Александр Зорич - Пилот мечты
Словом, цирк! Весело, нет слов.
Весело было на всей ангарной палубе Б. Многолюдно и весело.
Надо понимать, что такое ангарная палуба крупной орбитальной базы. Площадка в шестнадцать футбольных полей, к которой, через капитальную переборку, примыкают ангары, ремонтные мастерские, оперативные склады, парковка техники обслуживания, раздевалки и прочая подсобка.
В данный момент переборочные ворота были подняты, что увеличивало необъятность в два раза. То есть создать заметную толчею на палубе было затруднительно. Но вот ведь можно, оказывается!
В конце палубы стояли под разгрузкой пять «Андромед». Из четырех тащили опечатанные контейнеры внушительных размеров. Транспортеры-погрузчики ползали из ангара и обратно, а вокруг них суетилась толпа техников, среди которых выделялся сеньор Пантоха дель Рио — начальник технической службы всего концерна. И еще куча пиджаков, которых в такой концентрации на палубе я не видал ни разу. Все были напряжены, злы и озадачены.
Контейнеры были мне хорошо знакомы. Стандартная заводская упаковка флуггеров под сборку, плюс запчасти и комплектующие. На каждом красовался целый иконостас: логотип «DiR», герб ЮАД, герб ОН. Рядом с каждым ящичком вышагивали по четыре подтянутых молодых человека в костюмах. Да что за китайские церемонии?
Но тут я рассмотрел… да-да, родной герб военфлота!
И почти не удивился, когда из пятой «Андромеды» посыпался, грохоча армированными подошвами, взвод бойцов в полной экипировке. Да не «Эрмандада» какая-нибудь — настоящий флотский осназ! Тяжелые бронескафандры «Валдай», разгрузки со штатной выкладкой, «Нарвалы», красота!
Мой острый взгляд углядел сразу двух лейтенантов (хотя на взвод хватило бы и одного), а также капитана и, чудо чудное, целого подполковника! Настоящее звездное небо, аж шея болит.
Что творится в нашем захолустье, товарищи?
Я побрел выяснять. И наткнулся на корректного молодого человека, появившегося буквально ниоткуда.
— Простите. Вам дальше нельзя, — сказал корректный с чистейшим московским акцентом.
— Что происходит, уважаемый? Я тут на работе, вообще-то, мне пройти надо!
— Простите. Не ваш уровень допуска.
— Да я, собственно…
— Вернитесь, пожалуйста, на место и занимайтесь своими делами.
Вот так поговорили…
Из миллиардов разумных существ в Галактике общаться подобным образом умеет лишь один подвид: сотрудники оперативных отделов ГАБ. Я не я буду.
От бесплодной аналитики меня спас вызов коммуникатора: на взлет!
— Тамбур герметизирован, — сообщил робот-автомат. — Начинается подача на катапульту. Шлюз герметизирован. Идет откачка атмосферы. До готовности пять, четыре, три, две, ноль. Внимание, шлюзовая камера открывается. Контакт с забортным пространством.
Я не слышал, как урчат сервоприводы, но видел, как в зубастую пасть шлюзовых ворот втекает черное небо.
— Катапульта готова. На старт.
Где-то под палубой взвыли трансформаторы, катушки приняли ток, и на меня прыгнули звезды.
Я дал отводной импульс. «Тьерра Фуэга» стремительно уплывала назад вместе со всеми ее тайнами, молодыми людьми из ГАБ, флотским осназом, доморощенной дурью Пьера Валье и сеньором Роблесом.
Я в космосе! Вместе с «Доной Анной» и шестью десятками калифорниевых 210-мм снарядов по пять мегатонн каждый. Кстати, на всякий случай мы с Тосаненом нацепили не обычные «Саламандры», а настоящие боевые бронескафандры с основательной радиационной защитой.
Будь мы в российском военфлоте, нам дали бы «Граниты». Но концерн на нормальных новых бронескафандрах экономил.
То есть «Граниты» на всякий случай имелись, но выдавали их далеко не всем и по какому-то прихотливому графику. В итоге я пользовался архаическим скафандром неопознаваемого азиатского производителя — по-моему, из фондов пекинского музея космонавтики. Мы с Валье в свое время старательно извели полустершиеся иероглифы, которыми был украшен шлем, и нарисовали российский триколор. Для доходчивости я еще написал на шлеме: РОССИЯ.
Знаете, шутки шутками, а в такой глухомани как Тремезианский пояс подобная однозначность в идентификации может запросто жизнь спасти. Не приведи господь, будет дрейфовать моя контуженная тушка в скафандре по орбите, найдут меня трапперы, так к русскому будет совсем другое отношение, чем, положим, к гражданину Ниппона, Океании или той же Директории Азия.
Мы садились на паром первыми, поэтому смогли обозреть весь зоопарк, вышедший на охоту за астероидами, только после прилета к АД-112.
Эскорт нам выделили знатный. Четыре «Хагена» с шестью сверхмощными ракетами ПКО «Доннершлаг» под плоскостями у каждого, «Ягуар» с «Соколом» для ближнего прикрытия и, на всякий случай, два каноненшиффа. Те самые «Андромеды» с монструозными лазерными башнями.
Вообще-то их превратили в настоящие летающие батареи, а заодно в рекламный стенд военно-космических вооружений ЕД — Европейской Директории. Со сверхштатных крыльевых пилонов грозили миру по четыре французских «Мартеля» и четыре германских «Ягдхунда», а под брюхом покоились пары «Доннершлагов». Всё новейшее, мощнейшее, дорогущее.
За калифорниевые пушки боялись. Если их вдруг у нас отнимут, концерну «DiR» нелегко придется. Прямо скажем, кое-кого не то что на пожизненное — могут и в расход.
— Румянцев, ты прост-то люб-буйся! — воскликнул Тойво на своем неподражаемом русском. — Вот эт-то да! Каких чудовищ послали с нами!
— Ты бы на себя со стороны поглядел, — ответил я. — Наши «Аннушки» — вот натуральные чудовища.
— Эт-то да, так! Без дур-раков!
— Парни, вы начинайте бы, наверное. Вам надо уничтожить расстрелянием по пятьдесят… как это… гарбэдж… мусорных астероида!
Этот голос и этот акцент не узнать невозможно!
— Данкан! Ты ли это?!
— Так, я есть! Пилотировать «Горыныч», да.
— Андрей, давай уже, полет-тели. Работа не волк, не пристрелишь.
Тосанен опять неподражаем. Но он прав, нам было очень пора. Полсотни каменюк за смену. Рехнуться можно.
— Удачи, ребята! Паром ждет здесь для надобность ремонта. Истребители «Ягуар», «Сокол» патрулируют здесь тоже! «Хагены» и каноненшиффы с вами!
Мы разделились на два каравана и отвалили в стороны — каждый в свой квадрат.
Что я могу сказать? Работа несложная, но ответственная.
Впереди я с «Доной Анной». Позади, в двухстах километрах, эскорт. Так как я постоянно разворачиваю «Хаген» к новым целям, приходится подолгу ждать, пока они уйдут из опасной зоны. То есть в мой глубокий тыл.
Работает СР-сканер. Желто-зеленые астероиды — полезные, а синие — вредные. Стреляем по синим. Хризолиновых булыжников много. Очень много. А такие жирные я вообще только один раз видел, когда мы, матюгаясь, буксировали астероиды из АД-186. Только там-то их было всего два, а тут залежи! Залежи и табуны!
СР-сканер не только отделяет овнов от козлищ. Он умело вскрывает структуру козлищ и выдает целеуказание по наиболее уязвимым местам вроде разломов, полостей, ледяных вкраплений и так далее.
Особая пикантность в том, что стрелять приходится почти в упор. Гарантированная прицельная дистанция с сохранением КВО в один метр у экспериментальных снарядов — 200 км.
Это значит, что подлететь лучше поближе, километров так на полтораста, а то вдруг не попадем в очередную слабую точку астероида? Если снаряд рванет на поверхности, астероид скорее всего просто улетит.
Для повторных выстрелов резерва считай что и нету.
Хорошо хоть камушки все мелкие. От пятисот метров до трех кэмэ максимум.
Понеслась.
Я целился и потел, памятуя об электромагнитной волне и субатомных осколках, которые неминуемо долетают и до моего любимого «Хагена».
Выстрел! Флуггер ощутимо дергается. Тут же плоский разворот — и хорошая тяга на маршевые! Скорость у снаряда первая космическая, так что у меня есть не более двадцати секунд, чтобы отскочить подальше.
Паракорундовая головка врезается в тело астероида на сотни метров, и уже там, в глубине, срабатывает детонатор. Камеры заднего обзора я даже не включаю, надо жалеть их далеко не вечный ресурс. Все равно сзади полыхает так, что стекла кабины автоматически поляризуются. Парсер недовольно пищит, удивленный электромагнитным буйством сверх всяких норм.
Астероиду гарантированный кирдык! Вспухает шар плазмы, уходит в стороны диск ударной волны, совсем коротенький в вакууме, секунд десять горит крошечное солнце, разлетаются обломки и все. Я ищу новую жертву.
Минус пять астероидов. Минус пятнадцать.
В эфире не стихает буря восторгов. Тосанен радуется, как ребенок.
— Вот жахнуло! Эх, так бы всю жизнь работать… Обожаю эстетику разрушений! Румянцев! Как у тебя с чувством прекрасного обстоит? Ты находишь свою эстетику в ядерных взрывах? Красота! — На секунду голос тонет в помехах. Надо полагать, эстетично рванула очередная БЧ.
