Кирилл Юрченко - Первач
Прошел час, а Тихон все ждал, что подует ветерок, или что туман сам собой начнет растворяться. Но плотная завесь и не думала исчезать. Все еще не отчаиваясь, он вдруг подумал о таком простом выходе — спуститься вниз и поискать под мостом лодку или хоть что-нибудь, на чем можно было бы переправиться на другой берег. И едва Тихон поднялся, случилось то, на что уже он не надеялся.
Словно решив, что с человека достаточно испытания, не от ветра — сам собой — туман вдруг собрался в плотные образования, превратившись во что-то наподобие клоков ваты или барашков пены, цепляющихся друг за дружку и образующих толстый непрозрачный слой. В едином порыве эта масса, как огромная перина, стала подниматься вверх, будто кто-то неведомый раздумал таиться и приподнимал край покрывала, дозволяя человеку увидеть то, что было спрятано от его глаз.
Покрывало двигалось вверх медленно, перекатываясь волной и освобождая взгляду открывающееся впереди пространство. Это было настолько фантастическое зрелище, что в первый момент Тихон, задрав голову вверх, наблюдал за поднимавшимся туманом и только потом опустил взгляд и заметил город. Ободранный и обглоданный Смертью. Большинство зданий оказались разрушенными. Не было и тянущихся ввысь тополей, придававших когда-то пейзажу законченный вид.
«А что я надеялся увидеть? Город, восставший из ада? Тот, каким он когда-то был — скромный, с девственно-чистым воздухом, прозрачным на многие километры, с чудно сохранившимися дворами старинных деревянных и каменных домов, утопавших в густой зелени, с молчаливыми чистыми и тенистыми улицами? Так ведь таким Иркутск выглядел только в лучшие свои времена. А я их не застал. Да и отец мой тоже. Так что ничего этого здесь и быть не могло».
Тихон пытался хотя бы мысленно вернуть утраченный облик города, вспомнить, как он выглядел на его памяти, но память противилась его желанию. Будто Иркутск и был таким всегда — жалким, изуродованным.
У Тихона сжалось сердце: впервые в жизни он подумал о своем родном городе как о живом существе. Правда, теперь уже мертвом. А ведь раньше он никогда по-настоящему не ценил свой город. Не понимал его красоты. Не интересовался его прошлым, не замечал, или делал вид, что не замечает его настоящего, как и большинство людей вокруг, живя в мирке своих типовых квартир и неуютных двориков, не сильно печалясь о том, что Иркутск теряет свою самобытность.
Да разве он один такой в Сибири город? Их были сотни. Больших и маленьких. Мы родились в них, но на самом деле толком их никогда не любили. И не помнили о тех людях, которые строили эти города. Для нас строили. Мы сами, тысячи нас, миллионы обитателей этих городов только и занимались тем, что помогали стирать прошлое, не берегли его. Бессознательно, но оттого не менее преступно. А потом кто-то нажал кнопку и одним махом довершил начатое в наших душах…
«Зря я пришел сюда. Здесь все разрушено. Но возможно за той горой, которая виднеется отсюда сквозь зубчатый рельеф развалин, стоит нетронутый взрывами дом, где я жил с семьей? До сих пор стоит, зовет меня?!»
* * *Какая-то сила влекла его на это место. И Тихон решил, что попадет туда во что бы то ни стало. Неважно, зачем. Дойдет и вернется назад к Нусупу и Амине…
Теперь, когда странный туман поднялся вверх, оказалось, что продолжение моста находится примерно в четырех метрах от края разрыва, где стоял Тихон. Дальше мост снова разломан, но там разрыв короче.
Нужно как следует разбежаться!
Он отошел подальше. Закрыв глаза, представил, как оттолкнется (как можно сильнее!), и что, возможно, противоположная сторона примет его неласково, если он не сумеет прыгнуть достаточно далеко (или не дай бог соскользнет нога!). Мысленно Тихон проделал скачок несколько раз, настраивая себя.
Первую брешь преодолел без труда и, не останавливаясь, побежал к следующей, зная, что и там не остановят метры пустоты. Перепрыгнул через второй разрыв и снова не замедлил хода. Помчался вниз, к бетонной лестнице, что с насыпи моста спускалась к набережной.
Он бежал по бульвару, когда-то всегда полному людей. Растрескавшийся асфальт коварно вздыбливался под ногами, заставляя спотыкаться, но Тихон и не думал переходить на шаг, помня о том, что нужно вернуться к ребятам как можно скорее и до наступления ночи уйти из города. Прочь из этого места, где нет жизни. И, возможно, никогда больше не будет…
Человеческий силуэт, неожиданно возникший впереди, заставил его остановиться. Не сразу Тихон сообразил, что перед ним памятник. А когда понял, удивился еще сильнее — настолько необычным казалось увидеть эту монументальную фигуру в столь странном положении.
Должно быть, под гигантским постаментом, на котором возвышалась фигура императора Александра III, образовалась трещина, а затем промоина, достаточная для того, чтобы тяжелое основание ушло в нее целиком. И теперь памятник стоял не на возвышенности, а на уровне земли, во весь рост своего тяжелого изваяния. Грязная вода в котловане, скрывшая собой постамент, чуть касалась сапог императора, облаченного в атаманский мундир сибирских казаков. Удивительным казалось, что памятник не покосился, не разрушился, в отличие от зданий, стоявших вдоль бульвара. Он по-прежнему стоял идеально ровно, отчего создавалось впечатление, будто самодержец, живой как никогда, решился прогуляться по улицам города, в котором никогда не бывал, но где в память о нем воздвигли памятник, затем разрушили после революции и восстановили спустя многие десятилетия.
И вот император в задумчивости остановился посреди огромной лужи. Он стоял к Тихону спиной, настолько могучей, что, казалось, дай Богу трех таких, и они не хуже атлантов будут держать Землю — не выдуманную мифотворцами, а самую что ни на есть настоящую.
Тихон обошел памятник и посмотрел на задумчивое лицо, обращенное на восток. Царь не замечал стоявшего поодаль человека, который по сравнению с ним казался ростом не больше гнома. Напряженно всматриваясь вдаль, Александр, должно быть, видел границы своей империи — той, которая навсегда исчезла в пламени истории. Возможно, согласно теории множественности миров, она еще где-то существовала. Где-то в иной реальности, в которой события легли совсем по-другому и где должны были жить люди, соответствующие той гармонии и духовной целостности, что читалась на лице великана.
Оправившись от потрясения, Тихон последовал дальше, но несколько раз останавливался, чтобы оглянуться на самодержца.
Он направился к видневшимся издали башням Кресто-Воздвиженского храма, стоявшего у основания горы, от которой взял правее, вдоль склона, а затем с замиранием сердца поднялся вверх. Ожидания не обманули — разрушений здесь оказалось меньше. Пройдя еще немного, Тихон достал бинокль и поднес к глазам. В узком промежутке между избежавшими разрушения зданиями он увидел, наконец, дом, с которым были связаны самые лучшие и в то же время самые чудовищные моменты его жизни. Размылось изображение в окулярах: нахлынувшие слезы мешали смотреть. Не утирая их, Тихон двинулся вперед, и поднявшийся неведомо откуда ветерок холодил ставшие влажными щеки.
Теперь отчетливо можно было разглядеть черные зеницы окон с закопченными стенами внутри и потемневший от грязи кирпич фасада, когда-то оранжевый, а теперь охристо-серый. Но все же это был его дом — не фантом, не призрак. Он ждал Тихона, манил к себе, как будто собирался раскрыть какую-то тайну.
Когда он свернул за угол, чтобы выйти к подъездам, стайка черных большеголовых птиц взметнулась навстречу. Они испугали Тихона, устремившись к нему, а потом резко брызнули в стороны. Но не улетели совсем, а какое-то время кружились, словно хлопья сгоревшей бумаги, после чего расселись на конструкциях порушенного детского городка, позволяя себя рассмотреть.
Уже привыкший к тому, что город вымер, Тихон не ожидал увидеть здесь хоть что-то живое. Тем более птиц. Тем более таких необычных на вид.
— Чем же вы тут питаетесь?
Страх, спровоцированный неожиданным появлением стаи, разросся до невероятного предположения: что если эти птицы призваны убивать любого, кто осмелится проникнуть в Полосу? Почему нет? Создавалось впечатление, что их крылья не просто отливают металлом, а сделаны из него. А их толстые мощные клювы, почему-то он был уверен, способны при желании пробить даже тонкий лист железа. Но прошло удивление, и Тихон отбросил эти мысли как полнейший бред. Но все же осторожно и медленно двинулся вдоль стены. Миновал первый подъезд, второй, и оказался перед своим. И вспомнил тот день, когда стоял здесь под проливным дождем и так же, как в эту минуту, смотрел на окна своей квартиры. Только тогда жизнь кипела вокруг, слышны были голоса автомобилей, шел проливной дождь, ветер трепал мокрые листья, и горел светильник над подъездной дверью — теперь покрытый толстым слоем пыли, хотя все еще целый…
