Линейцы - Белянин Андрей Олегович
Потом он долго и пространно говорил о ведущей роли священного народа ануннаков в просвещении и цивилизации Вселенной, об их глубокой жертвенности в деле умножения разумных миров, о великих и бессмертных трудах по передаче факела знаний примитивным аборигенам неосвоенных планет. Он вспоминал о бессмертных подвигах крейсеров с Нибиру, о забытых могилах на безымянных землях, о тоннах вывезенных богатств, так необходимых их родине для дальнейшего процветания и несения нелёгкой ноши высшей расы.
Потом речь зашла о катастрофической неблагодарности просвещаемых туземцев. Как только те переходили на уровень примитивного расчёта движения небесных сфер, начиная создавать первые города, то почему-то резко забывали о своих благодетелях, но зато вспоминали о богатствах собственной планеты. Самое странное, что они больше не желали приносить жертвы богам Нибиру, а напридумывали своих собственных. И вот те боги местного разлива отнюдь не были склонны делить золото и драгоценные камни с пришельцами из других галактик.
Но главное прозвучало в конце, и слушатели прекрасно знали, к чему всё идёт.
– Аборигены всегда ведут себя как неразумные дети. Их следует не просто учить, но и регулярно напоминать о плате за уроки. Если же они начинают забывать, кто здесь учитель, то наказание не должно заставлять себя ждать, ибо ожидание порождает надежду. Беспочвенную надежду.
– Да, о Верховный…
– Это стоит помнить всем! И вам в том числе.
И на этот раз днём, при солнечном свете, Мёртвый аул выглядел вполне себе гостеприимно. По главной и единственной улице неспешным шагом важно прогуливался маленький шайтан в высокой бараньей папахе, черкеске ниже колен и с голыми волосатыми ногами. Грудь колесом, нос полумесяцем, морда довольная, глаза бесстыжие, язык шепелявый. В общем и целом, всё как всегда.
– А-ах, ково я фижу?! Поштенный дед Ероска, как сдорофье, как дафление? Кунаки мои-и! Сердсе от радошти разрыфается! Сейсас обниму, расселую, фино пить пойдём, да?! Вах, и красафица тут? Ка-ака-ая-я дефушка?! Персик! Хурма! Гурия какая-то, чештное шлово…
– Коню-от под копыта не лезь, фейхуа на тощих ножках, – ответил за всех старый казак, пружинисто спрыгивая на землю. – Зачем хлопчиков наших до себя звал, отвечай? И без баловства мне тут!
Ахметка приложил обе руки к сердцу, вежливо поклонился до земли и молча указал кивком головы на ту самую саклю, где ребята не так давно прятались от погони банды абреков.
На этот раз лошадей привязали к вкопанным столбам, а не в отдельной конюшне. Просто из соображений безопасности: если придётся удирать, так сиганут по сёдлам едва ли не с порога.
Трое мужчин шагнули в дом, а казачка задержалась у входа. Просто присела на камушек, прислонясь спиной к стене и положив ружьё на колени. Возможно, она не страдала так называемым «бабским любопытством», но, скорее всего, по привычке встала на пост.
– Шадитесь, дорогие гошти! Я так счаштлив, моя душа уже поёт жастольные песни! – Маленький шайтан, улыбающийся на ширину гурийского кинжала, широким жестом указал на большой ковёр в главной комнате, медные блюда с яблоками и грушами, свежий хлеб, два кумгана, нарезанный козий сыр, зелень и ароматный шашлык.
От одного запаха мяса, пожаренного на вишнёвых прутиках, у вечно голодных студентов засосало под ложечкой. В секрете ведь приходилось есть только сухари да кашу. Однако оба уже были научены печальным опытом гостеприимства у ведьмы Горбож – ничего не пить, не есть и не принимать в подарок.
– Благодарствуем, сыты мы, – сухо ответил за всех дед Ерошка. – Давай-ка по делу побалакаем, Ты-от хлопцев зазвал. Стало быть, с ними разговоры вести будешь?
– Э-э, наферное, глюпый Хайраг не так меня понял. Канешно, я буду весь рад, если такой уфажаемый селовек, поштеннейший штарец, героичишкий казак, дашт нам швой мудрый шовет! Но какой разгофор без фина, э? Налифаем, да?!
– Пить не станем.
– Ха-ха, шмешно! Казаки – и не пьют! Яжва мучаэт, или вам жёны не разресают?
– Ай, шутник, веселия полны штаны, – покачал головой старый пластун, разворачиваясь к дверям. – Айда до дому, хлопчики. С нечистым водиться – тока замараться…
Заур и Василий безоговорочно развернулись на каблуках, выполняя приказ старшего. Ахметка повесил нос, скуксился и простонал:
– Ну, финоват, финоват, что теперь? Фино из ослиной мочи, фрухты внутри гнилыэ, сыр из глины, мясо чэловэчина… Прэсирать будете бэдного шайтана?! Но такими нас сосдал Аллах!
– На Аллаха стрелки не переводи, – строго бросил господин Кочесоков, и хозяин уцепился за хоть какой-то знак внимания в свою сторону.
– Больсе ни ражу не обману! Нисего плохого не подшуну! Хотите, башню Крылова про форону и лисису с выразением проситаю? Там мораль осень умная в консе есть – ешли что-то спёр, так кушай молса и клюфом не щёлкай! А есё я знаю, как сокола лофить. Мамой клянушь!
Дед Ерошка неизвестно чему ухмыльнулся, но остановился на самом пороге. Об опасности пуленепробиваемых птиц все здесь присутствующие знали не понаслышке.
– Ну, что ж, трохи-то послухать можно…
– Ваиштину шлова мудрого щелофека! Шмотрите! – Маленький шайтан извлёк неизвестно откуда большой глиняный кувшин едва ли не с себя ростом и гордо указал на него пальцем: – Фот оно, ресение фсех проблем, э-э!
– Горшок? – уточнил Заур.
– Да!
– Ночной? – принюхавшись, догадался Барлога.
– Да! Присём полный. Эй, фы куда?! Он не этим полный, в нём шмола! Хоросая шмола, сосновая!
Молодой первокурсник и старый казак обменялись страдальческими взглядами, вновь разворачиваясь на выход. А вот подпоручик наоборот задержался…
– Ахметка, это то, что я думаю?
– Фсё, как ты любись, кунак мой! – Нечистый подмигнул калужанину и, в четыре руки подхватив горшок, они выволокли его на улицу. Дальше всё было просто и предсказуемо.
В небесах над Мёртвым аулом всегда парили два-три сокола. Казачка выбрала ближнего и спустила курок. Как и ожидалось, пуля не причинила птице почти никакого вреда, но ожидаемо возбудила боевую ярость. Уходить с линии прямой атаки было нетрудно: убедившись, что сокол падает с неотразимостью курса гривны, ловкий шайтан подставил на своё место кувшин смолы ровно за десять секунд до атаки крылатого чуда инопланетного происхождения.
Глиняный кувшин, разумеется, разнесло в брызги. Просмоленная машинка наблюдения «made in Nibiru» с чавканьем разлепила крылья, сделала два шага, с трудом повертела птичьей головой, не в силах расклеить глаза, попробовала взлететь, даже поднялась на турбинной тяге на метр вверх, и…
– Фот тебе, жлой, протифный птиц! – Подпрыгнувший Ахметка ловко добил робота деревянной лопатой по маковке.
Остальные птицы вмешиваться не стали, незаметно исчезнув, чтобы наверняка успеть передать всю видеоинформацию куда следовало.
– А оно-от и неплохо, – задумчиво протянул дед Ерошка. – Нехай энти злыдни тоже знают, что от нас неведомо чего ожидать можно. Знают и боятся.
Все удовлетворённо ухмыльнулись.
– Так уж признавайся, шайтанова морда, нечисть поганая, много-от у вас тут таких-то ловкачей?
Ахметка важно поправил папаху, слегка присвистнул сквозь зубы и, словно запустив ксерокс, одномоментно размножился на сотню точно таких же нагловатых кривоносых типов в черкесках.
– Школько надо, штолька и будет, э?!
– Красавчик! – одобрительно заключил Барлога. – А дроны как гасить будем? И, кстати, этих чёрных абреков тоже, их ведь каждого водой не обольёшь.
– Фопрос решаемый, толька шоветоваться надо. Пройдём ф скалю, уфажаемые?
– Пройдём, – осторожно вмешался Заур. – Но давайте не в эту.
Предложение сочли разумным. Если по наводке соколов сюда заявятся джинны, то лучше любоваться на их полёты со стороны. Лошадей отвели в проверенную конюшню, и все дружно перешли в небольшой сарайчик на краю аула. Хотя сам шайтан уверял, что джинны тут особо безобразничать тоже побаиваются, то есть заглядывают не часто, летают на бреющем и никого обычно не задевают. Почему?
