.
Олав Рысь, видя смерть отца, с криком отчаяния и боли бросился на убившего его тарка, нанося быстрые рубящие удары. Тварь, изрубленная озверевшим воином, лежала у ног смывшего свой позор Рипея Рыжеуса. Стоя над телом погибшего отца, Олав чувствовал, что штанина его левой ноги намокла и из бедра толчками выходит кровь, унося с собой по капельке жизнь.
Тарки, рыча и скалясь, окружали раненого воина, разящего их направо и налево острым клинком. Из раны, нанесенной ему когтистой лапой, струилась кровь, все больше нарастали слабость и апатия. Перед глазами Олава скалящиеся морды тарков слились в одно мутное пятно. Уже не видя своих врагов, Рысь слепо, налившимися свинцом руками, пытался достать ближайшего врага. Он не чувствовал, как упал рядом с мертвым отцом, не видел, как со стен летели сотни стрел, разя подбиравшихся к нему тварей, и как они умирали от их смертельных укусов. И уж тем более не мог видеть, как опустились ворота и как его воевода, Валдо Белоус с еще несколькими воинами, быстро подняв его безжизненное тело на плечи, возвращаются в городище. Олав Рысь стоял с воеводой плечом к плечу, сражаясь у ворот Мирольма. В том бою, с которого так позорно сбежал его отец, в котором погибли его товарищи от палиц и клыков тарков, ударивших им в спину. Уходя за Берег, Олав, улыбаясь, еле слышно прошептал:
— Очищен…
Небесный диск Шруко теплыми яркими лучами согревал скалы, к середине дня делая их похожими на тела громадных зверей.
Ксур очень любил греться на горячих камнях. Он часто, выбираясь из своего логова, устроенного им в высоких верхушках скал, подолгу лежал на прогретых утесах. Но сейчас ему вместо лежания на камнях приходилось красться по темному холодному лесу, постоянно вздрагивая и прислушиваясь своими широкими ушами к малейшим звукам. Ксур был еще совсем молодым гроллом, только недавно отделившимся от матери. Она говорила, что Ксур, самый мелкий и самый слабый из ее последнего помета, не проживет и до середины зимы, оставшись наедине с лесом. Вспоминая ее слова, маленький гролл частенько злорадно хихикал, прижимая к мелкой клыкастой пасти когтистую трехпалую лапку.
Он жил уже третью зиму один, назло всем сородичам и более крупным, но тупым братьям. Мать, увидев его три зимы назад, на первых в его жизни весенних игрищах, была сильно удивлена. Ксур выжил, хотя кое-кому из его более крупных братцев это не удалось. При воспоминании о глупой удивленной рожице своей родительницы глаза Ксура закатывались от удовольствия.
