Илья Тё - Топот бессмертных
– Значит, «Химнейтрализация»?
– Значит.
Аспирин окончательно был сбит с толку. Все же ему не верилось, что пресловутая аномалия Стикс так близко. Некстати вспомнилась старая шутка Кеши-Почтового, сильно взбесившая тогда Аспирина. Когда Хохмача сочли мертвым, Рыжняк разорился на памятник над несуществующей могилой и устроил пышную тризну. Со второго этажа недавно отремонтированного хотеля бойко вылетала простецкая мелодия, извлекаемая из старенького пианино пальцами раскрасневшегося, дышащего коньячным перегаром Рыжняка, сопровождаемая хрипловатым, но хорошо поставленным голосом. В гостевой зал набилась куча народу, кто не влез, толпились внизу, но Рыжняк, не замечая никого, упоенно мызгал пальцами клавиши и отхватывал задорным блатным баритоном:
Ночь дождлива и туманна,
И темно кругом.
Мальчик маленький стоит,
Мечтает об одном.
Он стоит, к стене прижатый
И на вид чуть-чуть горбатый,
И поет на языке родном:
О койвшен, койвшен, койвшен папиросен,
Подходи, пехота и матросы.
Подходите, не робейте,
Сироту, меня, согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
Я несчастный, я калека,
Мне тринадцать лет.
Я прошу, как человека,
Дайте мне совет:
Или богу помолиться,
Или к черту приютиться,
Ради бога, дайте мне совет.
О койвшен, койвшен, койвшен папиросен
Трикинэ ин трэволас барбосэн.
Куйвче куйвче бэна мунэс,
Готах мир ай шенрахмурэс,
Ратовита ё сын финэ той.
Моментально все вокруг подхватили простенькие слова (кроме, разумеется, иврита), и долго еще песенка о папиросах слышалась в компаниях бродяг у костра, на дальних постах и просто так, вообще. Аспирин был единственный, кто тогда спросил, где Рыжняк учился мацать пианину, на что тот пожал плечами:
– Да я не умею, Саня, просто слышал, как другие играют.
Надо было просто знать этого человека, который вечно был себе на уме и держал дистанцию даже с самыми близкими корефанами. В общем, в разгар коллективного запоя Саня вспомнил про Хохмача, якобы покоившегося под гранитным надгробием, и в одиночку, наплевав на толпу, поперся во двор. Подрезав в баре бутылку ирландско-вьетнамского вискаря, он подошел к лжемогилке и, отхлебнув сам, начал выливать горькую на травку под монументом.
– Мааалооо… Ещеее… – застонало невесть откуда. Бутылка выскочила из рук и разбилась вдребезги. Сердце чуть не подало в отставку. Из ступора его вывел Кеша-Почтовый, выглянувший из-за памятника.
– Хреновая у тебя заточка, братан, – прикололся он. – Портки не обмочил?
Аспирин смотрел на него, не имея сил послать по известному адресу, махнул рукой, развернулся и пошел.
– Саня, н у, Саня, – дурачок догнал его и схватил за плечо, – ну извини, тупо пошутил, извиняй, Санёк.
Но Санёк только покачал головой, грубо оттолкнул и поперся в свою комнатушку.
В общем, с тупыми шутками, превышающими всякую меру такта, у сталкеров не залеживалось. Неужели сейчас Хохмач тоже решил разыграть? В свою, так сказать, очередь?
Хрен бы знал.
Они вошли внутрь здания «Химнейтрализации». Тропинка, петлявшая внутри гигантского ангара, вывела к странному месту. На небольшой площадке, сплошь окруженной обугленными обломками бетонных конструкций, раскинулось в неглубокой впадине идеально гладкое, оловянно-серое зеркало. Сталкер прищурился и не поверил глазам: среди окружавшего их руинированного великолепия (то есть внутри гигантского ангара) красовалось, к удивлению Аспирина, настоящее озеро. Скорее даже – большой бассейн, о чем свидетельствовали относительно ровные края и белый промышленный кафель, идущий грязно-светлой линией по краю. В центре его возвышался облизанный ветрами каменный столб, увенчанный чахлым деревцем, росшим прямо в камне. И ни ряби, ни всплеска. Выглядело все странно. Довольный Хохмач указал рукой на тусклую гладь:
– Заныривай.
Аспирин осторожно приблизился. Под, казалось бы, тонкой пленкой поверхности двигались странные, расплывчатые тени. Собственное отражение тоже было мутным, а вместо глаз вообще зияли темные провалы. Неприятно.
– Не ссы, Саша, – словно понял его замешательство Хохмачов и подтолкнул, – давай смелее.
Обреченно вздохнув, сталкер начал расстегиваться.
– Зачем? – спросил Хохмачов.
– А что, в комбинезоне в воду прыгать?
– Конечно.
– Сдурел совсем, где сохнуть буду?
– Не будешь, полезай.
Аспирин подошел к воде (или не к воде?), уже поднял ногу и вдруг извернулся, вспомнив облезлого вепря.
– Не, не могу. Стремно как-то, прости.
Подошедший Хохмач уныло покачал головой и вдруг коротким, резким движением вогнал кулак прямо в брюшину сталкеру. Аспирин только успел подумать, что сейчас плюхнется в воду, как вода уже приняла его. Да какая это вода, подумалось сквозь боль? Он словно упал в сугроб или в кучу ячменного зерна, ушел с головой. Дыхание перехватило. А сильная рука прижала его голову ко дну. Неглубоко здесь. Но что делает Хохмачов?
Сталкер пытался вырваться, однако силища у друга была неимоверная. Мутант же.
«Какого хрена? – выдавил мозг. – Он же меня, сука, утопит!»
Аспирин отчаянно замолотил ногами. Бесполезно. Сопротивляться старому приятелю было все равно что двигать руками локомотив. Вокруг стояла плотная синеватая пелена, и лишь снизу клубился странный фосфорический свет. И тут Аспирин с удивлением понял, что не задыхается под водой. Дышалось так, словно он был на воздухе, даже пузыри не шли. Странное жжение и мурашки ползли по телу. Кожа на руках словно закипела, потекла как воск. Внутри натужно пульсировало, и изо рта, носа, ушей потекла кровь вперемешку с черными хлопьями. Жуткая слабость наполнила тело. В следующую секунду жесткая рука выдернула Аспирина на поверхность.
Головокружение вмиг пропало. Над ним стоял даже не вспотевший Хохмач?
– Ну и горазд ты дергаться, Саня, – попрекнул он.
Сталкер, как ошпаренный, вырвался из лап чудовища и выскочил на берег. По телу, одежде, бороде катились крупные шарики, похожие на ртуть. С шипением они всасывались прямо в кожу. Он и не сразу понял, что… абсолютно сухой.
Из ошарашенного состояния Аспирина вывел Хохмач, который снова, но уже не так сильно ткнул его кулаком в бок. И тут только до сталкера дошло, что у него ничего не болит.
– Ну, приятель, – потянулся всем телом Аспирин, – спасибо, а я уж думал, что ты меня мочкануть решил.
– Ничего. Пугаются по первости все. А топить бы я тебя не стал, в тебе мяса много. Шучу.
* * *Вокруг натопленной буржуйки снова пили водку. Аспирин никак не мог привыкнуть к резкому выздоровлению и периодически похлопывал себя по бокам.
– Хорош бедных вошек обижать, – ухмылялся Хохмач, – пусть бегают.
Бункер Хохмачова, в котором он обитал несколько лет в полном одиночестве, располагался напротив Озера, но был почти незаметным. Ангар с Озером был гигантским, по периметру его окружала производственная этажерка. Именно на ней, в старом помещении то ли электрощитовой, то ли водомерной, обитал старый приятель – бывший человек.
Место было хорошее, тихое и располагающее к самосозерцанию. Из окошка, существовавшего в виде пары выбитых в стене кирпичей, открывался отличный вид – на Озеро и рельеф ангара. Учитывая, что пол в ангаре порос травой и деревьями, вид можно было обозвать «живописным». Было трудно поверить, что такое тихое и в целом приятное место расположено в самом центре загадочной аномалии Стикс. Как пояснял Белёк, аномалия была пространственной, сиречь искажала нормальную протяженность геометрических координат в некую ненормальную. Пространство у ангара и местности вокруг было словно бы замкнуто в кольцо – так объяснял Хохмач. Войти и выйти из аномалии возможно было только через порталы, во множестве разбросанные по всему внутреннему пространству. Из Озера, которое можно было принять за некий условный «центр» замкнутого пространства, вытекало несколько ручьев. Все они в совокупности и являлись «Стиксом». Хохмачов объяснил, что изначально он обнаружил целебные свойства «аномальной» жидкости не в Озере, а в одном из таких ручьев за пределами ангара. Соответственно и назвал аномалию «Стиксом» – по названию знаменитой реки из античной мифологии. И только потом обнаружил Озеро.
Распахнутая настежь щелястая дверь на поржавевших длинных петлях открывала взгляду достаточно просторную камеру. Два скрещенных бруса, стоявших посередине, были достаточно толстые, напоминали скорее шпалы и подпирали немного вспучившийся колесом потолок. У дальней стены на почерневшем, обожженном железном листе стояла располовиненная бочка с прорезанной заслонкой, а выше громоздилась, уходя в дощато-земляной потолок, подмятая, малость сплющенная труба. И стена, и часть потолка вокруг были здорово закопченные, прямо аж в хлопьях сажи. Хохмачок водрузил коптелку на стол, а вторую пристроил на брус.
