Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета
— Куда он приходил? — Саша сам никак не мог прийти в себя.
— В тюрьму, на «химию» нашу, в зону…
Но Александр уже знал, уже видел, будто кино на быстрой перемотке — как и зачем приходил сверхчеловек. Он прошел сквозь ворота, хотя, может быть, стальные многотонные листы выгнуло пузырем, с грохотом сорвало с петель… или с полозьев. Охрана бегала по двору, а скорее всего — спряталась, когда увидела, что Он сделал с теми, кто пытался остановить… Потом шел по гулким коридорам, срывая решетки и перегородки, входил в камеры, обводил безжалостными холодными глазами вжавшихся в стены уголовников…
— Идет, а со стен пыль падает. Двери все выломал, — бормотал мужичок, и Александр ясно видел, что пережил этот человек за несколько минут встречи с неизвестностью…
— Стал в дверях, молчит и смотрит, выбирает. А потом мочить начал… убивать, то есть. Кого руками, кого — так… Нас в хате восемь было, мы с друганом, значит, живые… Он ко мне повернулся, я глаза закрыл. Все, думаю, отмаялся. И говорит так, ласково, я такого никогда не слышал. Иди, говорит, Леша, ты свободен. И адрес назвал — куда идти. Бабка раньше комнаты сдавала, теперь свихнулась совсем. Мы там кантовались помаленьку, а потом снова пришел… Ох, мля…
— Кто пришел?
— Гаврила. Гаврила, сказал — его так зовут. Смотрит на нас, улыбается. Спросил, живы ли? Мы, значит, отвечаем помаленьку. А он говорит: идите теперь к Мастифу. Петя его и спросил: кто такой Мастиф? А он рассмеялся, говорит: собака такая есть. А теперь, мол, и человек такой есть. Он, говорит, ночью больше не ходит. Днем, грит, ходит. И не боится никого и ничего — ни бога, там, ни черта, ни закона, ни власти, ни армии, ничего, самого себя даже не боится… Когда придете, скажите, что вы псы его верные. Вот так, как на духу рассказал…
— И чего?
— Так, это, пришли мы. Что делать? Супротив не пойдешь…
— А почему ко мне?
— Так, это, — замялся мужичок. — Ты же Мастиф. Вот…
— Меня, вообще-то, Смирнов Александр Сергеевич зовут, — резко оборвал Саша, хотя уже знал, что все правильно сказал Гаврила. Все верно, стервец, обсказал, да еще и псов подослал, скотина голубоглазая…
— Так и что, — мужичок нисколько не удивился. — Ты же мусоров положил. «Жилетов» на ферме положил?
— Каких «жилетов», на какой ферме?
— Так ОМОН кличем…
— Это не я…
— Военкомат положил… Губернатора положил… Банк взял… то есть, положил. Наши там были, сразу после вас — говорят: деньги целы, только обгорели малость… И всё днем… Больше некому, — закончил мужичок и посмотрел снизу вверх, совершенно собачьим, затравленным и преданным взглядом. Хотелось верить, хотелось почувствовать, что ты не один на этом свете, что есть еще люди кроме тебя…
— Ладно, Алексей, убедил. Где вы тут спрятались?
— Недалеко мы, на улице… то есть в подвале. Солнце заходит. Страшно. Одному ночью не страшно. Вдвоем, втроем можно. Четверых он всегда убивает…
Они спустились, вышли на улицу, мужичок сложил губы трубочкой и едва слышно посвистел. Александр улыбнулся — кто услышит такой слабый звук? Однако, к немалому удивлению, услышали. Десяток взрослых мужчин, опять почему-то все в ватниках, выскользнули из подвала ближайшего пятиэтажного общежития. Метров сто пятьдесят до него — как услышали? Или свист был только отвлекающим маневром, а мужичок подавал знак? Саша невольно подтянул автомат поближе и шагнул назад, удерживая бывшего «зека» в поле видимости.
Люди приблизились, но не подходили, держали расстояние. Александр невольно отметил, как они все похожи — не внешностью, не драными бушлатами, но глазами, выражением лиц. На миг ему даже показалось, что сейчас они завиляют спрятанными до поры хвостами.
— Мы… — начал один, повыше остальных.
— Знаю… — проворчал Саша. — Псы. Мои, верные… Пошли. Покажу…
Он чуть не сказал — конуру, но вовремя опомнился. Чушь какая-то, бред. Шпак всегда называл четвертый подъезд их дома — «конурой». Наверно, оттого, что там китайцы жили, а они, говорят, собак едят. Во всяком случае, там и сейчас пахло, но не псиной, а старой шерстью, гниющим тряпьем и особенной пылью, которая остается после зерна.
— Жить здесь будете, — говорил Саша. Он нашел огрызок свечи, чиркнул спичкой, и неровный огонек осветил крашенные стены, заложенные кирпичом окна первого этажа, солому на полу.
— Туалет один, — показал Саша. — На втором этаже окна. Здесь, если потребуется, тоже застеклите, только не увлекайтесь, лучше бойницы сделайте. Квартиры пустые, вот мешки, можете пока на них спать. Сколько вас?
— Двенадцать…
— Ну вот, как раз, каждому по комнате, — Саша немного кривил душой, он сосчитал и кухни. Правда, они ничем не отличались — газовых плит здесь не было. — Отопление есть, но только трубное, батарей нет…
— Пожрать бы, — мечтательно произнес кто-то. Остальные засмеялись, и снова показалось — словно люди загавкали.
— Ладно. Сейчас принесу. Дверь закройте, я через крышу пройду…
На крыше Александр застал Тимура. Чеченец стоял с автоматом, обозревал окрестности, словно любовался вечерним городом.
— Слушай, не в падлу, — начал Саша, и Тимур покосился. — Я тут пополнение привел. Двенадцать ртов. У Наиля еда есть?
— У Наиля все есть, — философски ответил чеченец.
— Ты крикни своих вайнахов, пусть сообразят чего, а я у себя пошарю, — попросил Саша, спускаясь по лестнице.
Дома Александр упросил Наташу «посматривать», оглядел жену с ног до головы, пытаясь найти в ней изменения, поджег керогаз, налил воды в самую большую кастрюлю и засыпал молодой картошки прямо из ведра.
— Так сойдет, — проворчал он.
На площадке он снова столкнулся с Тимуром. Чеченец протянул два туго набитых пакета.
— Где Наиль?
— Он там, на первом, пусть, не трогай его, — отозвался чеченец. — Все тихо.
Александр пожал плечами — насколько позволили тяжелые пакеты, и направился к «псам».
— Вот, — сказал он. — На первое время хватит.
И стал вынимать, с все возрастающим удивлением: дорогущую копченую колбасу в двух упаковках, копченую курицу, баночку соленых огурцов, две банки говяжьей тушенки, пучок укропа в вакууме, десяток помидор, два длинных огурца, рыбные консервы. В другом пакете оказалась трехлитровая пластиковая бутыль водки, щупальце кальмара, две буханки черного хлеба — опять в упаковке, бутылка газированной воды, двухлитровая упаковка томатного сока, шпроты…
— Ну, блин, татары злые, — только и сказал Саша. В магазины, помнится, они сегодня не заходили.
— Давайте, рассказывайте, кто и откуда. Картошка через полчасика будет, — говорил он, доставая дюжину пластиковых стаканчиков, расставляя их, заливая водку. Сколько ж ее сегодня выпито! И сколько еще будет…
— За здравие, — провозгласил он первый тост. — У меня сегодня друг с того света, считай, вернулся… Да и вам, чувствую, надо новое место обмыть. На старом, верно, туго было?
— Мне, — неожиданно начал Алексей, — три года осталось. Я по дурости попал. Что самое обидное — трезвым…
— Так и я трезвым, — перебил другой.
Сидящие вокруг, наверно, слышали эти истории уже не по первому разу. Но Саша одобрительно кивал, приглашая каждого рассказать все, без утайки, без прикрас.
— Как тебя зовут? — спросил Александр.
— Игорь, — отозвался крепкоплечий мужик, похожий на большой футбольный мяч штопанными прорехами на одежде. — Погоняло надо?
Саша отрицательно помотал головой. Пусть старые «погонялы» на «зоне» оставляют. Здесь вам не там, здесь старые носки на свежую голову не надевают. Истории у всех оказались разными, но было в них что-то похожее… Гиви, обрусевший грузин, бывший боксер-разрядник, малолетнего пацана убил, случайно, волчата-второклассники налетели на его семилетнего сына. Размахнулся папаша — и отлетела душа в рай… Высокий Коля застрелил двух бомжей у себя на даче. Вскинул двустволку и пальнул дуплетом — охотник он, на кабана ходил в тот день, а тут, здрасте, нельзя домишко на пару часов оставить… Третий, Валера, сам из большого города, полгода охотился за насильником жены, нашел, по описанию — похож, вроде, был… Сам Алексей (неожиданно мужичонка оказался ровесником Александра) сидел за то, что не отдал дорожному патрулю водку. Его остановили (он шел с полным кузовом паленой «Столичной»), деньги, заранее заготовленные, отдал, все бы прошло мирно, чисто, тихо. Но один, наглый (Алексей чуть скрипнул зубами и внятно зарычал), полез в кузов, под брезент, снял ящик, второй. Леша тогда скрипнул зубами, взял монтажку и полез из кабины… Все на парня повесили — и водку, и взятку, и сопротивление, и причинение… Десять лет дали, тем более, что и раньше приводы были.
