Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег

Отчёты писались от руки, чернилами, читать их было неудобно, некоторые фразы приходилось разбирать по слогам. Но оно того стоило. О смерти императора сообщалось, что он был убит на дороге в Остию. Моя попытка спасти его оказалась безуспешной. Но не это было главное. Я хотел узнать, кто же на самом деле сжёг Рим.

В отчёте сообщалось, что пожар начался рано утром в застроенном инсулами [42] районе Капенских ворот. Огонь быстро охватил Авентин, перекинулся через Сервилиеву стену, прошёл подножием Целия, выжег сады Мецената и, вновь перекинувшись через стену, опустошил центральную и северную части города. Последствия были катастрофические, уцелела лишь западная часть и бедняцкие кварталы Ватиканского холма.

Однако во время пожара Нерона в Риме не было. За несколько дней до этого он отбыл в свой дворец в Анции, чтобы под шум морского прибоя предаться стихотворчеству. Оперативник клятвенно заверял в отчёте, что он лично сопровождал императора в той поездке и находился при нём неотлучно. Планов поджога ради пресловутого вдохновения, как о том пишет Гай Светоний Транквилл, не было. Наоборот, когда сообщили, что Рим полыхает, Нерон приказал немедленно возвращаться в город, не смотря на то, что многие из свиты уговаривали его остаться во дворце и ждать дальнейшего развития событий. Нерон обозвал их трусами и в благородном порыве пешком отправился в Рим.

Прибыв на место, он велел собрать из добровольцев дополнительные когорты вигилов [43] и отправил их на спасение горожан, а когда пожар потушили, приказал обложить провинции дополнительным налогом, за счёт которых отстроил город заново.

Значит, император мне не соврал.

Но на этом благодеяния закончились. Добросердечная часть Нерона спряталась в тёмный угол его души, и наружу выполз злобный прыщавый дракончик. Император приказал провести следствие о причинах пожара, и сам же указал на поджигателей. Ими стали — кто бы сомневался — христиане. Несчастных отлавливали по всем окрестностям и в ближайших городках, причём оперативник принимал в лове непосредственное участие, а потом распинали вдоль дорог или привязывали к столбам, обкладывали соломой и поджигали. Солома прогорала, оставляя на телах страшные ожоги, и люди умирали в мучениях. Глядя на это, Нерон декламировал сочинённую по этому случаю поэму «Крушение Трои».

Так что может и хорошо, что я его не спас.

Я вернул тетрадь и попросил «Анабасис». Где-то внутри тлела надежда найти на его страницах всё тот же рассказ о походе десяти тысяч гоплитов вверх по Тигру, через Армению и дальше в Трапезунд. Не верилось, что история способна меняться, а время стирать из памяти людей целые эпохи.

Ошибся.

Может быть не целые, но этот кусок оказался иным. Ксенофонт, следуя моей просьбе, описал всё, как было: наступление на Вавилон, гибель Клеарха, бегство через пустыню. В Пальмире они несколько месяцев ждали возвращения Андроника, а потом отправились в Дамаск и дальше к Левантийскому побережью Средиземного моря. Оттуда оставшиеся в живых гоплиты переправились в Грецию и примкнули к Спарте в её борьбе против Афин и Персии.

Перечитывая «Анабасис», я чувствовал ностальгию. Перед глазами появлялись лица ставших близкими мне людей: Ксенофонт, Клеарх, Хирософ, Никарх. Николет. Её я видел особенно отчётливо — глаза, губы, непослушный локон, спадающий со лба на щёку. И, конечно же, Сократ. Отношение к нему было противоречивым. С одной стороны мне хотелось сказать ему спасибо. Именно он вытащил моё сознание из потока и вложил в тело Андроника, а то не известно, куда бы я попал и чем кончил. С другой стороны… Я бы его убил. Именно он привёл меня в особняк госпожи Ламмасу и стал причиной гибели единственной девушки… Моей единственной девушки.

Я швырнул книгу на стойку. Александра Николаевна, раздула ноздри.

— Саламанов, вы не в кабаке. Ведите себя прилично.

— А ты влепи мне ещё один балл. Да хоть сто баллов. Насрать! Поняла?

Я выскочил из библиотеки, хлопнув дверью. До конца дня было ещё далеко, и за это меня наверняка накажут. Александра Николаевна наябедничает Штейну, и он снова будет выговаривать, дескать, сдерживайте эмоции, Егор. А Файгман будет гниленько улыбаться и вонять одеколоном…

— Сын мой, — раздался голос за спиной. Я оглянулся.

Позади стоял невысокий полноватый мужчина. Лицо немножко удивлённое, как будто блаженное, и по-своему доброе, нос крупный, мясистый, руки сложены на животе. Одежда скорее походила на сутану, впрочем, это и была сутана. Где они такого носителя отыскали?

— Сын мой, ты так внезапно выбежал из библиотеки, что едва не сбил меня с ног.

Он говорил тихо, заставляя прислушиваться к каждому своему слову, и это действовало умиротворяюще.

— Извините, — буркнул я. — Не заметил.

— Ты Егор Саламанов?

— Так и есть. Я вас знаю?

Он сделал лёгкий поклон головой.

— Франческо дель Соро.

О как! Тот самый инквизитор, которого Шешель просил остерегаться… Я приосанился. Эмоции эмоциями, а с этим человеком лучше не ссориться. Он ставить баллы не станет.

— Приятно познакомиться, благочестивый. Я вам нужен?

Он улыбнулся. Выражение блаженной наивности с лица не исчезло, но мне вдруг стало не по себе, словно волки в душе завыли. Такого я не испытывал даже когда с Даниловым вдрызг ругался и тот обещал отправить меня в отряд на кадровую комиссию.

— Будете нужны. В своё время.

Когда наступит это время, он объяснять не стал, а плавно прошествовал мимо меня к лестнице.

В коридор выскочил Шешель.

— Егор, ты чего на Сашку наехал? Она ведь в самом деле тебе баллов нашлёпает. Иди, скажи, что был не прав, погорячился…

— Знаешь, кого я встретил?

— Кого?

— Благочестивого.

— Да ладно? — совсем по-русски удивился Шешель.

— И он сказал, что я ему понадоблюсь.

Слободан развёл руками.

— Ну ты… даже не знаю, что тебе на это сказать…

— Ничего не говори. У вас тут есть приличный кабак? Мне бы сейчас напиться.

И мы напились. А на следующий день перед занятиями нас вызвали к Штейну и вставили по пистону: Шешелю маленький, мне большой. Особенно усердствовала Александра Николаевна. В свойственной ей высокомерной манере, она обвинила меня в хамстве и неуважении к куратору и потребовала наказания. Я молчал. Да, я поступил жёстко по отношению к ней, а потом жёстко оторвался в трактире на окраине Санкт-Петербурга. То ещё, скажу вам, заведение: вонь, грязь, пьяные рожи. У Шешеля весьма странные понятия о приличных кабаках. Но что радовало — не было похмелья, хотя мы действительно оторвались на полную, а спать легли прямо за столом. Однако проснулся я в своей постели чистый, опрятный и без головокружения. Когда мы шли в кабинет Штейна, Слободан объяснил, что где бы ты не находился, в полночь, когда день замыкается, носитель возвращается на закреплённое за ним место. Главное не выходить за сорокакилометровую зону, иначе могут начаться проблемы.

Какие именно проблемы, серб сказать не успел.

Штейн распекал нас долго, потом отправил Шешеля на занятия, а в отношении меня поставил вопрос: что делать?

— Вы сначала узнайте, кто виноват, — съязвил я.

— Он ещё шутит. Браво! — хлопнул в ладоши Файгман. — Считаю, процедурная на пару месяцев вполне подойдёт.

Александра Николаевна промолчала, а Штейн покачал головой.

— Это слишком. Господин Файгман, будьте любезны подготовить учебную калибровку куда-нибудь… — он взялся за подбородок. — Неважно куда, пусть будет на ваше усмотрение.

— О, я подготовлю, не сомневайтесь. Следуйте за мной, юноша.

У меня возникло желание плюнуть на всех и сбежать. Далеко ли убегу — неизвестно, но это уже вопрос десятый. Сейчас главное свалить из этой компании.

Я метнулся взглядом к окну. Нет, не вариант. Третий этаж, упаду, сломаю ноги. Разве что рвануть в коридор, потом вниз по лестнице, мимо швейцара в город…