Евгений Прошкин - Палачи
— Ну, если только VIP… — Михаил первым подошел к двери домика и удивился, обнаружив ее запертой.
— Секунду. — Пельмень наклонил стоявшую справа от входа перевернутую бочку, достал из-под нее ржавую консервную банку, а уже из банки выудил маленький ключ на шнурке.
— От кого запираешься? — поинтересовался Столяров.
— Да скорее по привычке, — смутился Слава. — Сталкеры-то по кривой лестнице вряд ли заберутся. Если только снорки на крышу запрыгнут. — Он повернул ключ в замке и распахнул дверь перед гостями. — Давайте, мужики, заходите.
Внутри панельный кубик был разделен на две половины. Правую целиком занимала жилая комната, а в левой уместились прихожая, туалет и кухня — все очень миниатюрное, но вполне функциональное.
— На кухню? — предложил Пельмень. — Заодно и пообедаем.
— Да там не развернуться втроем, — возразил Гарин.
— Ничего. Зато там печка есть. Согреемся.
— Да мы и без печки… — Михаил выудил из кармана фляжечку, потом оценивающе поглядел на Славу и начал расшнуровывать рюкзак.
— Да у меня есть! — сказал Пельмень и выставил на маленький квадратный столик пластиковый баллон из-под минеральной воды, наполовину заполненный мутноватой жидкостью.
— А, «домашняя», — понимающе усмехнулся Столяров и скривился, понюхав горлышко. — Главный бренд в новом сезоне.
— Ну, так мы ж вроде дома, — отшутился Слава.
— А стаканы в доме есть? — потребовал Михаил.
— Когда-то были. — Пельмень на минуту вышел в соседнюю комнату и вернулся с тремя стаканами. — Правда, один немного треснутый.
— Я не пью, — предупредил Олег.
— Это ты бабушкам у себя во дворе расскажи, — не поверил Слава. — Вот они посмеются.
— Да нет, я серьезно, — сказал Гарин. — Три дня как завязал.
— Серьезно, серьезно, — подтвердил слова товарища Михаил. — Для общего блага.
— Ну… — Пельмень пожал могучими плечами. — Тогда за общее благо!
— За него!
Они со Столяровым выпили, потом все трое кое-как расселись по табуреткам, причем Славе пришлось расположиться уже практически в коридоре. Вскрыли две банки свиной тушенки и ставриду в томатном соусе для Гарина. Наломали кусками хлеб. Перекусили.
— Мы там не пропустим? — спросил Михаил Пельменя.
— Что пропустим? — не сразу понял тот.
— Ну, то, что ждем, — слегка раздраженно сказал подполковник. — Тебе виднее что! Темнило ты сибирское!
— А-а! — сообразил Слава. — Нет, не пропустим. Процесс это не быстрый, чаще, чем раз в полчаса, нет смысла проверять.
— Я не пойму, ты там баню, что ли, топишь? Или у тебя на крыше вертолетная площадка?
— Ни то, ни другое. А вернее сказать, что-то среднее.
— Среднее между баней и вертолетной площадкой? А поточнее сказать слабо?
— Пока слабо, — твердо сказал Пельмень.
Столяров неодобрительно покачал головой и поднял стакан.
— Ну, за сильных духом мужчин!
Они чокнулись и выпили, а внимание Олега привлекла полуметровой высоты стопка книжек, сваленных на полу рядом с печкой, которая состояла из распиленной бочки на ножках и трубы, выведенной наружу через дыру в оконной раме.
— Это тоже от дворника сталось? — спросил Гарин, указывая на книжки.
— Нет, это я в соседнем доме насобирал, — пояснил Слава. — Когда метлы закончились.
Олег вытащил из стопки пухлый серый томик, на обложке которого серебристыми буквами было оттиснуто «Библиотека приключений». Однако хозяин схрона не одобрил его выбор.
— Возьми лучше Пришвина, — сказал Пельмень. — Он как ольха горит, практически без дыма.
— Да я почитать, — сказал Гарин и встал из-за стола. — Слав, пропустишь?
— Давай, давай, — поддержал его Михаил. — А то еще надышим на тебя алкогольными парами.
В комнате, сильно вытянутой в длину, разместились круглый стол, кресло, шкаф со стеклянными дверцами и раздвижной диванчик. Если бы не сантиметровый слой пыли на полу и мебели, комната выглядела бы совсем жилой. Олег устроился в кресле и первым делом понюхал книжный корешок. Результат его разочаровал. Запах был совсем не таким, какой он помнил с детства. Книга пахла не уютом и приключениями, а сыростью и гнилью. Уголки переплета выглядели так, будто их грызли. Гарин вспомнил крысиного волка в подвале детского сада и почувствовал, как заныла рана на бедре. Он раскрыл книжку наугад и прочел: «— Да-да, помогите! — прошептала г-жа Бонасье. — Помогите!
Потом, собрав последние силы, она взяла обеими руками голову юноши, посмотрела на него так, словно изливала в этом взгляде всю душу, и с горестным возгласом прижалась губами к его губам.
— Констанция! Констанция! — крикнул д'Артаньян.
Вздох вылетел из уст г-жи Бонасье и коснулся уст д'Артаньяна — то отлетела на небо ее чистая и любящая душа.
Д'Артаньян сжимал в объятиях труп».
Читать дальше не было никакого желания.
Олег бросил книжку на пол и достал из кармана КПК. Он выбрал в списке видеофайл, пропустил первую часть с марионеткой-Коршуном и включил воспроизведение с того места, где появлялась Марина. Звук он выключил совсем, потому что голос любимой не давал ему сосредоточиться на собственных мыслях. Гарин смотрел, как движутся ее губы, и думал: «Ты не умрешь! Ты не можешь оставить меня во второй раз! Я уже иду за тобой. Пожалуйста, дождись».
Глава шестнадцатая
На заведующего было неприятно смотреть. Да что там неприятно — просто противно. Низенький, толстенький, голова как арбуз. Единственный чудом сохранившийся пучок волос равномерно распределен по всей лысинке. А противнее всего — бегающие глазки за толстыми линзами в золотой оправе. Хочется сказать им: тпру! Остановитесь хоть на секунду! Ведь десять раз уже все говорено-переговорено, и по телефону, и так. И бумажки все собраны. И благодарность в пухлом конверте уже перекочевала в карман белого халата. А глазки все бегают и бегают. И чего им только неймется? «Вот сейчас опять затянет свою пластинку, — с тоскою подумал Коршун. — Вы не понима-аете…»
— Вы не понимаете, — сказал заведующий, глядя куда угодно, только не на того, к кому обращался. — В Ромашкове — просто психи, а у нас — больные в вегетативном состоянии. Вы знаете, что означает этот термин?
— Знаю. Они овощи. Чуть лучше коматозников. Они могут двигать руками, ногами, губами и глазными яблоками. А могут и не двигать.
— За ними нужен совершенно особый уход.
— Не волнуйтесь. Они получат все, в чем нуждаются.
— Они ваши родственники?
Странный вопрос. Тем более странный, что одного из овощей зовут Гарик Ачикян, а другого — Илья Сысоевич Рудный, и разница в их возрасте составляет тридцать пять лет. Очередная проверка? Сколько можно!
— Нет, — ответил Коршун. — Но мы с ними одно время работали вместе.
— Где?
Значит, все-таки проверка.
— Не понимаю, зачем вам это. Но хорошо, я отвечу. Мы работали в Лаборатории Автономных Систем при Институте Альтернативных Исследований.
Видимо, название лаборатории было отражено в личных делах пациентов. Бегающие глазки за стеклами очков немного сбавили темп. Однако до полной победы было далеко.
— Вы не понимаете… — снова начал заведующий.
— Я все понимаю, — сказал Коршун. — Я сам врач. У меня есть методика по лечению таких вот безнадежных случаев. Я надеюсь, что она хоть немного облегчит существование моим друзьям.
— Так они вам нужны для диссертации?
Коршун глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом. Мучительный приступ кашля согнул его пополам. Ответить на вопрос он смог только через три минуты.
— Если вам так понятней, то да.
— Вы можете чем-то подтвердить свое медицинское образование?
— Я не ношу с собой диплом. Как и вы, наверное.
— А в каком вузе вы учились?
— В московском медицинском институте.
— В котором из трех?
— Во втором.
— Это тот, что имени Сеченова?
— Нет, имени Пирогова.
— А, ну да. И в каком году окончили?
— Послушайте… Посмотрите на меня, пожалуйста.
Бегающим глазкам не хотелось останавливаться. Особенно им не хотелось задерживать взгляд на лице собеседника, и Коршун хорошо понимал почему. Последнюю пару лет он и сам избегал смотреть в зеркало. Оттуда на него обычно таращилось существо, вернувшееся с того света, причем вернувшееся ненадолго.
— Вот так. А теперь скажите, чего вы хотите? Вам мало заплатили? Я могу добавить еще. Вам мало бумажек с печатью? Вот разрешение на перевод, вот письмо из Ромашкова. Они готовы принять ваших больных. Чего еще вам не хватает?
Заведующий снял очки, от чего немедленно стал похож на крота, выбравшегося из заплесневелого подземелья на яркий солнечный свет. Он задумчиво пожевал дужку и примирительно сказал:
— Вы сказали «добавить еще». О какой конкретно сумме могла бы идти речь?
