Дмитрий Казаков - Идеальное отражение
И тут я осекся – да, реальных способов определить, куда направился дубль от стадиона, у нас не имелось. Он мог бродить по развалинам неподалеку, мог топать к Тушинскому лагерю или Курчатнику, мог спуститься в метро или отправиться в сторону «Беговой».
– Стоп, – сказал я. – Может быть, нужно понять логику его передвижений?
И я принялся вспоминать маршрут, проделанный дублем: место рождения – тамбур в Сосновом Бору – Старая Зона – Обочина – вновь ЧАЭС – московская локация – Тушинский лагерь – окрестности парка Тимирязева – станция «Дмитровская» – стадион «Динамо»...
Если в этом и имелась логика, то от меня она, честно говоря, ускользала.
Дубля не интересовали богатые в «промысловом» отношении районы, то есть места, где высока была вероятность найти ценные артефакты. На Обочине он творил глупости, каких я себе никогда бы не позволил, в Тушинском лагере вел себя довольно мирно и пытался купить эвристический анализатор.
А затем начал хаотично двигаться по локации, следуя некоему «пути».
– Создается впечатление, – сказал я, – что им кто-то управляет, тот, кто его создал и теперь использует...
Как средство для сбора данных о реальности Пятизонья, как некий исследовательский зонд, запущенный в опасную и непредсказуемую среду и снабженный всем, чтобы в ней выжить.
А запущенный и снабженный, между прочим, за мой счет!
– Козни Нечистого... – начал было Колючий, но я глянул на него, и беглый праведник осекся.
– Нет, эту гипотезу мы опустим, – покачал головой Синдбад. – Но кто? Атомный Демон? Узел? Или некая научная контора, обнаружившая или создавшая «Мультипликатор»?
– Это возможно. – Я вспомнил двух заказчиков, профессора Зарайского и полковника Петренко, с которых всё, собственно и началось. – Но мне слабо верится, что столь сложную технологию решили испытать сразу в Пятизонье, скорее бы ее обкатывали на полигоне. Ведь я мог запросто не угодить в ловушку, немного отклониться в сторону, сменить маршрут...
«Или не мог? – Эта мысль заставила меня замолкнуть. – Всё было подстроено так, что «сканеры» на моем шлеме притянули ко мне тот призрачный вихрь, свели нас в одной точке пространства, а то, что случилось потом, было запрограммировано и поэтому неизбежно».
– Эх, жаль... – кулаки мои сжались, – что мне не удалось побеседовать с заказчиками еще раз...
Стоило признать, что, кинувшись в погоню за дублем, я и в самом деле поддался эмоциям, поступил, вопреки обыкновению, нерационально. Лис, потерявший голову – звучит смешно, расскажи кому угодно из тех, кто знает меня по Пятизонью – обсикаются от смеха.
Я бы и сам обсикался, не будь у меня других, более насущных проблем.
– Ладно, может быть, и в самом деле пойдем в сторону тамбура? А там подождем очередного... – я хотел сказать «видения», но спешно поправился: – Очередной порции информации.
– Слова не мальчика, но мужа, – одобрительно произнес Синдбад.
Окрестности Ленинградского проспекта от улицы Серегина и до «Сокола» сильно пострадали во время Катастрофы, а затем им еще досталось от пульсаций, так что развалины тут имелись на любой вкус, цвет и размер.
Одни дома превратились в груды строительного мусора, другие были снесены до половины, третьи лишились окон. Имелись совершенно не разрушенные, но обретшие необычные свойства, как это произошло, например, с институтом Курчатова.
Вот в Авиационном переулке стоял «жидкий дом» – на вид такой же, как все, обычный «гришневик» постройки тридцатых годов, но при этом в него можно было засунуть руку, словно в воду, а затем вынуть обратно.
Ушлые егеря как-то ради шутки постреляли по нему из «карташа», но быстро разочаровались – пули с бульканьем уходили в стены, не оставляя ни малейшего следа, и даже вылетали с другой стороны.
Помимо разнообразных руин эти места могли похвастаться полным набором аномалий-ловушек, а также рассыпанными повсюду кратерами, трещинами и даже небольшими вулканами, что возникли в пятьдесят первом и к настоящему времени практически все погасли.
Энергополя позволяли существовать большому количеству биомехов, на самом проспекте порой было не протолкнуться от чугунков, и поэтому для передвижения он подходил слабо. Приходилось двигаться по обочинам, лавируя между препятствиями и поглядывая по сторонам: неприятности могли явиться и с неба, и вылезти из какого-нибудь провала.
Мы выбрали маршрут по Красноармейской улице – потише, ловушек поменьше, идти легче.
– Чисто, – сказал я, без входа в форс-режим оценив перспективы.
– А мне не нравится, – неожиданно заявил Колючий. – Что-то тут нехорошо, неправильно...
– Вот когда поймешь, что именно – скажешь, – осадил я мальчишку. – Пойдем.
На Ленинградке, это я слышал даже отсюда, бесновались рапторы – ревели моторы, взвизгивали тормоза, доносились глухие звуки ударов. На Планетной улице, судя по показаниям имплантов, орудовала большая группа сталкеров – методично прочесывали развалины.
Показываться им на глаза, а тем более мешать, я не хотел.
Мы перепрыгнули трещину, лениво источавшую серый дым, перебрались через завал из кирпичей. Из развалин справа со свиристением выкатилось нечто механически уродливое, но хватило одной очереди, чтобы биомех убрался восвояси. Нас, правда, наверняка услышали сталкеры на Планетной, но беспокойства не проявили.
Стреляют в московской локации чаще, чем сморкаются.
За очередным завалом дорогу нам преградили заросли автонов, чьи ветви были усеяны созревшими н-капсулами.
– Эх, где мой черный пистолет? – вздохнул я, чувствуя, как чешутся руки.
Застрять бы тут на часочек, собрать «урожай», как в старые добрые времена.
– Какой пистолет? – не понял Колючий.
– Это из песни, – объяснил я. – Ты вот наверняка, кроме псалмов и всяких мозгосверлильных мелодий, какими обычно молодежь увлекается, ничего в жизни не слышал?
Мальчишка запыхтел, собираясь обидеться, а я поймал себя на мысли, что несмотря на двадцать пять, считаю себя стариком. Хотя пережил я столько, что хватит на полвека – и в Пятизонье, и в детском доме, и в те годы, когда я не только учился на историка-пропагандиста, а еще...
Хотя стоп, об этом лучше даже не вспоминать.
Но оскорбиться как следует Колючий не успел, поскольку груда развалин справа от нас зашевелилась. Покатились мелкие камушки, затем крупные, блеснул металл, распрямились длинные манипуляторы.
– Дикий Сварщик! – воскликнул я, а сам со стыдом подумал: «Проморгал!»
Почему мои импланты не обнаружили такую здоровенную тварь, пусть даже закопавшуюся в развалины, – непонятно. И также совершенно неясно, как почуял ее под руинами наш беглый праведник, не проводник, бионик. Ведь он предупредил, что на этой улице не все чисто, что сюда лучше не соваться.
Чугунок, в далеком прошлом бывший шагающим авторемонтным комплексом, распрямился в полный рост. Качнулось похожее на козловой кран тело, свисающие с него многочисленные манипуляторы, снабженные резаками, сверлами, сварочными агрегатами и прочей требухой.
– И чего ждем? – спросил я. – Пора удирать...
Дикий Сварщик – биомех большой и живучий, сражаться с ним – занятие долгое и нудное, но зато он шагает не очень шустро, и от него почти всегда можно убежать. А если ты не сможешь это сделать и попадешь в железные лапки этого «красавца», то он отремонтирует тебя так, как захочет.
Путь прямо по улице преграждали автоны, справа надвигался чугунок, оставался проход слева, где находился черный, словно закопченный, но при этом совершенно целый дом.
На первом этаже даже сохранились большие стеклянные окна, а над дверью вывеска «Продукты».
– Удирать – это мы всегда готовы. – И Синдбад первым рванул в сторону магазина.
Я, как наименее пострадавший боец нашего маленького отряда, прикрывал отход.
Дикий Сварщик надвигался, кровожадно лязгали его сочленения, и жужжала лебедка, то поднимая, то опуская здоровенный крюк, на котором можно подвесить носорога.
Когда один из манипуляторов потянулся в мою сторону, я дал очередь из «Шторма». Чугунок отдернул измочаленную пулями «лапку», но потянул сразу две, причем одну – со сварочным аппаратом.
Э, нет, термическая обработка не входит в мои планы.
Я уклонился, выстрелил еще раз, просто так, и нырнул в дверь, за которой скрылись мои спутники. Внутри магазина оказалось неожиданно светло, и я даже глянул на потолок – не горят ли развешенные по нему лампы.
Но нет, лампы не горели, но вообще все тут выглядело так, словно заведение перестало работать только вчера: пустые, но целые прилавки, чистый, без пыли пол, блестящий турникет на входе в торговую зону и нераспотрошенные мародерами кассовые аппараты.
– Что-то тут не так. – Стоявший у кофейного автомата Синдбад нервно оглянулся. – Слышишь чего-нибудь?
– Нет, – честно ответил я.
Импланты говорили мне, что в помещении нет ничего интересного – ни ловушек, ни людей, ни биомехов.
