Михаил Тырин - Отраженная угроза
Он всё же остановился, прислушался. Естественно, ничего подозрительного не услышал. Доносились лишь приглушенные голоса, хлопанье дверей, шум припозднившейся машины.
В ту же секунду его посетило чувство, именуемое в просторечье «дежа-вю». Всё как будто повторялось. Уже был такой же холодный вечер, свет в чужих окнах, и он возвращался в темноте от Ангелины. И тогда же произошла странная встреча с испуганным голым человеком…
Сенин поежился. Уж очень ему не хотелось сейчас никаких странных встреч.
Он возобновил движение. И почти сразу же настолько явственно ощутил слежку, что сердце бешено застучало. Кому, спрашивается, нужно следить ночью за идущим домой путником?
Только один ответ мог быть на такой вопрос…
Сенин, покрываясь испариной, сунул руку под бушлат и нащупал пригретую рукоять пистолета. Расстегнул посвободнее «молнию», чтоб легче было доставать. Теперь он шел, стараясь наступать как можно мягче. Он не хотел, чтобы хруст снега заглушал то, что происходит вокруг.
«Точно, паранойя», – подбадривал он себя, но легче не становилось. Впору было прятаться в любом людном доме, связываться со своими и просить встретить. Вот смеху-то будет…
«Что он со мной сделает? – лихорадочно думал Селин. – Как он может меня взять, откуда подойдет, чем ударит?»
Ему не думалось. Мозг не работал, всё заполняло древнее, как жизнь, чувство опасности. Никаких мыслей, никакой логики – только слух, зрение, мышцы.
Он представил, как придет домой и начнет потешаться над своими маниакальными страхами. Однако выходило не смешно.
И снова сзади пришел неуловимый толчок тревоги: то ли едва слышимый звук, то ли быстрое движение. Сенин обернулся, одновременно выхватывая пистолет, и начал отступать спиной к ближайшему дому.
Он едва не упал на крыльце, потом нащупал ручку и толкнул дверь. В темном тамбуре что-то грохнуло.
– Кто там? – раздалось из-за дверей.
Сенин поспешно спрятал пистолет. Дверь приоткрылась, в тамбуре стало светло. Какой-то человек в домашнем комбинезоне выглянул из теплой прихожей и удивленно уставился на Сенина.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Нет-нет, – быстро успокоил его Сенин, справившись с дрожью в голосе. Он представил себе, как сейчас выглядит – нервный, перепуганный, в расстегнутом бушлате. – Я просто… Мне… мне нужен фонарь. Не одолжите на минуту? Я там кое-что обронил в снегу, не могу найти.
– Фонарь? Конечно, одну минуту… – Человек вынес ему большой мощный фонарь.
– Спасибо. Если вы не против, я завтра утром занесу.
– А, забирайте себе. Здесь этого добра хватает.
Сенин вдруг заметил, что у хозяина дома опухшие, неестественно красные глаза. Казалось, он только что горько плакал.
– Простите, – осторожно сказал он. – А у вас-то всё в порядке?
– Да как сказать… – вздохнул человек. – Дочка заболела. Этот лишай, знаете?
– Знаю. У врачей есть какая-то новая мазь…
– Да, нам дали мазь. Немного помогло. Только она всё равно себя плохо чувствует. Целый день лежит – не ест, не говорит.
– Скажите ей, что скоро будет лекарство.
– Да, нам уже обещали…
Сенин вышел на крыльцо и остановился. Вновь была пустая полутемная улица. Сейчас его спину защищала стена дома, но нужно идти дальше.
«Что он может сделать? – мучительно думал Сенин. – Вот я иду по середине улицы. Улица худо-бедно освещена. У меня пистолет и фонарь. Я прислушиваюсь. Я могу кричать при малейшей опасности. Где мое слабое место?»
Он представил, как приближается к крыльцу своего дома. Ускоряет шаги, перестает прислушиваться, видит только спасительную дверь, переходит на бег… Вот и слабое место. Испуганного бегущего человека взять легче всего. Потому что он слеп и глух. Он не бережет спину.
«А ведь он точно так же думает, – пришло вдруг в голову. – Он такой же, как я, и знает все мои слабые места. Но это значит, что я тоже знаю его слабые места?»
Сенин признал, что выдумка с фонарем оказалась не самой удачной. Надо было сказать, что подвернул ногу, и попросить проводить его. Но кто ж виноват, что правильные мысли приходят с опозданием? Да и не стоит лезть к этому человеку с просьбами, у того сейчас свои проблемы.
Он наконец решился идти. Но сначала оторвал от бушлата кусок шнуровки и сделал петлю на пистолет. Теперь его просто так не выронишь и не выбьешь.
С трудом подавляя желание припуститься во весь дух, он двинулся по середине улицы. Ничего не происходило, никто не метался по темным углам, и ничьи злобные глаза не глядели из подворотен. Сенин заставлял себя не расслабляться.
Наконец показался дом. Свет в окнах манил, умолял двигаться быстрее. Сенин невольно поддался, совсем чуть-чуть. Вот до крыльца осталось два десятка шагов, десять, пять…
Он взбежал на крыльцо и уже почти рванул на себя дверь, но тут мощный удар в лицо откуда-то сбоку и сзади швырнул его через перила обратно на снег. Жалобно звякнул фонарь. Сенин, ничего не видя, перекувырнулся, встал на колени и поднял над головой руки, чтоб защититься от следующего удара. Пистолет никуда не делся, он болтался на шнурке, но подтянуть его быстро и точно не было возможности.
От падения дыхание перехватило, он не мог даже крикнуть. Он ждал нового удара, но вместо этого его горло оказалось зажатым в сгибе руки нападающего. Он почувствовал, что его куда-то быстро волокут. Бушлат задрался, в штаны тут же набился холодный снег.
Сенин вдруг понял – руки свободны! И хотя при удушающем приеме от них немного толка, был другой шанс. Он дернул правой рукой, пистолет на шнурке подпрыгнул и сам влетел в пальцы.
Выстрел раскатился по окрестностям гулким эхом. Сенин не видел точно, куда стреляет, в его положении о прицельной стрельбе и речи быть не могло. Однако его тут же отпустили. Он извернулся, вскочил и со всего маху ударил ногой в темное пятно, что шевелилось рядом. Пятно издало приглушенный вздох и отвалилось назад.
Сенин отскочил, выставив перед собой пистолет. Глаза кое-как видели, он уверенно держал врага на прицеле. Через секунду глаза стали видеть лучше. И тогда у Сенина мурашки пошли по спине…
Он видел самого себя. Казалось, трудно было узнать кого-то в этом заросшем субъекте, завернутом в драное тряпье. Но Сенин видел уже не глазами, а всем своим существом. Он видел себя. Не двойника, не отражение, не биологическую копию. Именно себя.
И речи быть не могло о том, чтобы нажать на курок. Нельзя выстрелить в себя – в свои же переживания, воспоминания, надежды, мечты. Невозможно, противоестественно, преступно.
Сенин чувствовал, что он сам лежит сейчас в снегу, с окровавленной головой, под прицелом пистолета. Сердце сжималось от жалости к самому себе. Собственные губы бесшумно молили о пощаде.
Между тем подражатель пришел в себя. Он, не отрывая от Сенина настороженного взгляда, протянул руку в снег – там лежала ржавая металлическая полоса с набалдашником.
Сенин подался назад. Он знал, что сейчас произойдет, но по-прежнему не смел стрелять.
Подражатель начал медленно подниматься…
– Кто здесь?! – донесся окрик от крыльца.
По ступеням застучали ботинки. Подражатель затравленно обернулся, затем отшвырнул в сторону свою железку и мгновенно исчез в темном проходе между заборами.
– Кто здесь? – снова прозвучал голос, теперь уже совсем рядом. – Командир, ты?
– Гордосевич, – с облегчением выдохнул Сенин. – Ты не представляешь, как ты вовремя.
Гордосевич с испугом смотрел на командира – растрепанного, облепленного снегом, с окровавленным лицом, да еще с пистолетом в руке.
– Это ты стрелял, командир?
– Я стрелял. Шастает кто-то по подворотням… Какая-то нечисть.
– Нечисть? – недоверчиво проговорил Гордосевич.
Они прошли в дом. Сенина трясло и колотило. У себя в комнате он быстро содрал с себя одежду, умылся, промокнул салфеткой ссадину на скуле. Руки ходили ходуном. Гордосевич молча стоял рядом, казалось, он просто не смеет оставить командира в таком состоянии.
– Это был он? – спросил наконец боец
– Он, – кивнул Сенин. – Свиделись.
Гордосевич подхватил автомат и шагнул к двери.
– Я его догоню.
– Кончай! Всё равно не догонишь, остынь.
Он упал в кресло, пытаясь совладать со всё еще трясущимися конечностями.
– Может, выпить принести?
– Нет, – замотал головой Сенин. – Не могу. Ничего не могу. Представляешь, он такой же, как я. Совершенно такой же.
– Ну, да, похож. Я же говорил.
– Да нет, не похож. Он абсолютно такой же. Он так же двигается, так же мыслит… Всё получилось, как я и думал. Я всю дорогу шел и озирался. Только у самой двери сорвался, голову потерял, побежал – вот тут он меня и накрыл. Я ведь знал, что так и будет, и всё равно не уберегся.
– А по-моему, уберегся, – возразил Гордосевич.
– Ну, да, конечно, – согласился Сенин. – Я всё-таки был готов к удару. Видимо, дернулся в последний момент, ушел в сторону, поэтому он и не смог меня завалить с первого раза. Предупрежден – значит вооружен, помнишь?
