Иар Эльтеррус - Иная терра
— Да вот эссе на завтра делал, а тут ноут сел, гад, — в подтверждение своих слов Володя кивнул на мертвый комп, на передней панели которого даже индикаторы уже погасли.
— Что же в комнату не пойдешь?
— Да так… не хочется… — признаваться в сути проблемы Левтанову не хотелось. Но Черканов неожиданно понимающе кивнул.
— Ты ведь в триста двадцатой живешь, да? Я мимо проходил когда, слышал…
— Ну так чего тогда спрашиваешь? — внезапно разозлился парень. — Если и так все знаешь!
— Я, собственно, чего подошел, — проигнорировал тот его возглас. — Если хочешь, можешь у меня подзарядить ноутбук, да и просто посидеть, задание сделать. Сосед мой на вечеринку в студенческий клуб свалил, так что никто против не будет.
— С чего такая доброта? — не двигаясь с места поинтересовался Левтанов.
Собеседник неожиданно смутился.
— Даже не знаю, как сказать… В общем, настроение просто очень хреновое, и одному в комнате сидеть как-то паршиво. Хочется, чтобы просто кто-то живой еще был. Я потому и пошел бродить по коридорам — надеялся, найдется с кем поговорить.
Как это может быть плохо от того, что никто не мешает, Володя не понял. Но все нехорошие подозрения в адрес юноши у него пропали.
— Спасибо, — смутился уже он. — Извини, просто непривычно…
— …что помощь предлагают? — понимающе улыбнулся Черканов. — Знаю. Сам такой недавно был. А потом… да, неважно. Не хочу об этом. Ну так что, пойдем?
— Пойдем, конечно! Только подожди, я к себе зайду за зарядкой к ноутбуку, да и поужинать я сегодня не успел, — сказал он, и в следующую секунду заметил, что выражение глаз собеседника стало каким-то голодным. — А мне вчера прислали из дому пожрать, так пропадает. Составишь компанию в войне против пирогов? — с улыбкой предложил он.
— С удовольствием. Тогда я тебя жду, моя комната — триста третья.
Левтанов, подхватив ноут, поднялся на ноги и быстрым шагом направился по коридору к своей комнате. Он не видел, как хищно улыбнулся ему вслед Олег.
— Хороший юрист, тем более такой увлекающийся, как ты — это будет полезно, и даже очень, — пробормотал он себе под нос. — Пожалуй, я правильно сделал, обратив на тебя внимание.
— Знаешь, я вот всегда одного боялся.
— Чего?
— Сейчас попробую объяснить. Вот смотри: закончим мы оба институт. Так?
— Так.
— А что дальше? А ничего! Я пошел против воли родителей, ты… наверное, тоже! Мы оба совершили подвиг и поступили в ВИП на бесплатное. Мы оба отлично учимся. Мы получим свои корочки об образовании, найдем какие-то работы, каждый по специальности. Будем зарабатывать деньги, делать карьеру, потом женимся…
— Нет уж, я не женюсь!
— Я же в общем говорю! Так вот, женимся, сделаем детей, будем содержать семью, работать с утра до ночи по будням, ездить куда-нибудь отдохнуть на выходных, а потом однажды радостно сдохнем. Именно радостно! Потому что жизнь такая одинаковая постоянно. Ни за чем и ни для чего! Бесцельная! «Все мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть!».
— Ну, можно добиться чего-то большего. Создать дочерние фирмы под крылом какой-нибудь корпорации, стать большим начальником, не работать, переложив все дела на плечи менеджеров, а самому заниматься чем захочется.
— Но для чего? Для того, чтобы потом все равно сдохнуть? И чтоб никто потом не вспомнил вообще о существовании такого Владимира Левтанова?
— Славы хочешь? — усмехнулся Олег.
— Да нет, не славы. Славы как раз легко добиться. Я хочу что-нибудь такое сделать, чтобы потом не забыли! Не забыли не как дешевую эстрадную певичку, и не как злополучного Герострата, а по-настоящему!
— Ммм… Захватить мир?
— Ну, для примера пойдет. Хотя нет, сам я не хотел бы захватывать мир, это уж больно хлопотно для меня. Лень. А вот сделать что-то на благо захвата — это пожалуйста. Ну, и смотря какого захвата, конечно. Если для того, чтобы все человечество поработить — то я лучше с другой стороны, но тоже не на первой роли. Первая — она слишком хлопотная.
— А для чего еще захватывают мир, если не для порабощения? — Скептически усмехнувшись, чтобы скрыть торжествующую улыбку, спросил Черканов.
— Как зачем? Чтобы изменить! — Владимир откинулся на спинку стула, закинул руки за голову, и мечтательно уставился в потолок. — Только представь себе, сколько всего можно было бы сделать прекрасного и умного, если бы были возможности.
— Возможности из ниоткуда не берутся. Но знаешь… мне почему-то кажется, что это не совпадение, — Олег резко выпрямился и внимательно посмотрел на собеседника, в светлых глазах горел азарт. — У меня комната оказалась свободна, а тебе пришлось из своей уйти. Я вышел в этот коридор, ты согласился пойти ко мне. Разговор, опять же… с чего мы там начали?
— С несправедливости нашего ректора.
— А теперь говорим об изменении мира. И ведь ты хотел бы его изменить, не так ли?
— Блин, а я тебе о чем толкую уже сколько времени?
Олег посерьезнел.
— Понимаешь, ты не первый, с кем я говорю на такие темы. Но стоило представить все негативные стороны такой работы, как они смеялись: мы же не всерьез!
Владимир немного помолчал. Он чувствовал, что разговор перестает быть шутливым.
— Знаешь, если бы мне предложили захватывать мир, я бы…
— Подожди, — перебил Черканов, его взгляд стал серьезным. — Захватывать мир — это как-то слишком пафосно и громоздко. А вот свергнуть тайно или явно власть, и самим встать во главе страны или создать свое государство — это вполне, вполне… реально.
Взгляды юношей скрестились. Повисла тишина.
— Ты серьезно это все говоришь? — тихо спросил Левтанов.
Олег медленно кивнул.
— Хм… Мне нравится это предложение.
Четвертая часть
IV. I
Жанна из тех королев,
Что любят роскошь и ночь!
Это был старый, постройки периода посткатастрофы дом в десять этажей, с покатой коньковой крышей и искрошившейся от времени метровой оградкой вдоль края. Еще не самая окраина — но близко. Дом в ближайшее время предполагался под снос — просто потому, что иначе грозил рухнуть, погребя под обломками не только жильцов, но и районную школу, и недавно построенные на месте такой же древней громады новенькие семиэтажные корпуса. Старый дом понимал, что его ждет в ближайшем будущем, он видел, как специальные машины растаскивали на куски его погибшего собрата, но он не сожалел ни о чем. У него был друг, даже старше его самого, который иногда сидел на коньке крыши и тоже думал о чем-то своем. Дом любил, когда его друг приходил к нему, хотя и подозревал, что тот даже не догадывается о благодарности, обращенной к нему обветшалым, готовым развалиться зданием.
Сегодня ночью дом выглядел со стороны очень странно. Словно кто-то очень наглый и любящий пошутить украл с благородного особняка в центре города статую и каким-то загадочным образом переместил ее на крышу окраинного старика. А статуя была удивительная, тончайшей работы: даже за облепившим ее мокрым декабрьским снегом можно было разглядеть слегка напряженные мышцы спины и груди, детально проработанные неизвестным мастером пряди длинных волос, и идеальные очертания распластанных крыльев.
— Если бы на то была моя воля, я бы тебя убил, — мертвенно-равнодушно произнес Теодор, глядя сквозь Косту. Крылатый тысячный раз проклял отсутствие Кейтаро-дону, который смог бы объяснить причины, понять мотивы, и четко означить последствия. Теодор же, раздосадованный своим промахом при прошлой встрече — не смог обмануть Косту и прикинуться действительным членом Братства — теперь получил возможность отыграться. — Я помню, как ты умолял дать тебе второй шанс, дать тебе возможность искупить содеянное — и я вижу, как ты это искупаешь. Я не говорю даже о том, что ты позволил постороннему человеку увидеть крылья. Но ты посмел прикоснуться к женщине, и не просто прикоснуться! А если бы ты не сдержал свои инстинкты и тайные желания? Если бы ты убил ее, как убил десятки девушек до нее?
Коста сжимал кулаки, стискивал зубы и молчал. Возразить было нечего… то есть, было что, но он прекрасно знал, что Теодор подобное назовет ничем иным, как желанием оправдать собственное преступление. Он не сумеет понять, что тогда в мыслях крылатого не было ни единого намека на то, что было раньше, больше того — он с превеликим наслаждением убил бы любого, кто посмел бы обидеть ее…
— Если бы ты знал, как мне хочется сейчас тебя уничтожить! — прошипел немец, с ненавистью глядя на крылатого. Коста покорно снес этот взгляд и принял обращенную к нему ненависть. Он понимал, что Теодор вправе. Но в то же время он знал, что страшнее, чем он сам себя карает, его не покарает никто.
