Вадим Львов - Сталь и пепел. Русский прорыв
– Pan oficer, wstawaj! Nie jesteś ranny?
Ему помогали подняться две симпатичные девушки в пятнистой форме и с повязками сестер милосердия на рукавах. На перепачканных копотью от горящего авиационного топлива мордашках сверкали страхом и любопытством одновременно серые и карие глазки.
«Хоть что-то хорошее за этот проклятый день…» – подумал Роджер, пытаясь натужно улыбнуться и сделать панночкам комплимент.
Катандзаро. Италия
Харон открыл глаза и недовольно посмотрел на бьющие в лицо лучи заходящего итальянского солнца. Затем поднял руку и глянул на часы. До прибытия в пункт назначения остается час десять. Черт, опять сбился с нормального жизненного ритма. Тяжело – из Сибири в Москву, оттуда – в Италию с пересадкой в Хельсинки. И все за неполные сутки. Да и настроение весь день отвратное. В самолете, еще по пути в Москву, ему приснился гнусный майор Якубов, из-за которого вся жизнь Харона пошла наперекосяк и благодаря кому он мчался теперь в Калабрию.
Тут поезд наконец плавно остановился. Прибыли, столица Калабрии – Катандзаро. Харон пружинисто вскочил, надел тонкую лайковую кожаную куртку, взял небольшой деловой портфель и вышел из купе.
У окна спиной к двери купе, в котором он ехал, стоял и смотрел на древний город его напарник, сухопарый мужик по прозвищу Ухват.
– Пошли. – Харон слегка хлопнул Ухвата по плечу. Тот недовольно покосился, но ничего не сказал. Если бы сейчас кто-нибудь из подчиненной Ухвату многочисленной сибирской братвы видел, как фраер командует криминальным авторитетом, получился бы скандал с последующим разбором. В результате процентов на девяносто в могиле оказался бы сам Ухват – слабаков среди «крутых» не жалуют.
Но Ухват слабаком не был. Наоборот, это был свирепый бандюган, о жестокости и хитрости которого по всей необъятной Сибири слагали легенды. Но человек, с которым он сегодня ночью из Шереметьево вылетел в Европу, был несравненно круче. На порядок, несмотря на относительную молодость. Ухват, как авторитет «сверхновой криминальной волны», совмещал в себе, словно языческий бог Янус, две натуры. До отсидки он был примерным семьянином и блестящим офицером, после – лидером шайки только что освободившихся босяков, огнем и мечом расчищающей себе место под сибирским солнцем. За последние три года на него покушались уже больше десятка раз, и всегда безуспешно. Мало кто догадывался, что вся эта «сверхновая криминальная волна» порождена совместным творчеством администрации главы государства, МВД и рядом смежных ведомств.
Глава Руси не любил пускать дела на самотек, даже в такой специфической сфере современного общества, как криминал. Доставшееся ему в наследство от тандема Молчунова – Боброва криминальное сообщество никуда не годилось. Там заправляли ненавистные Стрельцу «пиковые» и этнические группировки, с которыми, как известно, каши не сваришь, но геморрой наживешь. Да и вести они себя не умеют, все норовят побеспредельничать. Национальные особенности, мать их… Поэтому, укрепившись в Кремле, рассадив своих соратников в мягкие кресла министров и руководителей спецслужб, Стрельченко поставил перед новоназначенными силовиками задачу навести порядок и в этой специфической сфере. Ставку решили делать на славян.
Первой такой «криминальной ласточкой» стал некто Карл. Его настоящее имя мало кто знал, но это было и не важно. До отсидки Карл был активным участником питерского подпольного нацистского движения «Новый фронт-88», разгромленного центром «Э» питерского ГУВД еще при Молчунове. Карл тогда получил шестнадцать лет.
После революционной амнистии он неожиданно появился в Твери с тремя десятками бойцов из Коми и целым вагоном оружия и взрывчатки. Тверская область в то время была поделена между армянскими, чеченскими и цыганскими преступными группировками. Армяне держали торговлю и ремонтные работы, цыгане промышляли наркотой, чечены «паслись» у стратегической трассы Москва – Петербург, подмяв под себя весь придорожный бизнес: кемпинги, мотели, заправки, кафе и рестораны.
Харон тогда был в «заграничной командировке» в США, но новости о дебюте «сверхновой криминальной волны» докатились и через океан.
Начал Карл с ребятами лихо, рванул, как жеребец, «с места в карьер». По всей области заполыхали цыганские особняки, кавказские заправки и закусочные. Создав «базу» на территории одной из заброшенных воинских частей, Карл наносил по противникам сокрушительные удары, попутно выясняя, с кем из местной властной элиты были завязаны пришельцы. Информация о связях уходила наверх, в Москву. Итогом этого стала большая комиссия из федерального МВД и Генеральной прокуратуры, приехавшая разбирать «внезапно обострившуюся» криминальную ситуацию в области. Вся верхушка тверского УВД и областной прокуратуры вместе с двумя заместителями губернатора вылетела в отставку. Потеряв покровительство властей, пылкие пришельцы быстренько очистили территорию области. Не без потерь, правда.
Карл, схватив фортуну за пухлое вымя, переборщил. Молодой, да ранний – с кем не бывает? Подмяв под себя криминал «экспериментального региона» и направив грязные деньги на чистые инвестиции в дорожное и муниципальное строительство, Карл решил поиграть в Бонапарта и нацелился на соседние области. На это разрешения «кураторов» не было, да и в соседних областях сидели парни с железными яйцами. Сунувшись в Новгородскую область, Карл тут же получил «оборотку». И понеслось…
Кто замочил Карла и четырех его бригадиров в гостинице тихого Верхнего Волочка, где они отдыхали от «трудов праведных», до сих пор не известно. Но, несмотря на скомканное окончание, «тверской эксперимент» был признан весьма удачным.
Подобные Карлу личности, вместе со своими «боевыми группами», словно грибы после летнего дождя, стали появляться во всех значимых регионах Руси. Впрочем, ничего нового в этом не было. Достаточно вспомнить знаменитые «сучьи войны»[82]. Власть неоднократно пыталась поставить под контроль криминал и направить поток криминальных денег в нужное Кремлю русло. Не обходилось, понятно, без проблем. Вот в Москве, например, «войну» возглавил некто Перец. Шороху он навел громкого, за полтора года перебив большинство пиковых «королей Москвы». Однако быстро обнаглел – подсел на дурь, стал конфликтовать с властями. Вершиной его сольного творчества стала перестрелка на Кутузовском проспекте с патрулем транспортной полиции. Перца немедленно вызвали на разбор «кураторы». В скромный, но очаровательный ресторанчик на окраине Москвы, где была забита стрелка, Перец, вмазав для храбрости «снежка», примчался на двух бронированных «Hummer H2» в окружении десятка «быков»[83] и устроил «кураторам» форменную истерику. Вопил, что, если от него не отстанут с нравоучениями и придирками, он всех сдаст. Грозил, что сольет информацию в прессу и что у него есть на всех «десять чемоданов компромата». «Кураторы», вздохнув, вежливо с ним попрощались и пожелали всяческих успехов. Перец вышел из ресторана – весьма гордый собой и уверенный в неприкосновенности, сел в бронированный внедорожник и отвалил. После этого никто его больше не видел. Перец просто растворился, исчез, словно джинн, в промозглом и пропахшем бензином московском рассвете. Растворился вместе с «быками» в костюмах от Donatto, огромными «Хаммерами» и чемоданами компромата. Ходили упорные слухи, что его заживо замуровали в фундамент строящегося дома в Бутово.
