Виктор Глумов - Солдаты Омеги (сборник)
Светало. Ободранная щека пульсировала нарывом, ныл нос, саднил лоб. Гус с трудом выбрался из расщелины и еле сел — мышцы затекли за ночь. Нельзя на голом камне спать, да еще когда опасность подстерегает, но он будто сознание потерял. Ничего, обошлось же. Густав везучий. Он огляделся — в темноте перепутал направление, не спускался, а двигался вправо… И хорошо, что не спускался: прямо по курсу сыпучка, за ней — обрыв. Никакое везение не спасло бы, свернул бы себе шею. Гус принюхался, прислушался: ни запаха костра, ни голосов. Значит, далеко ушел. Вот и славно. Насвистывая еле слышно, он выбрал маршрут поудобнее и прихрамывая побрел вниз.
Самое верное — вернуться домой. Дорога хорошо известна, в пещере есть, по крайней мере, лекарства и запас еды. Привести себя в порядок надо, вон раны так и дергают — может быть нагноение. А потом уже, когда все закончится, собирать на Полигоне чужое добро. Пусть этот сезон окажется не таким сытым и привольным, как планировалось, но Гус его переживет.
Засаду он учуял издали, выискал приличного размера камень, залег за ним. Чуть ниже, уже в долине, в зарослях кустов, неразборчиво спорили, жгли костер, пахло жареным мясом. Рот наполнился слюной, Гус сглотнул. Это что же такое, это кто такие? Попросить помощи? Сам он никогда бы не помог подозрительному бродяге, с которого и взять-то нечего.
Гус лихорадочно размышлял. Знать бы, кто там… Наконец он принял решение и со всей возможной осторожностью принялся подбираться ближе.
— …не полезу, Кир, — бубнили молодым басом, — верная смерть — на скалы. Все знают. Помрем же все.
И волки, и тени там, и этот… ыыы… черный… вонючий… ыыыы… Некроз, о!
— Да пойми ты! Пойми: это не сказки. Вы со мной сюда пришли, а в последний момент — назад повернете? — Этот говорил складно — образованный и, судя по голосу, совсем юный. — Струсили, что ли?
— Пришли, с тобой весело, — сказали голосом потоньше. — Дальше — не-е-е. Порось жить хочет.
— И Рыло тоже хочет! — взвился бас. — А ты врё-о-ошь!
— Не сказки это! — взвыл образованный, и его голос приобрел до боли знакомую интонацию. — Только помоги мне — и больше на Полигон не вернетесь!
— Конечно, — передразнил бас, — живым не вернешься.
— Да чтоб вас! Поедете в Омегу, будете под стенами жить, работать, жрать от пуза, баб тискать! И никто не тронет! Понятно?!
— Не верим тебе, — подытожил бас. — Сказочник ты.
Кто-то, скорее всего образованный, шумно вздохнул. Гус подобрался еще ближе, теперь компания была прямо за кустами. Он чуял удачу, но пока не понимал, что делать. Не спугнуть бы. Так. Значит, один тащит других в горы. Это любопытно, знаем мы одного мальчишку, который тоже в горы спутников потащил… Оба мальчишки, понятно, омеговцы. И чего их туда тянет, а?
Ясно! Они задание от руководства получили.
Гус сунул палец в рот и укусил его, чтобы не выругаться. Каким же он был дураком! Лекс, пацан, едва-едва женилку отрастивший, его провел! Наплел про уничтожение, про облаву, про недоступную высоту. А самому нужно ту высоту занять и удержаться. И вот здесь, за кустами, его противник. Как бишь? Кир.
Можно было уже отступать, действовать по плану: домой, подлечиться, отлежаться, а потом выходить на тихую охоту. Но Гус почему-то медлил, прикидывал свои возможности. На месте Кира он прогнал бы бродягу. А если предложить самое ценное для этого Кира? Информацию о конкуренте? Подтвердить его слова перед остальными, чтобы собранная омеговцем банда вперед Кира на скалы полезла?
Авантюра. И все же…
Гус отполз подальше. Выскочишь из кустов — пальбу откроют. Надо действовать осторожно. Улегся на спину, прикрыл глаза.
— Помогите! — еле слышно позвал Гус.
Гул голосов смолк. Прислушиваются. Не верят. Он вспомнил, как сильно болят раны, как ноет все тело после ночевки в расщелине и заголосил:
— Лю-уди! Помогите!!!
На Полигоне не принято звать людей. На Полигоне никто не придет к тебе на помощь. Но мальчишка — из Омеги, а Гус на примере Лекса изучил омеговских выпускников, жизни не нюхавших, забивших себе головы сомнительными ценностями.
— Помоги-и-ите!
— Чего орешь? — неприветливо спросили сверху.
Гус с трудом разлепил веки. Над ним стоял пацан одного с Лексом возраста, наглый даже на вид.
— Помоги, сынок, — прохрипел Гус. — Еле ноги унес… Воды дай.
Кир опустился подле него на корточки. За спиной омеговца маячили фигуры его спутников. Четверо. Бр-р-р, ну и амбалы. Гус снова прикрыл глаза, вспомнил все худое, что случалось в его жизни, и пролепетал:
— Не бросай старика… Отплачу.
— Воды принесите, — скомандовал Кир. — Нет. Лучше берите его за ноги — за руки и к костру.
— Это зачем? — удивился давешний бас. — Тебе приперло — ты и тащи.
— Я один не справлюсь. Что же вы, бросите пожилого человека умирать?
О, бросят, еще как бросят! Понадобится — так и вовсе добьют. Гус это прекрасно осознавал. Но виду не подал, дышал с трудом, прерывисто, постанывая. Важно быть убедительным. Наверху забубнили, совещаясь. Потом грубые руки подхватили Гуса и поволокли. Он застонал громче — и правда было неприятно, да еще с новой силой разболелось колено. Положили, плеснули на лицо воды. Гус широко распахнул рот и принялся жадно глотать влагу. Кто-то поддержал его голову, дал напиться.
Гус счел за лучшее «очнуться» и обвести собравшихся мутным взглядом.
Пятеро, считая мальчишку. Сразу видно, кто здесь омеговец. Остальные одеты в лохмотья, едва прикрывающие срам, на одном — старая шляпа с обвисшими полями. Вооружены. Вон, даже топор на поясе у крайнего слева. Босиком… Самая, наверное, невезучая банда в здешних краях. Даже не «мясо» — падаль. Одного сезона не переживут, первыми полягут.
Омеговец в грязных, когда-то светлых, брюках, кожаной куртке. Нос ему недавно разбили, а то и сломали — распух носяра, на тонком нервном лице этакая лиловая блямба странно смотрится. И синяк под глазом не красит. Невысокий, гораздо мельче Лекса, и в кости тоньше. Зато жилистый. Гусу он понравился. Непростой мальчик, сообразительный. Такой и нужен, чтобы быть его, Гуса, орудием.
— Ты кто, дядя? — брезгливо поморщился Кир.
— Гусом меня зовут, — прохрипел Гус так тихо, что мальчишке пришлось склониться к нему, — местный я. Три сезона уже живу… А тут поверил, понимаешь? Такому же сопляку поверил! На высоту звал, а потом со скалы столкнул. Я ему все отдал, а он меня со скалы столкнул…
— На высоту? — Взгляд у Кира стал колючим.
Гус про себя расхохотался: «Эх ты, простота! Предсказуемый, наивный! Ну, ничего, мальчик, ты у меня попляшешь. Сначала поможешь, а уж потом я от тебя избавлюсь. И от головорезов твоих».
— На высоту шел… Худо мне, дай еще воды… Спасибо, сынок… — Гус закашлялся. — Лексом его зовут, может, знаешь такого? И ведь ладно бы прогнал… забрал всё и прогнал… а как понял, что я слишком много знаю про его слабые места — столкнул. Чудом выжил, судьба хранила.
Головорезы Кира внимали шепоту с почтительным молчанием. В их пустых головах такие сложные построения не приживались — не за что зацепиться. А вот Кир все понял, насторожился. Вскочил, забегал по полянке.
«Ха. Вот ты и попался». Гус заранее знал, что спросит мальчишка, и не ошибся, конечно:
— Какие у него слабые стороны? Говори, старик. Ты мне поможешь, я тебе помогу. Что ты хочешь?
— Отомстить, — искренне ответил Гус. — Убить Лекса.
* * *Головорезов звали Рыло, Жирный, Упырь и Порось, и были они братьями-четверняшками, совершенно одинаковыми. Только голоса чуть различались, да шрамы разные на них оставила жизнь. Прежде чем попасть на Полигон, они промышляли разбоем и быстро прослыли отморозками, ведь даже для кетчеров были слишком тупыми и жестокими. Руководила братьями их мамаша, Кривая Зося, на востоке Пустоши довольно известная. Тоже тварь та еще. Поговаривали, на Зосю ни один мужик не позарился, так она под мутанта легла (или даже под симбионта, что сомнительно) — так и выродила своих четверняшек. Опоросилась. Говорили и обратное: что Зося с ранней юности отличалась умом. Этому Гус верил охотнее. Зося была умна, наделена звериным чутьем, по-звериному же не знала ни стыда, ни совести, ни сострадания. Мужиков у нее было несчитано, Зося просто брала понравившегося, и никто не смел ей отказать. Отказавшего ждала месть, а вот никаких милостей согласившемуся не светило. В живых оставят, на всю Пустошь не ославят — и хорошо.
Сути дела это, правда, не меняло — однажды Зося родила четверых. К своим детенышам воспылала опять же животной любовью, прибилась к кетчерам, сама мальчишек вырастила, сама воспитала. И мальчишки начали маме помогать. Некоторые истории про веселую семейку Гус слышал, и даже его они до костей пробирали.
Все было хорошо у мальчиков, никто их поймать не мог, пока Кривая Зося оставалась в силе, а потом в уме, когда ноги отказали. Мальчики ее на себе с места на место таскали, слушались. Но никто не вечен. А если еще и пьешь, где попало спишь, с кем попало проводишь ночи — так и вовсе… Говорили, что Зося в молодости здоровенной была, потом поизносилась. Померла она своей смертью.
