Виталий Сертаков - Демон и Бродяга
Лезвие рассыпалось на морозе сотней звонких осколков. Повар Хо от боли на мгновение потерял сознание, но не упал. Когда он очнулся, кисть правой руки онемела. Тулеев снова отлетел в сторону, он демонстративно широко распахнул пасть, что-то положил туда и громко зачавкал. Из его мертвых глазниц падали черви.
Повар Хо смотрел на свою правую кисть. Там недоставало двух пальцев, но кровь почти не текла. Место разреза словно кто-то зализал. Нежная кожица сочилась влагой, под ней торчали осколки костей, а боль была такая, что бывший послушник изо всех сил прикусил губу.
«Без меня не может прикоснуться, – вяло думал он. – Знает, где искать, но не может достать. Он еще слаб в нашем мире…»
– Ты намерен торговаться со мной? – загрохотало чудовище. – Хорошо. Я меняю твои пальцы на онгон. Это мое последнее предложение. Если ты откажешься, я заберу тебя всего, без остатка.
– Зачем тебе бык? – Повар Хо вспотел от боли, несмотря на пронизывающий холод. – Бык опасен, он убийца, его нельзя выпускать. Я дам тебе другого…
От удара, подобного удару хлыста, у него остановилось дыхание. Лицо горело, губы распухли, порвалось веко.
– Не ожидай, что смерть твоя будет легкой, – рассмеялся демон. – Мой повелитель пока не может пройти сквозь эту жалкую преграду. Не потому, что сущности смещенного мира слабы, а потому, что слишком сильно изменился этот мир. Его воздух, его вода стали убийственны для сущностей высшего порядка. Повелитель послал меня. Я могу дунуть, и твоя лачуга развалится, мне не придется даже крошить кирпичи. Я чувствую онгон сквозь стену, но вынужден торговаться с тобой… Нам известно, что ты сшил онгон для улуса быка, тебе хорошо заплатили за это шаманы. Но улуса быка больше нет, их люди рассеялись и погибли. Эта тряпка, которую ты так тщательно прячешь, – она никому не нужна.
– Если тебе все известно, пойди и возьми сам!
– Когда повелитель нижнего мира вернется сюда, мы ни о чем не будем просить вас. Но сегодня я могу пострадать. Сними заклятия, не вынуждай меня убивать тебя… Ты ведь служил в храмах, негодный ты червяк, и должен еще помнить, что такое равновесие. Так зачем же ты позволяешь раскачивать мир? Разве недостаточно того, что натворили убогие людишки сто пятьдесят лет назад? Скоро твое зеркало может потускнеть, потому что смещение станет необратимым! Что ты можешь знать, кусок червя, о вечном небе, если всю жизнь ты прожил в гниющей сливе? Ты даже на секунду не можешь представить себе, какая честная и достойная миссия тебе выпала – спасти этот мир от червоточины. Наступил век, когда вечное небо и земля объединились против проказы, разъедающей мир, против нелепого и бессмысленного племени пачкунов. Поверь мне, Повар, в других смещенных мирах пачкунов нет, там никто не раскачивает миры. Если ты отдашь онгон, ты спасешь всех тех, кого ты так любишь навещать в зеркале…
Повар Хо встряхивал головой, чтобы не потерять сознание. Он не видел больше Тулеева, он различал лишь светящийся диск зеркала и комья розовой паутины за ним. Он смутно сознавал, что наглотался дурманящего дыма и, чем дальше, тем меньше контролирует происходящее. Ему все сильнее хотелось кивнуть, согласиться с безглазой тварью, лишь бы его оставили в покое, позволили свернуться клубком и убаюкать израненную руку.
– Какое?.. При чем тут зеркало? – выдавил Повар.
– При том, – Тулеев громко рыгнул, от этого шов на его горле разошелся, обнажив блестящее сизое нутро пищевода. – Этот мерзавец, этот кусок выкидыша, которого ты впустил в дом, накормил и обогрел, он врет всем. Он погубит зеркало и погубит тебя. Ты страдаешь, Повар? Ты страдаешь всего лишь от того, что не хватает двух пальцев? Два жалких пальца, Повар, и ты уже не способен мыслить. Ты ведь уже понял, что я мог бы уничтожить тебя в любой миг, но владыке нижнего мира не нужна твоя смерть. Мы уважаем твое мужество и гордость, поэтому смотри…
Бес дунул. Долю секунды ничего не происходило, а затем Повар Хо ощутил шевеление в том месте руки, которое саднило больше всего. У него отрастали новые пальцы! Это было совсем не больно, а скорее – щекотно. Зато начала отчаянно пульсировать голова. Пальцы прорвали нежную кожицу, едва успевшую затянуть ранки, и тянулись вверх, как горные цветки прокладывают себе путь сквозь снега. Повар Хо застонал, теперь ныла не только рука, но и плечо, и позвоночник. Тонкие нежные кости формировались на глазах, заострялись ногти, мясо нарастало на хрящиках фаланг.
Новые пальцы.
Повар не выдержал и открыл глаза. В подвале стало гораздо светлее, тьма сосредоточилась в дальней половине, укрывая зеркало и бескрылого летучего призрака. При свете Тулеев наполовину растаял, стал почти прозрачным, лишь ярко горели желтые глаза.
Повар Хо немало времени провел наедине с трубочкой опия и умел определять, где сон, а где явь. Ему не снилось. У него только что отрезали два пальца, и точно такие же пальцы выросли снова. Краем уха он слышал в Зазеркалье о подобных трюках, и в храме Девяти сердец упоминались знахари древности, посетившие изнанку мира и умевшие взывать к внутреннему огню человека. Не существовало никакого волшебства, уверяли настоятели храма, есть только человек. Большинство из нас слабы, но порой рождаются мужчины и женщины с внутренним огнем, способные врачевать словом и взглядом…
– Отдай мне быка… Я подарю тебе внутренний огонь. Ты проживешь тысячи лет, тысячи…
Повар Хо не заметил, как ноги сами понесли его в противоположный угол подвала. Он без конца поглаживал и пощипывал свои новые пальцы. На свету, возле горящего факела, стало заметно, насколько сильно они отличаются от остальных пальцев – пожелтевших, покрытых ссадинами и морщинами.
Повар Хо нажал на стену в нужных местах, чувствуя затылком зловонное дыхание Тулеева и толчки воздуха от ударов невидимых крыльев. В стене отворилась потайная дверца, в глубине прохода блестела крышка вмурованного в камень сундука. Поверх сундука висели цветные нити оберегов. Стоило слабому свету факела упасть в глубину потайной ниши, как вспыхнули багровым огнем линии пентаграмм, охранявших сундук, и полыхнули глаза у двух статуй из черного африканского дерева.
– Нет, – предпринял последнюю попытку Повар Хо.
– Ты будешь жить тысячи лет в довольстве и почете… – шипел мертвец. – Или будешь жить тысячи лет в скверне и мраке, на цепи. Выбирай… Или ты не любишь своих детей?
И тут произошло самое ужасное за весь вечер. Такое, чего Повар Хо никак не ожидал. Двойник Тулеева выгнул длинную, подозрительно гибкую, словно лишенную костей, руку куда-то за спину и швырнул на пол извивающийся сверток. В нем Повар Хо узнал жестоко связанного семилетнего внука. Веревки так сдавили горло ребенка, что он не мог даже всхлипнуть, а во рту торчал кляп. Ручки и ножки крепко примотали к туловищу, на глаза натянули повязку, из-под которой непрерывно текли слезы.
– Отпусти его! – Повар Хо опрометчиво ринулся вперед и со всего маху разбил лицо о стену. Следовало сразу догадаться, что ему показывали морок; настоящий Тулеев прятался в другом конце подвала.
– Этот червячок будет умирать долго, – пообещал бес, поднимая ребенка за ногу и раскачивая над бетонным полом, как живой маятник. – На то, чтобы убить червячка, у меня сил хватит. Я прикончу тут всех, если ты не отдашь мне быка. Освободи онгон, отдай мне, и мы расстанемся, как добрые товарищи…
Повар Хо заплакал. Он любил детей и внуков, хотя об этом мало кто догадывался.
Ему предложили выбор, но на самом деле выбора не было. Старый китаец стер пентаграммы, разбил глиняных божков, закрыл толстой тканью глаза статуй. Затем долго читал заклинания, умоляя духов о снисхождении. Один за другим он снимал обереги и амулеты, затем сломал печати на сундуке и вытащил одно из трех сокровищ.
Внешне онгон далекого погибшего улуса выглядел не слишком страшно. Маленький сивый бычок выгнул спину, готовясь боднуть неведомых врагов. Он был искусно собран из куска бычьей шкуры, натянутой на основание из дерева редкой черной породы, привезенного из далеких южных стран. Такое дерево несло в себе бесстрашие и неуязвимость. В деревянной основе были высверлены отверстия и заполнены секретным содержимым. Содержимое Повар Хо покупал у темных личностей, которые не брезговали разрывать могилы…
– Он свободен? – Из-за плеча китайца высунулось нечто фиолетовое, вздувшееся, мало похожее на человеческую ладонь.
– Он свободен, – кивнул Повар Хо, задыхаясь от непоправимости момента.
Мохнатого бычка тут же вырвали у него, позади раздалось тревожное сопение, сменившееся тихим язвительным смехом. Повар Хо повернулся на негнущихся ногах. Вспыхнули факелы, загудели угли в жаровнях. Зеркало все так же стояло дыбом, но больше не отражало кошмарное нутро нижнего мира, по нему скользила мелкая свинцовая рябь. Тот, кто нацепил личину нерчинского шамана, больше не витал под потолком. Он резко изменился к лучшему, нацепив на грудь источник силы. В его пустых прежде глазницах снова заблестели дикие зрачки, его плечи раздались в стороны, шрам на горле пропал, кожа стала цвета юного персика.
