Юрий Никитин - Рождение Контролера
– Это у нас в продажной Европе, – заметил я. – На Востоке все за идею. Потому террористы только оттуда. У нас последние террористы царя бомбами закидывали.
Он сказал со вздохом:
– Я тоже не слышал еще, чтобы кто-то за деньги себя взорвал. Ладно, Куцардис, пока живи, но все равно будешь под наблюдением.
– Меня нельзя, – сказал Куцардис испуганно, – у меня жена ревнивая.
Левченко вскинул брови в изумлении.
– Так зачем тебе такая? Возьми другую!
– Так интереснее, – пояснил Куцардис. – Мы как бы настоящие муж и жена. В том, старом понимании. Может быть, в самом деле так и есть?.. А если не ревнивая, то и не жена?
Левченко сказал с отвращением:
– Как же достала эта игра. Иногда кажется, что и мы в игре, вот только пули настоящие.
Дважды навстречу попались на пикапах банды с оружием в руках. В нашу сторону все смотрят настороженно, но мы разъехались, не сбавляя скорости, и, думаю, те орлы тоже вздохнули с облегчением.
Одно дело – показывать свою круть мирному населению, а другое – столкнуться в бою с такими, как мы, точно никакой прибыли не светит, а очередь из автомата прямо в упор можно получить с легкостью.
Я вспомнил, что спец по оружию Эндрю Никкол как-то сказал с удовлетворением, что в мировом обороте сейчас сотни миллионов единиц оружия, что значит – на каждые двенадцать человек уже по пистолету, автомату или пулемету. Это много. После чего подумал и добавил: «Единственный вопрос, как вооружить остальных».
Сейчас его мечта сбылась, танки и тяжелое вооружение больше не выпускаются в странах, что постоянно ездят друг к другу и все проверяют и проверяют, зато пистолетов и автоматов на душу населения стало намного больше.
Особенно в таких вот регионах с нестабильными режимами или где вообще никаких режимов. Здесь уже не на двенадцать человек один автомат, а на пятерых, а то и троих.
Затопек с завистью поглядывает по сторонам, а когда проезжали по горной тропе, откуда распахнулся дивный вид на чудесное чистейшее море со сказочным пляжем и пальмами, что между собой и морем оставили сотню метров белого кварцевого песка, тяжело и протяжно вздохнул.
– Есть же такие места на свете…
Челубей сказал с иронией:
– А у тебя дома не так?
– Не совсем, – ответил Затопек. – У нас в Нижневартовске десять месяцев лютая зима, а два… так, тоже зима, но с зеленью.
– Я бы тоже здесь поселился, – сказал Куцардис. – Вечное лето… Жить на берегу теплого моря…
– Никогда не бывает ни холодно, – поддержал Затопек, – ни слишком жарко…
– И комаров нет, – сказал Левченко, – как у вас там в Нижневартовске с комарами?
Затопек, как в ознобе, передернул плечами.
– Комары? У нас хуже, мошка́!.. Облепляет толстым шевелящимся одеялом!.. И жрет так, что ходишь как со снятой кожей… На оленей смотреть страшно, сердце кровью обливается. Но, блин, это у нас в Нижневартовске ракету «Иблис-7» создали, а не здесь, в здешнем раю!.. Не понимаю, почему они в таком щасте нищие?.. Профессор?
Я промолчал, ответил с уверенностью Куцардис:
– Нищета в Африке поддерживается нарочито…
– Это… как?.. Профессор, он брешет?
Я покачал головой.
– Нет, но сказано слишком сильно. Если точнее, не поддерживается, но и не делаются никаких усилий, чтобы с нищетой и разрухой бороться.
– А надо?
Я подумал, ответил честно:
– На самом деле бедные и очень бедные нужны, чтобы в обществе были представлены все слои населения. В этом случае средний класс видит, что он получит бессмертие вскоре после супербогатых, а эти вот бедные и нищие вовсе не получат. А если и получат, то в туманном будущем, когда это будет бесплатная услуга.
Они смотрели с непониманием, я подумал, что это я слишком уж залетел, эти ребята и слыхом не слыхали ни о каком бессмертии.
Куцардис проговорил громко, перекрикивая встречный ветер:
– Не знаю, кто что получит, но для общества очень важно, чтобы кто-то жил лучше, а кто-то хуже. Разве не так?
– Верно, – сказал я с облегчением. – У тех, кто живет лучше, сразу выше самооценка, самочувствие, уровень гормонов, индекс благополучия, патриотизм и уверенность в правильности выбора президента.
Остальные слушают с вялым интересом, Куцардис сказал чуточку хвастливо, рисуясь эрудицией:
– Европа на пятьдесят четыре процента счастлива только за счет понимания, что Африка живет намного беднее и вообще во всем хуже! Верно, профессор?
– Точно, – подтвердил я. – Потому в европейских странах стабильные системы и устойчивые режимы, несмотря на то что к власти приходят то одни партии, то другие.
Челубей хмыкнул.
– Да, конечно, всегда чувствуешь себя лучше, когда сосед болеет.
Я покосился на ярко-синее небо, такое не увидишь в наших северных широтах. Купол выгнулся так, что уже не перевернутая чаша, а словно бесконечный туннель вверх, где стенки сходятся одна с другой только в перспективе…
Думаю, напрасно наивные ждут, что там в космосе нас встретят Старшие Братья по Разуму и дадут конфетку. Видно уже по тому, что чем человек разумнее, тем свирепее воевал с себе подобными. С себе подобными потому, что остальных соперников уже уничтожил, а теперь только люди разумные и остаются противниками, потому что они, сволочи, то другую религию исповедуют, то демократия у них не такая, то вообще нахрен они нужны, когда уже есть мы?
Так что чем выше разум, тем нещаднее он будет уничтожать другие разумы. Хоть у себя на планете, хоть в космосе.
Так что нет никаких Братьев по Разуму. Мы и есть самые Старшие и самые Древние. И вообще Первые, от которых пойдут другие веточки, если сами их не обрубим, погубив и себя заодно.
– Самая древняя цивилизация на Земле, – сказал Куцардис. – Или почти самая. Капсийцы, финикийцы… У нас история начинается с Рюрика, а здесь к тому времени уже тысячи лет строили огромные города, ученые и философы спорили об устройстве мира, происхождении Солнца и звезд…
Левченко с усмешкой взглянул на меня.
– Что скажете, босс?
– Все верно, – подтвердил я. – Первые люди поселились здесь двести тысяч лет тому, а за пять тысяч лет до новой эры здесь уже мирно и счастливо процветало государство капсийцев. А в наши дикие и дремучие земли пришли те неспокойные и яростные, кому не сиделось в тепле на берегу моря. Они создали особый западный мир с иными ценностями и религией, построили паровозы и самолеты, запустили в космос корабли, а потом вернулись сюда, где все так же возят хворост на ишачках, строят дома из кизяка, живут в тепле, уюте, голоде, нищете и болезнях, надеются на гуманитарную помощь со стороны наших северных стран…
Они помолчали, озадаченные, потом Челубей горделиво раздвинул плечи.
