Джерри Пурнелл - Легион Фалькенберга
— В этом нет необходимости, губернатор, — сказал я.
— Есть. Или вы боитесь узнать, что натворили?
— Нет, не боюсь. Я помог свергнуть банду разбойников, которая объявила себя правительством. И горжусь этим.
— Правда? А вы бывали в последнее время в долине Аллана, капитан? Конечно, нет. И сомневаюсь, чтобы Кэтрин Малколм рассказала вам, что там происходит, — как Ван Лоо, Гарри Ситон и религиозный фанатик по имени брат Дорнан создали комиссии, которые проверяют мораль и преданность всех жителей долины и всех, кого сочтут безнравственными, сгоняют с земли, а землю отдают своим людям. Думаю, она вам об этом не рассказывала.
— Я вам не верю.
— Правда? Спросите мисс Малколм. А Ирине вы поверите? Она знает правду.
Я взглянул на Ирину. В ее глазах была боль. Говорит ей было не обязательно.
— Я был губернатором всей планеты, Слейтер. Не только Гармонии, не только долин Иордана и Аллана, но всей планеты. Но на меня возложили ответственность и не дали власти, не дали средств для управления. Что мне было делать с осужденными, Слейтер? Их присылают сюда тысячами, но не дают ничего, чтобы кормить их. Как им жить?
— Они могут работать…
— Где? На фермах и ранчо в пятьсот гектаров? Лучшие земли планеты разделены на большие ранчо, половина земли не обрабатывается, потому что нет удобрений, нет ирригации, нет даже дренажной системы. Они не могут работать в несуществующей промышленности. Разве вы не понимаете, что Арарат должен индустриализироваться? Неважно, чего хотят фермеры из долины Аллана или святоши. Индустриализация или голодная смерть, и клянусь Господом, пока я что-то могу сделать для них, голода не будет.
— Поэтому вы решили предать 501-й. Помочь Ассоциации разбить нас. Достойный способ достижения достойной цели.
— Не менее достойный, чем ваш. Ваш способ — смерть и разрушения. Война почетна, обман нет. Я предпочитаю свой способ, капитан.
— Я так и думал.
Суэйл энергично кивнул — но не мне, а себе.
— Самоуверенный. Гордый и самоуверенный. Скажите, капитан, а чем вы лучше Ассоциации Защиты? Она тоже сражалась. Не за честь корпуса, а за свою землю, за свои семьи и друзей. Она проиграла. У вас лучше подготовлены солдаты, лучше офицеры, намного лучше вооружение и оборудование. Если бы вы потерпели поражение, вас на определенных условиях вернули бы в Гаррисон. А солдат Ассоциации расстреливали на месте. Всех расстреляли. Гордитесь, Слейтер. Меня от вас тошнит. Я пойду. Не хочется спорить с гостями моей дочери.
— Это все правда? — спросил я у Ирины. — Солдат Ассоциации расстреляли?
— Не всех, — ответила Ирина. — Те, что сдались капитану Фалькенбергу, живы. Он даже набрал из них добровольцев.
Еще бы. Батальон после сражений нуждается в пополнении.
— А что случилось с остальными?
— Их держали под стражей в Вирсавии. Бойня началась после того, как ваши морские пехотинцы ушли из долины.
— Конечно. Люди, которые не хотели сражаться за свой дом, когда нам нужна была их помощь, после окончания войны стали настоящими патриотами, — сказал я. — Я вернусь к себе, Ирина. Спасибо, что пригласили.
— Но сюда придет Кэтрин. Она вот-вот будет…
— Сейчас я никого не хочу видеть. Прошу прощения. — Я быстро вышел и пошел по улицам Гармонии. Завидев меня, жители улыбались и кивали. Морские пехотинцы по-прежнему популярны. Конечно. Мы расчистили торговый путь по Иордану и освободили долину Аллана. Зерно подешевело, а осужденных мы приструнили. Почему бы горожанам не любить нас?
Когда я входил в крепость, прозвучал сигнал вечерней поверки. В темноте приятно звучали горн и барабан. Часовые отдавали мне честь. Жизнь здесь упорядочена, и не нужно ни о чем думать.
Хартц оставил полную бутылку бренди на виду, чтобы я мог ее найти. Согласно его теории, я выздоравливал медленно, потому что недостаточно много пил. Хирурги этого мнения не разделяли. Они отрезали от меня куски, а потом использовали стимуляторы регенерации, чтобы нарастить куски получше. Процесс болезненный, и они не считали, что алкоголь способен ему помочь.
К дьяволу все это, подумал я и налил себе двойную порцию. И не успел с ней покончить, как вошла Кэтрин.
— Ирина сказала… Хэл, тебе нельзя пить.
— Сомневаюсь, чтобы Ирина сказала это.
— Ты знаешь… да что с тобой, Хэл?
— Почему ты мне не рассказала?
— Я собиралась рассказать. Позже. Но удобного случая как-то не находилось.
— Это все правда? Твои друзья гонят в холмы семьи всех, кто сотрудничал с Ассоциацией? И они расстреляли пленных?
— Это… да. Это правда.
— Почему ты их не остановила?
— А я должна? — Она посмотрела на шрамы на руках. — Должна?
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал я. Это был Фалькенберг.
— Я думал, вы один, — сказал он.
— Входите. Я в затруднении.
— Я так и думал. Бренди еще есть?
— Конечно. Что значит, вы так и думали?
— Вы только что узнали, что произошло в долине Аллана.
— Черт возьми! Что, Ирина успела рассказать всему Гаррисону? Мне не нужны утешения.
— Верно. — Он не пошевелился. — Выкладывайте, мистер.
— К капитанам не обращаются «мистер». Он улыбнулся.
— Конечно, нет. Простите. В чем дело, Хэл? Обнаружили, что мир устроен не так просто, как вы думали?
— Джон, ради чего мы сражались? Что хорошего мы сделали?
Он вытянул руку к бутылке и налил нам обоим.
— Мы вышвырнули банду преступников. Вы сомневаетесь в том, что они преступники? И считаете, что люди, которым мы помогаем, должны быть святыми?
— Но женщины. И дети. Что будет с ними? И губернатор прав — нужно что-то сделать для осужденных. Бедняг ссылают сюда, но мы не можем их просто выбросить.
— На западе есть земли, — сказала Кэтрин. — Они могут их получить. Мой дед начинал с самого начала. Почему они так не могут?
— Губернатор во многом прав, — продолжал Фалькенберг. — Рано или поздно на Арарат должна прийти промышленность. Неужели она придет только для того, чтобы семейство Бронсонов стало еще богаче? За счет фермеров, которые потом и кровью заслужили свои земли? Хэл, если вы сомневаетесь в наших действиях здесь, на Арарате, что вы скажете, когда Флот прикажет вам совершить что-нибудь действительно жестокое?
— Не знаю. И это меня тревожит.
— Вы спрашиваете, что хорошего мы сделали? — говорил Фалькенберг. — Мы выиграли время. На Земле готовы начать новую войну, которая не кончится, пока не будут убиты миллиарды. Мешает этому только Флот. Только он, Хэл. Можете сколь угодно цинично относиться к Совладению. Можете презирать сенатора Бронсона и его друзей — да и врагов тоже, черт побери! Но помните, что Флот сохраняет мир, и пока он это делает, Земля живет. И если цена этому — наши грязные руки на фронтире, что ж, придется заплатить эту цену. А уплачивая ее, мы время от времени делаем чтонибудь правильное. Думаю, так было здесь. Потому что как бы жестоки ни были Ван Лоо и его люди теперь, когда война кончилась, они не злы. Я предпочел бы доверить будущее им, а не тем, кто сделал… это. — Он взял Кэтрин за руку и развернул ее. — Мы не можем сделать мир совершенным, Хэл. Но мы можем не допустить худшего, что люди делают друг другу. Если этого недостаточно, у нас есть своя честь, пусть ее нет у наших хозяев. Флот наша страна, Хэл, и это достойная родина. — Он рассмеялся и осушил свой стакан. — От разговоров пересыхает горло. Наш волынщик разучил три новых мелодии. Пойдем послушаем. Вы заслуживаете вечера в клубе, выпивка за счет батальона. Там ваши друзья, вы не часто их видели в последнее время. Он встал, чуть улыбаясь.
— Пока, Хэл. Кэтрин.
— Ты пойдешь с ним? — спросила Кэтрин, когда за Фалькенбергом закрылась дверь.
— Ты знаешь, как я люблю волынки…
— Не уклоняйся от ответа. Он предложил тебе место в своем новом полку, и ты его примешь.
— Не знаю. Я думал об этом…
— Я знаю. Раньше не знала, а теперь знаю. Я следила за тобой, пока он говорил. Ты пойдешь с ним.
— Наверно. А ты пойдешь со мной?
— Если я тебе нужна, да. Не могу вернуться на ферму. Придется ее продать. Я не могу больше там жить. Я не та девушка, какой была, когда все это началось.
— Я все-таки сомневаюсь. Мне понадобится… — Я не смог закончить мысль, но этого и не требовалось. Кэтрин пришла ко мне и на этот раз не дрожала — не так дрожала, как раньше. Я долго держал ее в объятиях.
— Пора идти, — сказала она наконец. — Тебя ждут…
— Но…
— У нас впереди много времени, Хэл. Много. И мы вышли из комнаты. Над крепостью прозвучал сигнал последней поверки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НАЕМНИК
Из последней лекции профессора Джона Кристиана Фалькенберга Второго, прочитанной в Вест-Пойнте перед реорганизацией Военной академии. После этой реорганизации, отразившей рост национализма в Соединенных Штатах, Фалькенберг, в качестве профессора Совладения, уже не мог быть приглашен; но содержание его лекции и так обеспечило бы ему отказ от места. (Крофтон. Эссе и лекции по военной истории. Второе издание.)
