Алексей Ивакин - На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую
– Думал. Отчасти потому и с капитаном разговорился. Жить рядом с Автарком и ему подобными? Знаешь, не тянет меня что-то… А ты-то сам, Сереж, что думаешь?
Харченко тяжело вздохнул. Плеснул коньячка себе и Крупенникову. Махнул залпом, не дожидаясь комбата, и, не закусив, продолжил:
– Знаешь, Виталя, хода обратно нам нет.
– Автарк вроде бы обещал…
– Вроде, вроде… А самому подумать? Нас оттуда, – Харченко ткнул пальцем куда-то за спину, где, по его мнению, видимо и располагалось прошлое, – вытащили за секунду до смерти. За СЕКУНДУ, понимаешь? Ну, вернут нас, если сильно попросим. В тот же миг, откуда забрали. И смысл? Мы даже очнуться толком не успеем. Глазки открыл – хлоп, пуля или осколок в лоб – глазки закрыл. Вот и всё возвращение домой. Погибли мы там, Виталик. Навсегда погибли. Хочешь вернуться?
Крупенников помолчал. На самом деле, он, конечно, хотел вернуться домой. Все эти автарки, гиперпрыжки, ящеры, флаеры – все это было глубоко чуждо человеку сороковых годов двадцатого века. Каждый раз Крупенников, садясь во флаер или гравилет, глубоко изумлялся тому, как эта хреновина вообще способна летать. Хорошо, хоть психика войной закалена по самое не могу – никаких тебе футурошоков. Впрочем, какие могут быть футурошоки у жителя двадцатого века? Века, начавшегося с самобеглых колясок и перкалевых аэропланов и закончившегося Интернетом и ускорителями элементарных частиц. Великий был век. И поэтому комбату очень хотелось вернуться домой. Да и не только комбату. Каждый из офицеров во снах видел свои дома, свои семьи, своих любимых. Но туда, в эти дома, уже пришло извещение, состоящее всего из одной фразы: «пропал без вести». Конечно, их все еще ждут – дочери, жены, матери. Невесты ждут. И не дождутся, никогда не дождутся.
Крупенников поднял рюмку. Печень ты моя, печень… Заботься, печень, о душе, потом душа о тебе позаботится. Если до старости доживет. Свинец, знаете ли, все же смертельнее этилового спирта…
– Харченко, открой секрет?
– М?
– Расскажи, как вот ты так, пьешь-пьешь, а не пьянеешь?
– Учителя были хорошие. Или, может, талант у меня. И это все, что ты мне можешь сказать?
– Знаешь, Сереж, ты прав. Возвращаться – плохая примета, особенно, если возвращаться-то и некуда. А оставаться? Какие есть варианты?
– Немного вариантов, товарищ командир, – внезапно подал голос Лаптев. Начальник штаба не любил пить, предпочитая держать мозги в свежести.
– Расслабься, – поморщился Харченко. – Ты не на совещании штаба.
– Не на совещании, конечно, но… – и тут Лаптев неожиданно замялся, что было совершенно для него несвойственно. Сухой, выдержанный, мыслящий числами, условными отметками и стрелами на картах, никогда не лукавивший перед начальством – настоящий штабной офицер – внезапно смутился.
– О чем ты? – прищурился Харченко.
– Тут никаких вычислительных машин не надо. То, что война не сегодня-завтра закончится, – и ежу понятно. Противнику просто нечего нам противопоставить, они не готовы к активным действиям. Отсюда делаем вывод: после победы мы более не нужны. Нас осыплют наградами, званиями и прочими плюшками. А потом отправят разводить капусту.
– Почему капусту? – удивился Крупенников.
– Это метафора. Теперь второй вариант. Пользуясь правом сильного, мы возвращаемся на Агрон и устанавливаем нашу власть на нем и других освобожденных планетах.
– Какую власть? – не понял комбат. А Харченко хитро улыбнулся.
– Какую, какую… обычную Советскую. С исполнительной властью – наркоматами, и законодательно-контролирующей – Советами народных депутатов.
– А партия? – с интересом осведомился особист.
– А на фига она вообще нужна? Историю помните? Во что наши большевики выродились? В аппарат? Вместо партии будет Армия и Флот.
– Да ты, Лаптев, у нас антикоммунист, оказывается! – захохотал Сергей. – И как это я не доглядел?
– Я реалист, товарищи. Кастовость нам не нужна. Нам нужна внутренняя открытость. Вот возьмем как пример: родился ребенок в семье сельскохозяйственного рабочего. Имеет он право получить высшее образование и стать новым Ломоносовым?
– Имеет, конечно, – в голос ответили оба майора.
– Тогда мы имеем три варианта развития событий. Вариант первый – пусть пробивается сам по себе, за счет своего таланта и денег родителей. Нет у родителей денег? Ну, так пусть себе и дальше прозябает в своей деревне. Или едет в город воровать. В общем, классический капитализм. Вариант второй – четкое отслеживание и пестование с самого рождения каждого таланта, затем включение его в элиту общества. Остальные – обойдутся. Нормальное такое кастовое общество. Каковое мы, собственно, и имеем возможность здесь и сейчас наблюдать. И, наконец, третий вариант – молодым везде у нас дорога. Государство обеспечивает все возможности, а там уже от тебя все зависит. Хочешь, становись академиком, хочешь, землю паши. Каждому по потребности. Как говорится. Это как раз общество советское. Вам какой вариант больше нравится?
Майоры замолчали. Потому как ответа на этот вопрос, собственно говоря, и не требовалось.
– Однако… – протянул Харченко. – Это ты, что, прямо сейчас придумал? После пары рюмок?
– Об этом я думал, товарищ майор, с момента, так сказать, нашего сюда попадания. В свободное время, разумеется.
– Ничего себе. Ты что ж, вообще никогда не отдыхаешь? – засмеялся Крупенников.
– Мозг – такой же физиологический объект, как и мышцы, – серьезно ответил начальник штаба. – Чем меньше его тренируешь, тем он слабее становится. Поэтому фразу «расслабить мозги» я воспринимаю как личное оскорбление. У меня слишком мало времени, чтобы не думать. Но вы так и не ответили на вопрос – зачем нам в этой системе партия?
– Ну… Руководить там… Направлять и все такое, – почесал затылок особист. – Хм…
– С этим и Советы справятся, – пожал плечами начштаба. – Впрочем, признаю, что идея пока сырая и требует дополнительного обсуждения и доработки.
– Это без меня! – в шутливом жесте поднял руки комбат. – Мне бы попроще чего, повоевать там… разбомбить что-нибудь…
– А мне замучить в застенках! – хихикнул Сергей.
Лаптев же продолжал серьезно смотреть на майоров.
– Товарищ капитан, – отсмеявшись, сказал Харченко. – Рациональное зерно тут, безусловно, есть, но думать еще надо. Только предлагаю этот вопрос отложить до победы. Согласен? А насчет возвращения на Агрон, сговорились вы, что ли? Мне и батюшка наш об этом же говорил…
Начштаба спокойно кивнул. А Крупенников поднялся и сказал:
– Ладно, преторианцы, вы тут думайте, а я пойду раненых навещу.
– Я с тобой, – порывисто вскочил Сергей, внезапно изменившись в лице.
– Зачем? – не понял комбат.
– Зачем, зачем… Нельзя, что ли?
– Да можно, конечно, – растерялся тот. – Чего нервничаешь?
– Кто нервничает? Я нервничаю? Это вон Лаптев нервничает!
– А? – не понял капитан.
– Лаптев, ты нервничаешь? – строго посмотрел на него особист, сделав страшные глаза.
– Я? Нет… а нужно?
– А как же!
– Тогда нервничаю, товарищ майор.
– Видишь, Лаптев нервничает, а я спокоен как удав, – улыбнулся во все тридцать зубов Харченко. Улыбнулся бы и в тридцать два, но физически не мог, поскольку два зуба потерял еще на тойвойне, когда ему прилетело в щеку осколком бетона. Конечно, сходить к киберстоматологу было делом нескольких минут – медицина будущего и в этом вопросе оказалась на высоте – но… прошедший огонь, воду и медные трубы особист смертельно боялся зубных врачей. Даже электронных. Неприятные воспоминания из прошлой жизни, знаете ли…
– Клоуны, – вздохнул Крупенников. – Идем?
– Идем, идем… – поднимаясь, Харченко отвернулся, якобы разыскивая сигареты и зажигалку, и незаметно шепнул что-то в наручный коммуникатор.
Впрочем, Крупенников уже выходил в коридор и не мог этого видеть…
– Слышь, командир, а чего тебя вдруг к раненым потянуло? – спросил особист у Крупенникова, когда они шли вдвоем по бесконечным коридорам «Мечты» в сторону медицинского отсека, в который из-за достаточно большого количества раненых пришлось превратить несколько смежных кают.
– А что, нельзя? – покосился на того комбат. – Я, между прочим, командир, а они мои подчиненные. Да и вообще, я еще раньше собирался, просто меня Истеррус своим вызовом задержал, а потом и ты приперся.
– Да можно, конечно. Только на Земле бы уже, в госпитале…
– На Земле другие дела будут. Забыл, что ли?
