Михаил Перешивкин - Хозяева леса и другие рассказы
— Вы что? Совсем ох… — В ответ он получил тоже прикладом по лицу.
— Kill them! — Обоих подняли с платформы и поставили к стенке. — Do you think, that you can lie me? Ha-ha-ha!
— Что ты им сказал? Я тебя спрашиваю, что ты им сказал? — Все пытался понять Никита от своего напарника.
Еще раз раздался лязг затворов.
— Я дал ему фальшивые жетоны.
— Fire!
Вся наша жизнь спектакль…
Мы никогда не замечаем тех, кто проходит мимо нас по улице. Вы разве обращаете внимание на маленького мальчика с рюкзаком за спиной, едущего в троллейбусе? А на бедную старушку с тяжелой сумкой, а на мужчину разговаривающего по телефону в переходе? Может быть. Но даже если вы посмотрели в глаза мальчику, посочувствовали старушке и оглянулись вслед мужчине, то я не думаю, что вы вспомните о них уже через пять минут. Они прошли мимо вас, а значит, сыграли свою роль в вашей жизни — сыграли роль массовки. Вы для них ровным счетом, точно такое же пустое место, как и они для вас. Это как в спектакле. Есть главные герои, есть массовка и есть постановщик, который решает, кто будет продолжать играть в спектакле, а кто нет. В вашей жизни вы постановщик, вы решаете, быть какой-нибудь ничтожной сошке из массовки одним из главных героев или нет. Вы можете заметить его какой-нибудь уникальный дар, талант, который возможно не известен и ему самому. Вы можете помочь ему выбиться в настоящие актеры, то есть сделать так, что бы в вашей жизни он был таким же не заменимым, как ваша мать и отец. Но такое бывает редко, скорее всего, он будет играть не главную роль, а второстепенную, точно такую же как играет ваш знакомый, не друг, а именно знакомый. Вы можете подойти к не известному вам человеку на улице и завязать с ним разговор. Именно в тот момент вы разглядываете его талант, в смысле общаясь с ним, вы понимаете, либо он вам нравится как собеседник, либо он зануда и разговаривать с вами категорически не хочет. Но нельзя судить о человеке по одному лишь разговору. Может он чудесный, просто замечательный человек, однако заводить связи с незнакомцами на улице не хочет, или еще с детства у него в голове остался запрет матери — не разговаривай с незнакомыми дяденьками и тетеньками. Может у этого человека, случилось горе, или у него просто дурное настроение. Так и с актерами массовки. Пообщавшись, постановщик решает, что этот актеришка никуда не годится и если он хочет играть в спектакле дальше, то его место лишь в массовке. Но связывая постановку в театре с нашей жизнью, надо учесть один огромный нюанс. Вы смотрите на окружающих как постановщик, но они воспринимают вас как актеры. У них свой спектакль и вы для них точно такой же актер, как и они для вас.
СтарикДве тысячи тридцать третий год. Теперь на улицах новые актеры, новые постановщики. Былые актеры состарились и сгинули в бездну, а точнее в Московский Метрополитен. Актеры на улицах Москвы — новое поколение, возможно более талантливые, а возможно бездарные по сравнению с былыми актерами этого театра. Для нас ролей больше нет, мы состарились и можем ходить в театр лишь для того, что бы взглянуть еще раз на дом искусства, где мы провели всю свою жизнь. Увы, новые актеры не желают нас видеть в своем театре. Мы им не нужны. Все что они от нас хотели, они получили…
Таким образом, один из бывших постановщиков доживал свои дни на одной из многочисленных станциях метро, с людьми, массовкой, которых раньше не замечал.
После войны у него не осталось никого. Может, и остался хоть кто-то, но он не знал об этом. Он успокаивал себя этой мыслью. Ему было легче так думать, ведь узнав, что на какой-нибудь из станций выжили его дочь или сын, ему бы пришлось отправляться на их поиски, а значит подвергать себя опасности быть съеденным на завтрак мутантами или получить полю в лоб лишь из-за того, что он неправильно выглядит. А так он жил и жил, и никто его не замечал. Все были заняты своими делами, более масштабными, чем у него. После войны, он как один из немногих, успел скрыться в метро от не щадящей никого и ничего волны, наполненной всей той человеческой злобой, завистью друг к другу, которая успела накопиться за многие годы отношений между странами. Раньше наша планета была точно таким же спектаклем, как и вся жизнь одного человека. Были точно такие же актеры и постановщики, только в мировом масштабе. Были страны, которые были подвластны другим, более могущественными, не официально конечно. То есть, в театре было несколько постановщиков, и каждый имел свою труппу. Каждый из них хотел, что бы его труппа играла на большой сцене, а не на маленькой, хотел, что бы их спектакль был популярнее, чем у всех остальных трупп и, конечно же, боролся за это. Все привело к тому, что каждому надоело объяснять все на словах, доказывать свою правоту лишь в устной форме. Всем хотелось объясниться как-то по новенькому, что бы остальные стали их бояться и почитать. Но к сожалению этого хотелось каждому. Ничего лучше не придумав, они устроили драку, да такую, что не хотя того сами, спалили весь театр. Разойдясь по домам, они навсегда покинули его. Спустя десятки лет театр отреставрировали новые труппы, но только по-новому, под себя. К тому времени прежние труппы состарились, и как я уже говорил, лишь изредка ходили на спектакли.
И вот, один из состарившихся актеров жил в своей маленькой палаточке на окраине станции Проспект Мира. Каждый день, просыпаясь, он вставал и шел попрошайничать. Раньше он и представить не мог, что ему придется так унижаться, чтобы накопить себе на малюсенькую порцию завтрака. В прошлой жизни, когда он был сам себе постановщик, он работал в крупной страховой компании. Его должны были вот-вот повысить до должности вице-президента и отправить в заслуженный отпуск вместе с семьей в Египет. За пятнадцать минут все его надежды на светлое будующее рухнули, как однажды рухнул клиент их бывшей страховой компании со скалы.
Звали беднягу Антон Дмитриевич. Весь его день заключал в себе лишь просиживание штанов в темном углу станции и долгожданную трапезу, но на нее не всегда хватало денег и поэтому иногда приходилось питаться крысами. Вот таким образом Антон провел двадцать лет. Однако по-началу ему несколько раз выпадал шанс стать начальником станции. Когда народ начал только — только приходить в себя ему предложили стать сталкером, причем одним из первых. Он струсил и остался на станции. Когда группа вернулась с поверхности, в полном составе, то их стали буквально на руках носить. Они принесли уйму полезных вещей и, конечно же информацию о делах на поверхности. В группу входили трое и все они по сей день занимают руководящие должности на Ганзе. Второй шанс ему был представлен, когда ему предложили стать секретарем при Арсении Ивановиче — начальнике станции. Антон посчитал, что это слишком унизительная для него должность, ведь он вице-президент компании. Никто уговаривать его не стал и секретарем назначали кого-то другого. Когда мимо станции проходили пару ребят из Ордена, им понадобился человек, который в совершенстве знает несколько языков. Арсений Иванович порекомендовал своего секретаря и тот вместе ребятами из Ордена пошел в Полис.… Через год пришло известие о том, что его назначили руководить одной их пяти станций, принадлежавшей Полису. Однако через несколько лет сообщили, что эту станцию в клочья разнесли мутанты. Так что в тот раз Антон поступил в какой-то степени правильно, но все равно жалел, что не согласился.… Вскоре Антон состарился, и всем стало на него окончательно наплевать. У него даже не было друзей, с которыми он хоть иногда мог побеседовать. Его не замечали жители станции, так как не хотели отдавать и без того драгоценные патроны. Да и вообще его все считали за интерьер станции. За двадцать лет он так влился в фон стенки, что его и принимали за стенку. Патроны давали лишь те, кто был на Проспекте Мира впервые и пока еще замечал попрошайку. Разговаривал Антон очень, очень редко. Ему так хотелось сказать хоть пару слов, хоть обычному прохожему, но он стеснялся, да и кто будет общаться с нищим? Когда набиралось хоть парочку патрон и он шел в столовую, что бы нормально поесть, подойдя к повару, он смотрел на него с добрейшей улыбкой, которую наверно вы никогда и не видели, он уже открыл рот чтобы поздороваться, но повар выхватывал из его рук патроны и давал порцию какой-то жижи. Есть в окружении людей ему было куда приятнее, нежели в компании дохлых крыс. Разговаривал он с теми, кто давал ему хоть патрон, но весь разговор содержал в себе лишь пару слов: спасибо, не за что, храни вас Господь, я не верю в Бога. На этом разговор оканчивался.
Однажды утром, проснувшись, Антон понял, что так больше не может продолжаться. Пусть его сожрут мутанты, пусть его застрелят бандиты — все равно. Ему осточертело так жить, если это можно назвать жизнью. Он вылез из палатки и поглядел в темный туннель. Каждый раз смотря в него он боялся пройти в нем и два шага. Хоть он знал, что дальше есть блок пост, и не один, он боялся. Тем более наслушавшись историй за всю свою «вторую жизнь» он боялся каждого шороха, каждого дуновения ветра. Каждый раз, сидя на полу станции, рядом с ним останавливались челноки, чтобы передохнуть. Они рассказывали такие вещи, что хотелось просто застрелиться, но не идти в туннель еще раз. Но Антон решил, ему нужно, нет, просто необходимо умереть. Он спрыгнул с платформы и сделал шаг, затем второй, третий и… замер. Представив себе еще раз все те ужасные вещи он зажмурился и, развернувшись на триста шестьдесят градусов, побежал обратно на станцию, сломя голову. Это вызвало дикий смех у часовых, стоявших неподалеку.
