Кирилл Клён - Команда бесстрашных бойцов
Гвоздь долго молчал. Ему сделалось грустно. Жизнь уходит, осталось ее совсем чуть-чуть. И мозги уже не те, а уж о руках-ногах-дыхалке и говорить нечего. Были у него высокие планы, и хотелось сотворить нечто потрясающее, вровень со старыми мастерами, теми, что собрались в тридцать пятом для тайной борьбы. И ничего у него не получилось… то есть по мелочам он наваял много всего, но это же мелочи, игрушки. Время протекло между пальцами, и старость тут как тут. Он не успел. Жизнь была яркая, пестрая, сумасшедшая, вроде бы нет причин жалеть себя. Но в чем-то главном он крепко опоздал. Кто у него есть, что у него есть? Остатки дара да этот балбес, сидящий напротив.
– Даня, друг любезный, во всем мире ты один знаешь эту дату. Разумеется, если не считать меня самого.
Генерал взглянул на него странно и, потупясь, осторожно сказал:
– Старик… э-э-э… может, стоит расширить нашу компанию?
– Не понимаю тебя.
– Да баба тебе нужна!
Глава пятая
ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ…
Рано утром, через две недели после Гвоздева дня рождения, Гэтээс был готов к дальнему рейду и ждал в гараже генерала и мастера.
Но у них еще оставались дела.
Алая амазонка сидела на диване, листая одну из Гвоздевых книжек. Даня подошел к Тэйки. Подсел. Встал. Отвернулся. Повернулся к ней. Проводил подозрительным взглядом Катю, прошедшую в кабинет Гвоздя. Опять отвернулся.
Тэйки поняла, что сейчас… возможно… да-да, определенно возможно!… начнется то, чего она ждет уже очень долго.
Даня вновь повернулся Тэйки, дивану и книжке, сделал шаг вперед и… почесал лоб. Поскреб бок. Огладил подбородок. Легонько дернул себя за нос.
Она терпеливо ждала. Данино волнение понемногу передавалось ей самой. Не желая выдавать, предательской дрожи, она сцепила руки на животе в немыслимый замок.
Потом он просто сказал:
– Я люблю тебя, Тэйки. Я тебя очень люблю.
Она не поняла, как оказалась у него на шее. Генерал обнимал ее, она – его, а губы сами собой целовали Данину шею, щеки, нос, подбородок, и только к его губам все никак не решались подобраться.
Тэйки едва заставила себя отстраниться:
– Почему ты должен ехать, почему ты обязан ехать? Какого…
– Я дал слово, Тэйки.
– А слово должно быть прочнее стали, так? – Она тяжко вздохнула. – Ладно. Я-то тебя понимаю. Если ты не будешь таким, кто из нас, обалдуев, будет таким?
Она положила ему ладони на грудь. Пальцы встретили грубую, застиранную ткань, Тэйки машинально заметила: «Выцвела вся твоя армейская зелень. Некрасиво. Надо бы тебе рубаху сменить».
Данино признание оглушило ее. Это было так много, непредставимо много! Она водила пальцами по его груди, прикасалась к шее и губам генерала, но не знала, что делать ей и что говорить… Первый раз в жизни она испытывала странное взрослое чувство, когда жизнь ставит тебя в положение испытуемого, а у тебя нет ни малейшего понятия, как себя вести, и надо просто отдаться на волю событий, пусть они несут тебя, будто волна щепку, авось куда-нибудь вынесут. Прежде она всегда знала, с кем драться, кого за какие гадости отбрить, как не слажать в бою, где главное, а где фигня… Теперь она стояла столбом, ей было сладко думать: вот, Даня теперь принадлежит только ей, он достался ей, она заполучила его… Наконец Тэйки шепнула:
– Алое и зеленое.
– Что?
– Мы – алое и зеленое…
Он улыбнулся растерянно и непонимающе.
– Да я и сама не понимаю, Даня… Скажи, почему ты выбрал Катю… тогда.
Даня, смельчак, опытный генерал, крепкий надежный мужик, покраснел, как малолетка. Тэйки почувствовала, что сама она краснеет столь же стремительно и столь же безнадежно.
– Я… я не мог. Я не мог с тобой просто так. Я… мне… так нельзя, Тэйки. Ты не должна была… лечь… со мной… по обязанности.
– Дурак… дурак… – прошептала она и притянула его к себе, губы к губам.
Простой поцелуй, удовольствие, тысячи раз испробованное Даней и Тэйки с другими людьми, привел их в состояние сумасшествия. Тэйки чувствовала: еще немного, и она потеряет сознание… или уже теряла его ненадолго… на се-кун-доч-ку…
Оторвавшись от губ Дани, она отступила на шаг и посмотрела на него вопросительно: что сделаешь ты?
Генерал смущенно потупился:
– Когда я вернусь, у нас все с тобой будет. Я обещаю, Тэйки, у нас все будет так, как ни у кого никогда не бывало!
Она готова была не ждать его возвращения, она готова была принять его сейчас, не медля ни минуты. Но и верила его словам безгранично. Если обещает вернуться, значит, вернется. Если обещает ей нечто небывалое, значит, небывалое будет. Она отдалась на его волю. Пусть вce будет так, как он хочет…
– Я люблю тебя Даня, и я… отпускаю тебя. Возвращайся живым и невредимым.
Катя чувствовала себя болтливой идиоткой. Вот уже четверть часа она говорила без особых перерывов, а Гвоздь только смотрел на нее и улыбался.
– …Даня назначил меня старшей в команде, пока его нет, и я, признаться, немного растеряна… То есть да, конечно, это правильно, я уберегу их от опрометчивых шагов. Но не стоило ли довериться бойцовскому характеру Тэйки?
Гвоздь улыбался.
– …Вот салат, я сама делала, удалось выменять немного сметаны. Вот термос с крепким и сладким чаем. А вот половинка шоколадки.
Гвоздь улыбался.
– Мне кажется, ты еще не совсем оправился от… всяческих недугов. Тебе надо время от времени подкреплять силы…
Гвоздь улыбался.
– Кстати, микроаптечка. Средства от головы, от желудка… Есть и от кровотечения кое-что, помимо наших стандартных комплектов. Доверяю тебе. Дане всегда было наплевать на свое здоровье.
Гвоздь улыбался.
– Я буду о тебе заботиться. Ты талантливый человек, и тебя надо беречь от бед и несчастий… Скажи же ты хоть слово, Гвоздь!
– Да! – ответил мастер, прижал ее к себе и поцеловал.
Катя не стала отстраняться.
А потом Гвоздь произнес:
– У нас есть еще двадцать минут и вся жизнь.
Она заперла дверь…
В гараже с ними попрощался Немо. Пожал руки обоим и сказал:
– Долгие проводы – лишние слезы!
– Вот это по-нашему… – усмехнулся Даня.
Глава шестая
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ПОХОД
Изуродованное тело Москвы покрыто было страшными язвами и незаживающими шрамами, некоторые районы в принципе не поддавались излечению. Но в других местах стихия жизни все еще преобладала над каменным хаосом. Где-то взяла верх нормальная, человеческая жизнь, а где-то чужая, рожденная преисподней и выплеснувшаяся оттуда благодаря двум парадоксальным качествам людей: не любить то, чем они владеют, и желать того, что им несвойственно…
Гоблинам принадлежал весь центр города. Внешняя сторона Садового кольца являлась границей их «жилой зоны». Ее укрепили так, что одни лишь отчаянные смельчаки отваживались проникать внутрь. Для людей там не было места. Кроме того, владениями гоблинского кагана считались все районы в секторе, очерченном Профсоюзной улицей и Волгоградским проспектом. Все, кроме Таганки: там вместо города была Стеклянная пустыня, непригодная для жизни. В этом секторе селились вольные дружины, а также отряды Верных защитников с женами и обслугой. Извне туда проникали время от времени сельские банды, но им не давали укрепиться, быстро выдавливая за пределы города или уничтожая на месте. Еще гоблинам принадлежала область, очерченная рекой Москвой от Нового Арбата до Нижних Мневников, далее Гребным каналом, который местные переименовали в Грибной, опять течением Москвы до Строгинского шоссе, Авиационной улицы, Волоколамского шоссе (превратившегося в Волколакское), а потом Ленинградским проспектом, перетекающим в Тверскую улицу. Там селилась все та же шантрапа – по представлениям кагана, – кроме Серебряного Бора и Крылатского, облюбованных аристократией гоблинов. Еще один район гоблины прочно удерживали между бывшей станцией метро «Сухаревская» и скоплением дворцов со странным названием Вэдэнэха. Знатоки гоблинского терялись в поисках перевода… В Вэдэнэхе устроили зимнюю резиденцию для семьи кагана. К ней тянулось тонкое «щупальце» гоблинских владений по обе стороны от проспекта Мора, когда-то по недоразумению названного проспектом Мира. Граница «щупальца» перерезала пополам улицу академика Королева и Звездный бульвар, так что цель экспедиции Дани и Гвоздя, Прялка Мокоши, оказалась у самого охраняемого рубежа.
Гоблины, как выяснилось, испытывали восторг от обилия воды. Реки, каналы, пруды, затоны, водопады, плотины, мосты и фонтаны делали их счастливыми. Поэтому аристократические районы – Вэдэнэха, Манежная площадь, Серебряный Бор, Крылатское да еще Коломенское-Нагатино были превращены ими в водяные лабиринты.
Область между Волгоградским проспектом и Первомайской улицей с сорок первого года называли Мертвыми дебрями. Радиация, химическое заражение, а главное, целый каскад зон, где массированное применение магического оружия исказило реальность, вывернуло ее наизнанку, превратили Мертвые дебри в место, где побаивались жить и гоблины, и люди, и оборотни, и неприхотливые упыри, а в роли жильцов выступала экзотическая нечисть, к которой с опаской относился даже сам каган Раш. Столь же гибельные джунгли смерти образовались еще в двух местах: между Кутузовским проспектом и рекой Москвой, то есть на Филях, а также в Северном Бутове.
