Мария Круз - Странник
С тихим шуршанием слегка провернулась у меня над головой гранатометная турель, Дэннис волнуется. Я даже его громкое дыхание слышу: он из-за сломанного носа сопит сильно.
— «Отель-Квебек», здесь «Красный-один», наблюдаете противника? Прием.
— «Красный-один», здесь «Отель-Квебек», ничего не наблюдаем, прием.
Ну да, из-за того склона им не видно и не слышно. Точно минировать его надо как можно гуще. И наблюдение в эту сторону усиливать, отсюда даже слепой и пьяный скрытно подойти может.
Может, я не так действую? Может, надо было просто встать за изломом у того склона и начать обстреливать противника с дистанции, как только покажется? Прогнать и, если получится, что-то у него из строя вывести? Нет, не получилось бы, там дорога все равно постоянно в складках местности теряется, обнаружили бы себя — да и все, в лучшем случае противника бы прогнали, в худшем он бы нас еще и зажал. У нас не танки все же, а обычные грузовики, разве что пулеметами и местами броней увешанные, но не более. И их здесь всего два, а вот у противника, кажется, куда больше, если по звуку судить.
Вызывать ГНР? А куда? Просто сюда, в кучу с нами? Глупо. Ладно, пусть пока там ждут, за терминалом Базы.
Ждем. Ждем.
— Разделились, похоже, — сказал Джон, вертя головой.
— Да, похоже, — согласился я.
Звук уже доносился с двух сторон, причем ехали машины быстро. Скорее всего, зная, насколько далеко шум разносится, на скрытность уже плюнули и прибавили скорости, для того чтобы быстрее выйти на намеченные позиции. То, что ночью территория вокруг Базы не патрулируется, они точно знают — не зря же разведка здесь сидела. Другое дело, что после уничтожения разведки правила могли и поменяться, но они этого не знают только в том случае, если за нами новая разведка не следила.
Могла следить? Да запросто! Из того же пассажирского терминала, или вот из этого самого ангара, у которого мы сейчас стоим, потому что зданий мы как раньше не досматривали, так и теперь не досматриваем. Нет у нас сил на это, слишком опасно. И ночного патрулирования нет по той же причине, потому что подстеречь одинокую машину на маршруте патрулирования — делать нечего. А больше одной мы опять же послать не можем — сил не хватает, поэтому и запираемся на ночь в терминале.
Наблюдение надо налаживать, пусть со стратостата какого-нибудь, что угодно, или… слов не хватает. И самолет-разведчик строить, и по ночам его гонять над подступами к Базе.
Вдох-выдох, вдох-выдох, нервишки.
Все, уже никто не скрывается, моторы слышны так, что можно свои заводить.
— Заводи!
Коротко рыкнул, запустившись, дизель «унимога».
— «Красный-два», не отставать, двигаемся уступом, не разделяемся! Как понял, прием?
— «Красный-один», понял тебя, прием, — откликнулась вторая машина.
Нет, ничего сейчас умнее я не придумаю, как двигаться сразу двумя машинами и крошить все, что попадется на глаза, из всех стволов. Только стволов у нас и много, это наше единственное преимущество, плюс неожиданность, конечно. Если она, эта самая неожиданность, у нас есть. Если откуда-то из-за стенки этого самого ангара кто-то сейчас не рассказывает приближающемуся противнику про то, где стоят наши «гантраки» и что намерены предпринять.
Хлопнул гранатный взрыв — растяжку сорвали. Значит, на эту позицию они точно нацелились, угадал я.
— Вперед!
Тяжелый полноприводный грузовик чуть качнулся на высокой подвеске, рванул вперед, резко заворачивая за угол, второй пошел за нами вплотную, чуть не в метре сзади. Пересекли асфальтовую дорогу, выскочили на излом спуска, ведущего к городу, зашуршала высокая сухая трава под колесами.
— На девять и одиннадцать! — закричал я, увидев сразу два больших пикапа, пытающихся подняться по склону. У каждого было по пулемету в кузове, и кажется, по крупнокалиберному.
Гранатомет над головой застучал как молотком в бочку, затарахтел пулемет в кузове, и сам я припал к своему FN MAG, наводя марку «эотеха» на темно-зеленый в ночнике борт пикапа. Первая очередь самого удивила, осознать, что веду огонь, еще не успел, а палец уже утопил спуск. Загрохотало, посыпались, рассыпаясь, звенья ленты и гильзы. Каждый пятый патрон в ленте был трассирующим, поэтому уже через секунду я поднялся над прицелам, корректируя огонь уже по трассам.
Пули как из шланга хлестнули по пикапу, пара пошла вертикально в небо, затем их струя перечеркнула силуэт человека в кузове, стоящего за пулеметом, а затем все мои попадания закрыло разрывами гранат, взметнувших землю и пыль вокруг машины, выбивших стекла, а затем заполнивших дымом и огнем своих разрывов все пространство автомобильного салона. Машина встала как вкопанная, вести ее было уже некому и некуда.
— Стой, добиваем! — заорал я в рацию, успев разглядеть, что второй пикап противника тоже остановился, и по нем бьют одновременно и наш задний пулемет, и задний пулемет второй машины, и «полтинник» с ее турели.
Кузов избиваемой машины сыпал искрами и рикошетами, никакого огневого противодействия не велось. Если там кто и выжил, то он уже точно не угроза, да и сомнительно, что кто-то выжить мог.
Вновь стрельба, уже со стороны Базы, опять крупняк грохочет. Ему другой ответил, ближе, потом еще один присоединился, тоже от терминала, наверное со второго поста развернули.
— «Отель-Квебек», здесь «Красный-один», ваш статус?
— Активный, наблюдаем противника у ориентира три, ведет ответный огонь, пытается двигаться в вашем направлении.
Третий ориентир — отдельный ангар за пожарными прудами, метров триста до него. Понятно, с двух сторон обстрел устроить хотели.
— Вперед! «Красный-два», идем уступом!
— «Красный-один», принял, прием.
Машины вновь рванули с места, чуть разойдясь в стороны. Видно из-за ангаров, как где-то в районе Базы рикошетят трассеры, расцвечивая зеленое небо в ночнике яркими вытянутыми огоньками, убегающими в бесконечность. И другие рикошеты, ближе, под разными углами, улетающие в горизонт, — это от бетона идет, именно такие уходят почти горизонтально.
Подвигал плечами, прикладываясь к пулемету, прикинул, сколько там осталось патронов до того, как надо будет ленту менять. Да не меньше половины коробки пока, пожалуй, а может, даже и больше. Нормально, годится.
Так, где они? Откуда стрельба ведется?
Из-за угла ангара показалась какая-то угловатая темная масса, затем прямо мне навстречу, как мне в тот момент показалось, брызнуло пулеметными трассами. Все стреляли в меня и только в меня, ни в кого больше. Застучало где-то слева, ударило железным в железо, затем рвануло лицо, как собака зубами, а потом сноп искр — и словно молотом в середину груди.
18
Три машины «Грешников» смогли от нас оторваться, в том числе и зашитый со всех сторон стальными листами грузовик, с которого нас обстреляли. Прикрываясь и от нас и от обстрела с терминала строениями, они на максимальной скорости ушли в сторону Улма, отстреливаясь из пулеметов на ходу, а оставшийся за меня Хэнк, командовавший второй машиной, приказал преследование прекратить. Что и правильно, в общем. Я бы тоже приказал, потому что потери мы им нанесли чувствительные, а гоняться за кем-то без уверенности в том, что в засаду не заведут, все же не следует.
Но я узнал об этом позже, после того как пришел в себя и в глаза мои вернулась картинка окружающего мира. Машина в это время неслась к терминалу на полной скорости, а перегнувшийся сверху Дэннис зачем-то тряс меня за плечо и все время что-то кричал. А я его не слышал и все время пытался понять, что надо сделать для того, чтобы просто начать дышать. И еще было больно, но боль была просто ничем против утраченного дыхания.
Меня трясли, и орали, и машина рычала двигателем, и откуда-то непонятно куда стреляли, я видел росчерк трасс в темном небе — кто-то поднял мой ПНВ, может, даже и я, — и при этом никак не мог понять, что происходит и куда меня везут и зачем трясут.
А потом ко мне как-то сразу вернулось дыхание, и стало легче, даже блаженно как-то, и острая боль в груди, и лужа крови под плейт-карриером уже как бы даже и не беспокоили. Дышать — это так хорошо, так прекрасно.
В наш медпункт я уже шел своим ходом, пусть и на заплетающихся ногах, все время норовя свалиться, а кто-то, кажется Джон, я даже и не помню сейчас, поддерживал меня под руку. И окончательно пришел в сознание уже тогда, когда Хелен — наша медсестра или фельдшер, я не знаю чему точно соответствует английское слово nurse в нашей медицинской иерархии, — расстегивала застежки разгрузки. Затем упала на пол разрезанная и пропитавшаяся кровью майка, а я наконец смог посмотреть на себя.
Сначала лицо — большая, сильно кровоточащая рана была на правой скуле, причем даже в зеркало я видел какой-то осколок, застрявший в ней. И текло из нее просто водопадом. Хелен немедленно взялась за эту рану, благоразумно начав с обезболивающего, но боль все равно осталась со мной, пусть и тупая, лишь иногда вспыхивающая искрами, но сразу гаснущая.
