Олег Верещагин - Мир вашему дому!
— Сидеть, — приказал губернатор таким голосом, что Игорь невольно плюхнулся обратно на стул. — Выйди, — это было обращено к Степке, который щелкнул каблуками и удалился, так отточено двигаясь, что губернатор невольно проводил его взглядом и, присаживаясь сам, спросил: — Где взял?
— С Земли, сын одного из наших слуг и мой друг, — ответил Игорь. — Чем обязан, сударь?
— О, — Дзюба покачал головой. — У тебя сейчас глаза, как у него — невинные и нахальные.
— У кого? — искренне удавился Игорь, вставая.
— У Его Светлости генерал-губернатора! — гаркнул Дзюба, и его породистое лицо с баками напряглось, застыв маской. — У Сергея Кирилловича Довженко-Змая, к которому вы, сударь, обращались через мою голову!
— То, что вы втрое старше меня, сударь, еще не дает вам права повышать на меня голос! — глаза Игоря опасно сверкнули, узкое смуглое лицо ожесточилось. — Если бы я знал, что вы столь щепетильны в вопросах чинопочитания, — вы бы не дождались моего согласия на ту работу, которую я сделал — да, сделал, сударь!
— Вы осмеливаетесь разговаривать со мной в таком тоне, сударь?! — загремел Дзюба.
— Да, сударь!
— Я не ослышался, сударь?!
— Ничуть, сударь! — яростно подытожил Игорь. Несколько секунд мальчишка и мужчина мерили друг друга взглядами — и воздух тихо звенел. Между металлическими ножками стула, с которого встал Игорь, проскочила с треском длинная синяя искра, и этот щелчок, заставивший вздрогнуть обоих людей, словно бы снял напряжение.
— Прошу извинить, — Дзюба как-то обмяк и, указав на стул, присел сам. — Я был у генерал-губернатора.
— Неужели он… сделал вам выговор, Ярослав Ярославович? — тихо спросил Игорь, не садясь, а опершись на стул позади себя ладонями.
— Он приказал мне передать то, что ему сообщил шеф ОКБ, — губернатор вдруг тяжело вздохнул. — Мальчик, тебя хотят убить. Ты действительно сделал то, что сделал. Уигши-Уого это знает. И, похоже, он понял, что помешать не может… но иррузайцы мстительны. Он отдал приказ убить тебя.
— Я не боюсь, — сказал Игорь, хотя, признаться, ощутил под ложечкой неприятное посасывание, но в то же время это ощущение перекрыл мальчишеский восторг — на него объявлена охота! Это казалось даже лестным, как бы признанием заслуг.
— Мне кажется, ты, мой мальчик, просто не понимаешь всего, — медленно сказал Дзюба.
— Меня уже пытались убить, — улыбнулся Игорь, — не думаю, чтобы у них получилось, как они не старайся.
— Ты знаешь, как погиб отец генерал-губернатора, владелец латифундии Довженко-Змаев? Меня тут тогда еще не было, мне рассказали… — Дзюба задумался, глядя мимо Игоря остановившимися глазами. — Его убили в селении, где он гостил. И это было не первое покушение. Они долбили в одну точку, пока не добились своего, и даже охрана не смогла спасти господина. Тебе надо быть очень осторожным, мальчик мой. И… лучше бы отказаться от этой экспедиции.
— Что-о?! — возмутился Игорь. — Да я, можно сказать, живу мыслью об этом весь последний месяц! Да и идем мы в другую сторону от Иррузая.
— Никто толком не знает, что там, в глубине материка, — напомнил Дзюба, — я уже говорил. Не исключено, что там вабиска больше, чем здесь, на севере.
— Ярослав Ярославович, когда вы пришли сюда два года назад с женой и двумя детьми — вы не боялись, что вас всех могут убить? Вас, их, всех, кто с вами? — Дзюба помедлил, и Игорь продолжал: — Боялись, не могли не бояться. Но пришли. И добились своего — и пулей, и клинком, и волей. Я намного младше вас, сударь, но я такой же, как вы. Поэтому не надо меня отговаривать, Ярослав Ярославович.
3.
Сидя в кресле с ногами на столике, Борька подыгрывал на гитаре, а Игорь негромко напевал. Небольшой концерт давали все сообща самим себе вечером перед утренним отъездом, собравшись все в том же многострадальном номере. Может быть, не все и помнили, о чем говорилось в древних стихах песни, которую пел Игорь… но рваные фразы чем-то привлекали, и в комнате стояла абсолютная тишина — никто не моргал и, кажется, не дышал. Может быть, потому что Игорь умел хорошо петь — он от природы имел неплохой голос, еще и отшлифованный в лицее.
… —Мы не ждем наград —[18]
Не наемный сброд!
Лишь бы жил и креп
Наш славянский род!
Был бы мирным труд
Родных наших мест,
Плыл бы в небесах
Православный крест!
Песнею звенел
Юный хоровод,
Звёзды рассыпал
Ночью небосвод,
Колосилась рожь
И паслись стада
На Руси моей,
В Сербии — всегда!..
Степка, не мигая, глядел на Игоря. Замерла в кресле Катька. На диване, привалившись друг к другу, застыли Женька и Лиза. Свел брови Зигфрид…
— Я друзей собрал.
Я стволы нашел.
Темной ночью я
Терек перешел.
За детей и жен
Месть мы мстить пришли!
Ляжем — не уйдем
С дедовской земли!
В ту же ночь пошла
Чета за Дунай —
Отбивать у врага
Православный край —
И у древних могил
Закипает бой
Сербов-партизан
С вражеской ордой…
И — странно — песня, не имевшая вроде бы никакого отношения к собравшимся ребятам (даже к Степке), пробуждала у них неясное, но настойчивое желание: схватить оружие, немедленно мчаться куда-то, спасать кого-то (а то и весь мир!) от неведомой, но грозной опасности… Может быть, в самом деле так пел Игорь…или просто было что-то ТАКОЕ в стихах древнего поэта, сгинувшего, наверное, в огне Третьей мировой или в хаосе Безвременья…
… —Нам осталось лишь только
Пожалеть об одном:
Мы не сможем услышать
Тишину за окном.
Мы не сможем услышать,
Как проходит парад,
Как смеемся сынишка,
Как шуршит листопад.
Это будет — поверьте!
Не может не быть!
Наша смерть, ваши смерти
Зло должны победить!
Мы не умерли, стоя
На коленях, в мольбе —
Право жизни святое
Мы купили тебе.
За тебя, мать-Россия —
Или Сербия-мать! —
Нам не так уж и страшно
Было и умирать!
Ты не можешь погибнуть —
Русь иль Сербия ты…
И взойдут в поднебесье
Золотые кресты!
А от вражьей злой силы
Останется прах.
Зарастут их могилы,
Схоронясь в ковылях.
Это будет — поверьте!
Только так. Только так.
Будет радуга в небе.
Будет жизни размах.
Будет звонко и гордо
Над планетой греметь
Нашей речи славянской
Чеканная медь.
Черных ран пепелища
Затянут сады.
Лягут наши дороги
От звезды до звезды…
… —Хорошая песня, — вздохнула Катька. — Только печальная. Я сразу Димку вспомнила.
Вот тогда Игорь и сказал:
— Друзья, а вы знаете, что меня собираются убить?..
…Снова в номере царило молчание, только Женька с бесстрастным лицом что-то еле слышно насвистывал сквозь зубы. Потом именно он сказал:
— Я все равно пойду. Но, может быть, мы оставим девчонок?
— Еще слово, Жень, и я с тобой точно никуда не пойду, — предупредила Лизка, — ни сейчас, ни потом.
— Почему мальчишки считают, что только они умеют дружить? — поддержала ее Катька.
— Но это в самом деле опасно, — вступил Борька, — подумай, Кать. Это для мужчин.
— Тогда и вам там делать нечего, — заявила Лизка. — Короче так: или да с нами или не вообще. Ясно?
— Куда ясней, — пожал плечами Женька. — Но последнее слово-то все равно за Игорем, он же командир.
— Тут я ничего запретить не могу, — искренне сказал Игорь. — Идем всемером… Но теперь разбегаемся, надо еще отдохнуть успеть. Сбор в шесть часов, напоминаю. Кто опоздает — уедем без него… или нее.
…Игорь спустился в зал, чтобы выпить пива. Когда он уходил, Зигфрид уже спал, а Степка, похоже, укладывался, но сейчас Игорь был не против одиночества.
— Налейте, Виктор Валентинович, — попросил Игорь Носкова, облокотившись на стойку.
— Уезжаете завтра? — хозяин наполнил большую кружку золотистой жидкостью. Игорь кивнул. — Пока вас не будет, я деньги считать не стану, — Носков оперся сильными руками на край стойки.
— Да бросьте вы, — улыбнулся Игорь, отхлебывая пиво. — Я же заранее заплатил.
— Не возьму… — покачал головой Виктор Валентинович. Сказал вдруг: — Тонька моя лететь не хочет. Они вместе с Димой Андреевым договаривались, а теперь собирается здесь остаться служить, у Саши Тенькова. Мстить хочет. Погибнет ведь… А запретить — так ей через восемь месяцев шестнадцать. Что я ей запрещу, только рассоримся… — он вздохнул. — Хороший мальчик был Димка.
С этими словами он отошел и начал натирать краны бочек. "Вот и вся пограничная эпитафия," — подумал Игорь без насмешки или раздражения, снова отхлебывая пива.
