Антон Краснов - Леннар. Псевдоним бога
И эту твердыню, царившую над миром вот уже около пятнадцати веков, Акил собирался взять за ОДНО УТРО.
Как?
Большинство из пятнадцати тысяч сардонаров, осадивших Храм, даже не задумывалось об этом. Вера в своих вождей превышала сомнения в собственных силах и принижала истинные возможности Ревнителей, некогда непререкаемо грозные. Впрочем, Акил был в самом деле грамотным военным. Справедливо сочтя, что нет смысла осаждать все восемнадцать порталов, ведущих в Храм, — банально не хватит сил и средств, он поставил контрольные посты у шестнадцати въездов в Первый, придав каждому из постов по крепкому отряду ветеранов. Это было необходимо, потому что эти посты состояли большей частью из горожан-ополченцев, лишь недавно примкнувших к сардонарам и не очень уверенно владевших оружием. Основные же силы, наиболее обученные воины общей численностью в шесть тысяч человек, были переброшены к двум храмовым въездам, которые и были намечены Акилом к штурму.
Время, выбранное предводителем сардонаров для атаки Храма, подобралось медленно, неотвратимо, словно тот серый сумрак, который окутывал основания пилонов, медленно светлел, раздвигая свои тяжелые мутные волны и открывая угрюмые стены галерей-щупалец и молчаливые черные лица ворот-порталов. Сумрак, как затаившийся хищник, засел в неряшливом кустарнике, которым поросли холмистые земли, примыкавшие к Храму; сумрак прятался в черных тенях скал, в низко стелющейся траве и в полосах гравия, разрывающих массивы кустарника и участки, заполненные сорными травами. Сумрак… Но не этот сумрак был самым жутким из того, что находилось близ стен Храма в преддверии решительного штурма. Самым тягостным и давящим было совершенное, абсолютное безмолвие — словно огромным звуконепроницаемым колпаком неба накрылось это священное для всех сторонников древней веры место. Ни огонька. Ни звука. И даже со стороны Горна, огромного города, раскинувшегося у подножия высот Храма там, за Полосой отчуждения,[11] не долетали обычные для любого времени суток хлопотливые шумы никогда не затихающей суетной столичной жизни. Нет. Все замерло. После бойни, учиненной сардонарами в Горне, казалось, даже лучики света боятся проникать сквозь плотно закрытые ставни. Что уж говорить об осажденном Храме, над которым всегда, денно и нощно льется тонкая и печальная мелодия богослужебного гвентара, священного струнного инструмента жрецов! Молчали и струны, немотствовал сумрак, и только от остывших за ночь храмовых стен, казалось, шел какой-то мрачный, угрюмо давящий на барабанные перепонки гул.
Акил и Грендам находились в передвижной резиденции — внушительном башенном сооружении, передвигающемся при помощи мускульной силы нескольких десятков мужчин, посаженных внутрь трех колес — двух тяговых и одного рулевого. Впрочем, башня была отнюдь не так тяжела, как это могло показаться при взгляде извне, благо состояла она из ажурных металлических секций, снаружи обшитых тонкими планками из манггового дерева, а изнутри переложенных мягкими звериными шкурами. Акил и Грендам стояли на самой верхней секции передвижной башни и наблюдали за одним из двух порталов Храма, намеченных Акилом к штурму. Пророк и прозорливец Грендам, съежив свою басовито грохочущую голосину до свистящего шепота (словно он очень боялся, что его услышат непосвященные), говорил:
— Ты приказал подать сигнал… Что-то очень тихо! Расшевелит ли их сигнал? Может, не все расслышали?
— У тебя еще будет возможность произнести перед ними заготовленную речь, — отозвался Акил. — Главное, не подставься под дротики и копья храмовников. Они очень меткие. Все Ревнители, и бывшие и нынешние. Я, например. А что касается того, что сигнал тихий… Я же не учу тебя, Грендам, началам этой твоей дурацкой риторики, при помощи которой ты так ловко расшевеливаешь в этих бараньих душонках воинственный огонь? Вот и ты не учи меня военному делу и тому, как следует подавать сигналы при осаде твердыни.
— Ты по-прежнему думаешь бросить своих земляков… — голос Грендама был налит медленным, тонким ядом, — своих земляков дайлемитов на острие одной из штурмующих колонн? Так рисковать?.. Этот Третий…
— А ты думаешь, мне не пришло в голову проверить их боевое искусство? Я приказал Иламу, тому молодому гареггину, что ты видел в действии у Этерианской площади, вступить в схватку с тем из них, кого укажет их главный, этот самый Третий. Я даже думал, что он и сам не откажется… Однако же он сказал, что не хочет обижать юношу, и потому назначил на этот бой одного из своих людей.
— Ну и?..
— Этот дайлемит разделал Илама, как мясник с базара — тушу. У него удивительное движение. Отличная координация. Мне даже показалось, что его пластика и манера ведения боя мне знакомы. Индивидуальны. Это, конечно, глупость и наваждение, но драться мои соплеменники по материнской линии умеют. Особенно те, что именуются «бродячими». Эти, что явились, я уверен, — как раз из «бродячих». Что насчет поединка пришлого воина с Иламом… Я не забываю о том, что Илам — гареггин, в то время как его противник, выбранный Третьим…
— Что?
— Ни один из истинных дайлемитов никогда не станет гареггином. Это претит всем законам Дайлема и государства Кринну в целом. Если в древности некоторые дайлемиты добровольно становились гарегганами, оставаясь на ночь близ разлившихся Нежных болот, то теперь — никогда!
— А-а-а… этот твой братец? — не поверил Грендам.
Акил поморщился:
— Я же сказал ИСТИННЫХ! А Иаглай — просто крысеныш. И жил как крысеныш, и сдох так же, — брезгливо кривя губы, буквально выплюнул фразу Акил. — Никогда нельзя знать, что придет на ум крысенышам, Грендам. Впрочем, ты все равно не поймешь, о чем я… Хотя… — Акил задумчиво качнул головой, — ведь если они дерутся так, не будучи гареггинами, — глаза Акила мрачно сверкнули, — то что же будет, если… вдруг… как-нибудь…
— Все-таки не думаю, что мои люди захотят глотать священных червей и становиться с ними одним целым, — прозвучал за их спинами глуховатый голос Третьего, — тем более тебе, Акил, урожденный дайлемит по материнской линии, прекрасно известно, ЧЕМ каждый из гареггинов рано или поздно расплатится за свои бойцовские стати и неуязвимость.
Грендам, не ожидавший появления в передвижной резиденции кого-то еще, даже подпрыгнул на месте:
— Ты!!! Дайлемит! Что ты тут делаешь? Как ты посмел?.. Да как ты посмел, тухлая отрыжка болот?
— Я здесь по приказу многоустого Акила, — спокойно ответил Третий. — Он сам велел мне явиться в башню, как только пробарабанят сигнальную дробь. Отряды ополченцев под командованием сотников уже перебрасываются к Порталу-один. А тебе, мудрый Грендам, совершенно не обязательно так вопить, словно тебя режут, как тех, захваченных в Этериане.
Грендам захлебнулся слюной, скаля желтые зубы и теребя на груди свою мешковатую, неряшливую и давно не стиранную блузу:
— Что такое говорит этот выродок?.. Акил! Он сказал: ополченцы! Это же горожане, многие из которых держали в руках разве что кухонный нож! Зачем ты бросаешь их на укрепления Храма, если у тебя есть гареггины из числа опытных воинов, даже бывших Ревнителей? Почему бы тебе не двинуть вот этих хваленых дайлемитов, раз они так рвутся в бой и хотят найти хорошенький кол для своих задниц?
— Кажется, я говорил о том, что тебе не следует давать мне советы в том, в чем сам ни Илдыза не понимаешь, — холодно отвечал Акил, и кожа на его мощном лбу задвигалась, собираясь в складки. — Твои советы дурацкие, и мне лучше знать, что я делаю! Зачем мне открывать все козыри? Нам противостоят не жалкие муниципальные стражники, охранявшие не менее жалкую Этериану. Нам предстоит сразиться с лучшими воинами обитаемого мира, противостоять которым могут разве что лучшие Обращенные Леннара и еще те немногие, что призваны под священный знак сардонаров! И эти воины должны увериться в том, что им не составит труда отогнать от стен Храма эту толпу ослов, возомнивших себя бунтовщиками!
— Не очень-то лестно отзываешься ты о своих сторонниках, храбрый Акил, — иронично проронил Третий.
— Ты еще не слышал, что говорит о них Грендам… Священный знак! Что ж, Третий, сейчас я дам тебе указания, когда и как тебе и твоим людям следует вступить в бой. И — береги себя! Ты еще понадобишься мне.
— Звучит обнадеживающе… — пробормотал Грендам, спускаясь башенной секцией ниже, в то время как другой вождь сардонаров разъяснял дайлемиту его обязанности. — В последний раз Акил говорил такие слова старому доброму Госпу, прежде чем перерезать ему два дня спустя собственноручно глотку. Добрый Акил, милосердный Акил, да будет мудр и милостив стоустый Акил! Во славу Леннара, сожри его священный червь!..
Между тем около тысячи сардонаров подошли сразу к двум порталам Храма. Лишь у немногих проснулся былой страх перед величием и грандиозностью храмовой твердыни, накрепко засевший в душе и вскормленный многими поколениями предков. Большинство из этих вояк было уверено в том, что штурм будет мимолетным и быстрым, а потом настанет сладостная вечность, отведенная для мщения, мщения!.. И не одна из этих тертых лежалым и жалким бытом душонок предвкушала, как дрогнут и сомнутся братья ордена, как лягут они под мощными ударами сардонаров и подставят под отточенную сталь клинков свои жилистые шеи! Впрочем, многие из ополченцев черпали свою храбрость, горячность и отвагу в ядреных отварах, которые обильно приготавливались в лагере сардонаров в течение почти всей ночи. Лишь немногие — большей частью сотники — задумывались над тем, почему Акил, очень строгий в своих боевых предписаниях и блюдущий железную дисциплину в стане своих сторонников во время военных действий, допустил подобное безобразие.
