Уильям Форстен - Сигнал сбора
Эндрю встал и выглянул за дверь. Дождь лил уже не так сильно, и свет второй луны, Цисты, начал пробиваться сквозь тучи.
Дела у них шли даже лучше, чем он надеялся. К немалому его изумлению, Фергюсон строго выдерживал график. Рабочие бригады Калинки трудились ничуть не хуже, чем их коллеги в Штатах. Сотни Суздальцев укладывали рельсы, укрепляя их известняковым крошевом. Паром восьмой роты бороздил Мельничий ручей от рассвета до заката, перевозя известняк, нужный и железнодорожникам, и литейщикам, а в начале прошлой недели ему в помощь было спущено на воду еще одно судно.
Заработал первый падающий молот, приводимый в действие подливным колесом, наспех установленным в боковом канале выше главного колеса литейной мастерской. Вообще-то это колесо плохо подходило для такой работы, но в начале весны его должны были сменить сдвоенные двадцатифутовые колеса, которые сейчас изготавливались. Даже той энергии, которую давало малое колесо, хватало для того, чтобы получались железные пластины для рельсов, и строительство железной дороги от пристани к лесопилке было уже наполовину завершено.
Парни из пятой роты организовали в литейной круглосуточный режим работы, убедив в конце концов присоединиться к ним своих друзей из третьей роты, которые еще не были заняты в каком-нибудь своем производстве, пообещав отдавать им четверть от прибыли. Некоторые из литейщиков спускались в лагерь только на утреннюю поверку и на обязательные учения, проводившиеся каждый день.
У них появилась даже банковская система! Полк стал корпорацией, управляемой советом директоров, выбранных от каждой роты. Потребовалось немало сложных расчетов, но в итоге эта система заработала: каждая рота выпустила ценные бумаги, которые обеспечивались товаром и услугами. Половина прибыли отходила полковой казне. Билл Уэбстер, чей отец был банкиром в Портленде, стал президентом корпорации. Эндрю прекрасно понимал, что является полным профаном в области экономики и с легким сердцем перепоручил все финансовые дела полка лысеющему девятнадцатилетнему солдату. Уэбстер был явно польщен тем, что ему поручили должность, которую, как правило, занимают люди втрое старше его, и усердно принялся оправдывать оказанное доверие. Каждая рота приобрела акции корпорации, и бумажная фабрика Гейтса уже планировала выпуск банковских билетов. На обратной стороне купюр было решено изобразить печать Мэна, а на лицевой — портреты Эндрю, О’Дональда, Кромвеля, Вайса и даже Ивора.
Это вызвало несколько забавную дискуссию, так как офицеры никак не могли прийти к согласию относительно того, чье изображение на каких купюрах печатать, хотя все сошлись на том, что портрет Ивора должен украшать самую крупную банкноту в пятьдесят долларов. В конце концов было решено бросить жребий, и, к своему тайному разочарованию, Эндрю вытащил самую короткую соломинку. Это означало, что его лицо появится на самой мелкой, однодолларовой купюре. Особенно обидным было то, что хвастун Тобиас вытащил двадцатидолларовую соломинку и теперь ходил напыщенный как индюк.
Эндрю вновь посмотрел на список, лежащий у него на столе. Первая и одиннадцатая рота занимались лесозаготовками, так как большинство солдат в них были родом из северных лесов Скоухегана, где почти все жители работают лесорубами.
Третья рота была занята вместе с пятой в рудниках и литейной мастерской; четвертая продолжала заведовать лесопилкой и недавно обзавелась новой восьмифутовой пилой, расправлявшейся с огромными бревнами с такой легкостью, будто нарезала сыр. В ведении восьмой роты находились паромы, седьмая владела мельницей, которая работала теперь круглые сутки. Вторая рота трудилась в каменоломне, а десятая занималась возведением плотин и через пару дней собиралась приступить к осуществлению грандиозного проекта доктора Вайса.
Людей О’Дональда пристроили в литейной мастерской и в кузнице Данливи, где отливалось и ковалось железо и как раз накануне была впервые получена сносная сталь.
Кроме этого, существовало еще несколько десятков небольших производств, которыми солдаты занимались самостоятельно, — например, бумажная фабрика и печатный станок, готовый к выпуску первого номера полковой газеты. У Готорна не было отбоя от заказов суздальской знати, желавшей обзавестись часами, а моряки Тобиаса топили китовый жир. Джексон открыл пекарню — трудность была только в том, что он пока плохо умел печь, и Эндрю подозревал, что если бы не помощь Людмилы и ее подруг, весь полк давно бы уже отравился этим хлебом.
Эмил носился с идеей стеклодувной мастерской, полагая, что сможет завести выгодное дело, если научится изготавливать линзы для очков.
— Добрый вечер, сэр.
Эндрю оторвался от своих бумаг и перевел взгляд на вошедшего юношу.
— Привет, Готорн. Собрался погулять, несмотря на погоду?
— На самом деле там довольно хорошо, — возразил Винсент, и Эндрю увидел Таню, выглядывающую из-за плеча юноши.
— Хорошо? — переспросил Эндрю, посматривая на девушку. — Наверное, ты прав, сынок.
— Я проходил мимо, увидел, что у вас открыто, и решил пожелать доброго вечера. Пожалуй, нам пора идти, сэр.
Эндрю с улыбкой проводил взглядом молодую пару, исчезнувшую в сумерках, и его мысли вновь обратились к Кэтлин.
«Что же случилось?» — спросил он себя. После того случая с Джеймсом четыре месяца назад она старалась держаться в стороне от него, все время проводила в лазарете, помогая больным и тем, к кому еще не вернулся рассудок, а по вечерам гуляла одна. Она отвечала вежливым отказом на все его предложения о совместных прогулках на лошади или поездках в город. Может, это он во всем виноват? Может, Мэри ранила его так глубоко, что теперь он не способен по-настоящему раскрыть свою душу, и Кэтлин, чувствуя это, не желает иметь с ним дело. Или это из-за того, что война слишком сильно впиталась в его кровь и она видит в нем только машину для убийства, которая в любой момент может быть разрушена? Будет ли он когда-нибудь счастлив, или эта возможность была уничтожена Мэри и похоронена при Геттисберге? — думал Эндрю. Неужели ему остались только страх перед болью и ночные кошмары, в которых он видел своего брата?
— Ваш полковник всегда выглядит таким печальным, таким отстраненным, — тихо произнесла Таня, крепко прижимаясь к Готорну.
— Я его понимаю.
— У тебя в глазах такая же печаль.
Винсент промолчал. Каждую ночь ему снились глаза человека, которого он убил, или крики Сэдлера, а иногда ему казалось, что он снова висит на веревке и мир меркнет вокруг него. Разве это можно объяснить?
— Ты жив, Готорн. У нас есть пословица: жизнь для всех людей, знатных и простых, любовь для молодых, а милость Кесуса и мир для стариков.
Дрожа, она встала перед Винсентом и взглянула ему в глаза.
— Я люблю тебя, — прошептала девушка, бросаясь к нему в объятия и жадно целуя в губы.
— Ты дрожишь, Таня, — с беспокойством заметил Винсент, крепко сжимая ее, и в этот момент все печальные воспоминания о ночных кошмарах вылетели у него из головы.
— Уходи со мной. Убежим сегодня ночью, — шептала она в перерывах между поцелуями.
— Что ты такое говоришь? — поразился Винсент, гладя ее длинные шелковистые волосы.
Девушка заплакала.
— Убежим вместе, — повторяла она. — На восток. Может, там тебе ничего не грозит.
— Дезертировать? — тихо рассмеялся Винсент. — Таня, Таня, я солдат. Я не могу дезертировать. Здесь мой народ и мои друзья.
— Пожалуйста, любовь моя.
В ее глазах он заметил страх.
— Что случилось? — Винсент схватил ее за руки. — Почему ты так напугана?
— Я не могу сказать тебе, — глотая слезы, прошептала Таня. — Любовь моя, верь мне. Мы можем убежать этой ночью, пока не…
Ее голос оборвался. Она боялась признаться ему, что скоро все переменится и начнется новая жизнь, которая может оказаться очень короткой. Приглушенные разговоры ее отца с его друзьями пугали Таню. Ей казалось, что их планы безумны и ни к чему хорошему не приведут. Их неизбежно ждет неудача. Ее отец умрет, возлюбленный тоже умрет, и даже если она останется в живых, ее нерожденное дитя будет в наказание отправлено в яму, когда придут тугары.
— Полковник здорово прищучил этого Раснара. Не бойся, он ничего нам не сделает.
Она покачала головой:
— Дело не в этом.
— А в чем?
— Я не могу этого сказать. Давай просто убежим, пока не поздно. Есть люди, которых мы называем Странниками, они всю жизнь движутся на восток. Мы можем присоединиться к ним и будем в безопасности.
— Таня, о чем ты умалчиваешь?
Девушка закрыла голову руками и зарыдала.
— Это тугары? — тихо спросил Готорн.
Потрясенная этими словами, Таня в ужасе уставилась на него.
— Это те, кого вы называете тугарами? — настойчиво спрашивал Винсент.