Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет
Напялив простецкие холщовые штаны и накинув на плечи рубашку из подкрашенный мешковины, я вышел во двор. Лицо мигом обвеял все еще морозный ветер. Уже почти сезон мы живем на этом хуторе, и пусть в Империи уже разгар весны, но нет-нет, а с севера подует холодный промозглый ветер, приносящий с собой далекое эхо горнов и барабанов – норды шли в походы. Благо наш хутор довольно далеко от Северного моря, поэтому набеги местных «викингов» нам не страшны.
Поежившись, я ополоснулся из бочки ледяной дождевой водой, а потом пошел к конюшне. Вообще это я так называл данное сооружение, а вот Мия его постоянно величала сараем. Было несколько обидно. Особенно было обидно моему молотку, гвоздям, пиле и прочим товарищам, помогавшим мне в возведении этого восьмого чуда света.
Подойдя к воротам, висевшим почему-то под откосом и скрипевшим, как бабки на базаре, я вывел на прогулку боевого коня. Опять же это для меня он был боевым конем, а все та же разлюбезная Мия называла его больным и хромым доходягой. Коню было обидно, но он терпел. В этом мы с ним были солидарны.
– Как спалось, ваше величество? – прошептал я ему на ухо, обтирая сеном и давая напиться.
Конь заржал и ткнул меня в плечо своей огромной вытянутой мордой. Кстати, кличка у этого пятнистого создания весьма говорящая – Конь. Ну да, фантазией я не блещу, но зато не забудешь и не запутаешься. Конь – он и в Алиате хиз…
Когда с утренним моционом было покончено, я почистил зверюге копыта, выбив из-под подков всю грязь и комочки травы, а потом запряг его в телегу. Возможно, стоило бы сказать, что телегой эту конструкцию называю только я, но нет, это действительно была телега. Мне ее подогнал местный плотник, памятуя о том, как мы с Добряком спасли его невесту от шатуна. Вернее, спасал я, а Добряк, словно тренер, после каждого «раунда» объяснял мне тактику и стратегию битвы «нож на десять когтей». В действительности я потом невесту еще и от Добряка спасал, потому как ему вклинилось в голову, будто она – свидетель убийства. В общем, что и говорить, старик редко когда дружил с головой.
Когда с упряжью было покончено, я запрыгнул на козлы, нашарил за поясом три золотых и одну медяшку (медяшку клали на удачу), а потом залихватски свистнул. Точнее, свистнул бы, если бы за спиной в доме не почивала дочь визиря, раньше зорьки предпочитающая не вставать, а посему прослывшая на хуторке самой главной лентяйкой. Боюсь, расскажи я сельчанам, во сколько встают леди в Академии, они бы сперва не поверили, а потом двинулись на обитель магов с вилами и факелами. И не от злобы, а из чистой зависти.
– Пошла! – отрывисто крикнул я, щелкая поводьями.
Конь, устало фыркнув, потянул телегу, и дом стал постепенно исчезать за спиной. Вскоре я очутился в самой деревне. Наш дом хоть и стоял на территории хуторка, но все же слыл отшибным, потому как от нас до стены – читай «забора» – было рукой подать. В прямом смысле слова. Выйдя с черного хода, вы бы через три метра в этот забор и уперлись. Впрочем, хорошо хоть за околицу не выставили, а приняли вполне радушно. Все же как-никак я для здешних был в доску своим. А это, признаться, демонски приятно.
– Тим! – донесся до меня крик.
– Тпру, – натянул я поводья, заставляя копытного замереть.
От небольшого домика с чуть кривым крыльцом ко мне бежала девушка. Румяная, с косой толщиной с мое бедро, с формами… ну, в общем, классическая такая хуторянка, которая и коня на скаку, и в избу горящую, и к императору с челобитной. Разве что девка, а не женщина.
– Чего тебе, Роза? – нахмурился я.
Почему-то весь молодняк, несмотря ни на что, тоже считал нас с Мией «своими» и довольно часто зазывал на гулянья и посиделки. Мы ходили туда всего раз, и хоть это и было весело, но дома все же кровать и все такое, так что ушли мы довольно быстро.
Девушка остановилась и схватилась рукой за козлы, открывая мне великолепный вид на глубокое декольте своего сарафана. Но я же все-таки джентльмен, поэтому тактично упер свои зенки прямо в круп Коню.
– Да вот матушка попросила передать. – С этими словами девушка по имени Роза, одна из первых красавиц на хуторе (деревня большая, красавиц тут немало), поставила мне в повозку крынку с молоком.
– Спасибо, – кивнул я, а потом полез в свой мешок. Немного пошарил там, а потом кинул Розе: – Передай ей в знак благодарности.
Оставив хуторянку в восхищении разглядывать настоящий гребень, я вновь тронул поводья и поспешил к выезду. Семья пышной красавицы держала три коровы и поила молоком всю окрестность, но нам с Мией всегда ставили крыночку «за даром». Опять же, когда-то давно мы с Добряком чем-то им помогли и заслужили уважение. А уважение в деревне – оно как деньги, порой даже дороже. Гребень же этого уважения только прибавит, вроде как стыдно мне уже месяц пить дармовое молоко, так что решил отплатить.
– Н-да, – протянул я, жуя травинку. – И это еще Константин жаловался на интриги. Да тут прямо мадридский двор, а не хутор близ Диканьки.
Наконец я остановил коня напротив дома мясника. Спрыгнув с козел, манерно дернул за веревку колокольчика. Можно было просто перекинуть руку и открыть замок, а потом постучаться прямо в парадную дверь, но так дозволялось поступать только с близкими друзьями. В наш-то с Мией колокольчик таким образом никто не звонил, все предпочитали стучаться на крыльце, а вот я всегда стоял на улице. Держал расстояние – опять же это прибавляло моей персоне некоего веса и статуса.
Из ладного сруба, покрытого добротной черепицей, вышел крепкий мужик. Высокий, с пудовым кулаком и бородой чернее гари. Его звали Пилигрим, что заставляло меня икать при каждом произнесении столь родных слуху звуков.
– Тим, засыпа, решил до города съездить? – спросил меня мясник, пожимая руку.
Я хотел было сказать, что мне за выслугу лет вообще положено спать до третьих, а то и до пятых петухов, но смиренно стерпел «засыпу».
– Решил, – кивнул я. – Стены уже подправил, надо бы крышей заняться. А то как хлынут дожди, а у меня на крыше солома да ветки с глиной.
– Ну ладно, если помощь какая нужна, ты кликни, я своих дерьмоедов тебе на подмогу выдвину.
– Спасибо, Пилигрим, я уж сам как-нибудь.
Мясник засмеялся:
– Да ты всегда сам. Еще, помню, малым здесь носился, тоже все сам да сам, а кого потом из колодца доставали?
– Доставали Добряка, потому что он перепил и не мог за мной угнаться, – с ходу парировал я.
– Тоже верно. Ну слухай сюды. Как до Гальда доедешь, там на базарной площади к пятой палатке подойди. Спросишь Харума – скажешь, что от меня. Он тебе лучшую черепуху-то и подгонит. Скидки какой не обещаю, но, может, сторгуетесь по-божески.
– Спасибо тебе, Пили, – улыбнулся я и вновь полез в мешок. На этот раз я отдал бирюзовую шелковую ленточку: – На вот. Слышал, у твоей именины скоро.
– Да, – отмахнулся мясник, впрочем, ленту забрал и аккуратно убрал такое сокровище за пазуху. Ленты в волосах могли себе позволить только жены самых зажиточных хуторян. – Мясо-то тебе к вечеру нести или пораньше?
Как вы могли догадаться, мясо я тоже получал хоть и не бесплатно, но по сходной цене. Семь медяшек против двадцати за кило свинины или почти серебрушка против почти двух серебряных за говяжий окорок – это уже о чем-то говорит.
– Да пока не надо, я третьего дня из леса с хорошим уловом вышел.
– С хорошем уловом он вышел, – прозвучал знакомый голос, и мы с мясником мигом втянули головы в плечи. Это была жена Пилигрима – Гнелька, всем известная бабища. По-другому не назовешь. Она когда-то лично при мне целого борова над головой подняла – штанговый спорт по ней рыдал горькими слезами. – Вот, Пили, смотри, какой молодец: и с охотой справляется, и торгуется, будто ему демон на язык наложил, – вопреки логике это было вовсе не оскорбление, впрочем, это не мешало моим ушам сворачиваться в трубочку. – И дом сам правит, а жинку-то какую достал – первую красавицу. А что твои? Все по гульбам да к восьмому вечеру – в таверну.
– Они и твои, между прочим, тоже, – насупился мясник.
– Мои, да пошли в тебя. – Глядя на зажатую в руках скалку толщиной с молодую березку, я невольно сделал пару шагов назад. – Тимка, вы бы с Мией пришли к ужину. Я вон рагу сделала, пирожков напекла, посидели бы немного.
– Простите, Гнелья, но мне дела еще делать. Крышу править, сарай ставить, забор поднимать.
– Сарай? – удивилась супруга мясника. – А то, что ты две декады как поставил, – это разве не сарай?
– Эткнюшня, – процедил я, отворачиваясь в сторону.
– Что-что?
– Мне второй нужен, – натянуто улыбнулся я.
– Во! – уважительно кивнула Гнелька. – Смотри, какой молодец вышел, а твои что?!
– А что мои?
Так, переругиваясь, супруги ушли в горницу, а я, развернувшись, поспешил к повозке. Вы не подумайте дурного, у них просто так сложилось. Сколько помню эту пару – всегда собачились, но живут душа в душу, насколько это возможно при бесконечных криках.