Марина Эльденберт - Палач
Она знала немногим больше, чем поделилась при первой встрече. Ванесса не хуже него понимала, что рано или поздно им придется поговорить откровенно. Мысли об этом напоминали ос, юлящих над миской с медом: вреда не приносят, но раздражают, а ежели пытаться отмахнуться, могут и ужалить.
К сожалению, Ванесса не знала языка, а потому в Москве не могла разделить его величайшую страсть — театр. Достойных на его вкус постановок на английском в ближайший месяц не предвиделось. В прошлом году они с Натальей почти каждую неделю выбирались на самые разные спектакли, в этом он вырвался всего один раз, в январе. Явный знак, что жизнь вышла из колеи.
Виктор отвез его домой, и поднявшись в квартиру, Демьян с удивлением обнаружил в прихожей пальто Анжелы. После отвратительной сцены он разговаривал с ней всего один раз — когда договорился о сегодняшней встрече в ресторане. Ключей Демьян ей не давал, и подобное своеволие стало последней каплей.
На позапрошлых выходных она закатила ему настоящую истерику, тут впору было радоваться, что Ванесса не понимает по-русски. В лучшем случае притязания Анжелы звучали, как трагифарс, в худшем — как кадры из дешевой мелодрамы.
— Ты остался в Москве на все выходные из-за женщины! Ты никогда так не делал. Целые выходные! Я думала, наш брак что-то значит для тебя. Теперь, когда мы обычные… люди…
— Моя дорогая, наш брак важен ровно столько, что прямо сейчас я прошу тебя уйти, — голос Демьяна звучал ровно, хотя слово «прошу» он подчеркнул.
— Так она еще здесь? — она взяла слишком высоко, и Демьян невольно поморщился. В какое-то мгновение ему показалось, что она в своем помешательстве ворвётся в спальню, но Анжела осталась на месте. Сжимая и разжимая кулаки, она смотрела на него, в небесно-голубых глазах осколками сверкал лёд.
— Все женщины для тебя игрушки! Ты развлекаешься, а потом выбрасываешь на помойку, как ненужный хлам!
Воспоминания об этой выходке раздражали его, но он дал себе зарок быть с ней терпеливым.
Демьян прошел в гостиную, на ходу снимая пальто. Он решил сейчас не выяснять про ключи. Не хотел портить настроение и предстоящий вечер. В его планы не входили словесные перепалки с Анжелой. Ему предстоял разговор о делах, а после приятная встреча с Ванессой.
Анжела сидела в кресле и отставила чашку, стоило Демьяну появиться в комнате. В серебристо-голубом платье в стиле пятидесятых, с аккуратно уложенными волосами и розовой губной помадой, она напоминала слепок с прошлого или новинку из кукольной коллекции.
— Ты решила воскресить все эпохи?
Встретившись с ним взглядом, Анжела грустно улыбнулась.
— Я скучаю по тебе.
На удивление искренне, как будто ничего и не было.
— Мы договорились встретиться в ресторане.
— Я решила сделать тебе сюрприз.
Демьян смотрел на неё и думал о силе привычки. Что скрывалось за его желанием оставить Анжелу с собой? Попытка держаться за прошлое, которого уже не вернуть? Задержать стремительный ход часов, дней, недель? Она была рядом с ним больше двухсот лет: неизменно и неотступно, но у них больше нет вечности на размен. Осталось ли у него с Анжелой что-то общее, кроме рухнувшего мира и уязвимости?
— Тебе это удалось, — Демьян прошел в спальню, на ходу развязывая галстук и расстегивая рубашку, но Анжела не пошла за ним.
Смыть наваждение её присутствия не удалось даже в душе. Он не скучал по ней, разве что отчасти — по давно минувшим временам, по своей безоглядной влюбленности в хрупкую белокурую девицу. Влюбленность быстротечна и растворяется во времени, оставляя лишь терпкое послевкусие грусти, воспоминаний.
Когда Демьян вышел в гостиную, Анжела стояла у окна, спиной к нему.
— Зачем ты мучаешь меня? — ее голос звучал тихо и серьезно. — Неужели не понимаешь, что теперь все иначе?
— Мы давно обсудили это. Я сказал, что ничего не изменится, и ты приняла правила игры.
Краткие увлечения красивыми женщинами проходили мимо, она всегда оставалась рядом с ним. Неизменно — только она.
Раньше все было иначе. В начале их совместной жизни, когда ему нравилось покупать ей новые наряды и видеть восхищение в чистых, как небесная высота, глазах. Когда хотелось каждое утро засыпать, а под вечер просыпаться рядом с ней. Анжела была его музой, возлюбленной. В те годы, когда Демьян постоянно писал музыку — для неё и для их круга.
Он не мог позволить себе выступать с концертами и тем более предать огласке свое имя, но ему достаточно было известности среди измененных и мимолетного восхищения людей. Если Вальтер за превосходящую все разумные границы жестокость получил прозвище Палач, то Демьяна в свое время называли Музыкантом.
Прага, XVIII в.
Гости разошлись не так давно, в шумной гостиной воцарилась тишина, режущая слух. В Европе Демьян редко чувствовал себя умиротворённым, как в России, но в Праге обрел некое подобие гармонии. Этот город словно застыл на стыке двух времён, поразительно близкий к утраченному в разлуке с Родиной. Островок в Европе, созданный Богом исключительно для него.
В музыку Демьян погружался: забывал о времени и пространстве, терялся в звучании миров, которые создавал сам. Музыка будто жила в нём, он лишь позволял ей освободиться, царствовать и пленять людей. Все произведения он написал вдали от Родины. В Москве на него снисходило спокойствие, и лишь вдали от неё он кричал о смятении чувств.
Ему нравилось писать музыку для Анжелы. Она играла божественно словно была рождена лишь для этого, а когда пела, ему хотелось парить. Демьян восхищался её исполнением своих композиций, которые прежде не доверял никому. Она стала музой, к которой он испытывал почти благоговейный трепет и обращался с ней, как с хрупкой скрипкой.
Анжела таковой и была: невысокая и стройная, как тростинка, с тихим мелодичным голосом. Она стала олицетворением всего, что любил Демьян — бескрайних просторов России и тонкого, едва уловимого звона её души.
Они познакомились лютой зимой. Его лошадь подвернула ногу и захромала неподалеку от поместья её родителей. В те дни молодая барышня Ангелина Белова готовилась к свадьбе с зажиточным соседом. В распоряжении её отца находилось около сотни крепостных душ, приданое было небольшое. В те годы женщинам выбирать не приходилось. Будущий муж был старше её на двадцать лет, хромой и грубый уездный дворянчик.
Она делала все, чтобы не сойти с ума. Играла, пока хватало сил. Пела, если хотелось плакать. До встречи с Демьяном музыка была единственной отрадой и спасением. У небогатой, пусть и красивой девицы, немного надежд на хорошую партию, и мать позволяла ей тешиться музыкой только потому, что это нравилось будущему супругу Анжелы. Он называл это «забавой», хотя и считал, что на земле девице выгоднее разбираться в том, как вести хозяйство.
Демьян помнил, как увидел её впервые. Родители увлеченно обихаживали молодого графа, а она будто почувствовала его истинную сущность. Анжела вела себя безукоризненно, но не могла скрыть тревожной боязни. Демьян запомнил, как дрожали тонкие руки, и тогда она сжимала их, комкая красивую ткань кремового платья. Он ловил её волнение, и казалось, будто они уже связаны. Анжела чувствовала его с самого начала, принимая таким, каков есть.
Мать, раздосадованная её странным поведением, отправила Анжелу за рояль, и Демьян влюбился в её игру, в изящный профиль, в каждый жест, взгляд и движение. Естественная, едва уловимая красота.
Анжела отказалась от прежней жизни, не задумываясь, и с той ночи оставалась рядом с ним. Музыка их встречи и по сей день звучала в сердце.
Он размял пальцы перед игрой, и погрузился в чарующий мир музыки: в звон колоколов и речитатив нищенок, в зычные окрики возниц и бравурные звучания московских балов высшего света. Демьян почувствовал, уловил слухом измененного, когда Анжела вошла в гостиную. Она слушала, затаив дыхание и не решалась прервать, понимала, что для него значит игра.
Последний аккорд оборвался, и в тот же миг Анжела коснулась его плеч, прильнула телом и душой. Демьян чувствовал её ответ — не любовь, трепетное бесконечное восхищение. Он поднялся, притягивая её к себе, поправил прядь волос.
— Ты прекрасна, — произнес негромко, почти касаясь губами губ.
Анжела улыбнулась, поддаваясь его яростному напору. Она доверяла ему полностью, безгранично и безоговорочно. Сущность измененной диковинно сочеталась с покладистостью и мягкостью. Она схватывала все его уроки на лету и держала себя в узде даже на грани голода. Демьян гордился своим творением, восхищался ей снова и снова. И впервые за долгие годы не уставал от влюбленности, которая временами казалась ему смешной, временами — волшебной.
