Закон контролера - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

Но как воспользоваться этим ножом, когда интуиция прям звенит внутри тебя, словно натянутая струна, будто я к голодной аномалии подошел, которая только и мечтает о том, чтобы я к ней прикоснулся, дабы выпить из меня жизнь в мгновение ока?

– Правильно, сталкер, не трогай чужое. Не надо.

Они вышли из-за кузницы один за другим.

Четверо эсэсовцев в черной парадной форме. У троих в руках уже хорошо знакомые мне автоматы StG 44, у четвертого, с погоном и петлицами оберстгруппенфюрера СС, – самый узнаваемый и дорогой немецкий пистолет Второй мировой войны Luger P08, из которого он небрежно целился мне в грудь.

– Ну вот, как я и говорил, мы и снова встретились, Снайпер, – с ухмылкой проговорил Карл Гебхард. – А контролерам я бы порекомендовал на будущее все-таки закрывать порталы, чтобы к ним не приходили нежеланные гости.

Ситуация была, мягко говоря, не очень. Кузнецы свое обещание сдержали, и у них на ремнях за спинами висели автоматы Калашникова – на мой взгляд, более действенное оружие в этом мире, чем экзотические вормганы.

Но – за спинами.

Мой АШ-12 я держал в руках, но толку от этого было мало: одному мне четверых положить не удастся. Может, Гебхарда я и срежу, но при этом его пристяжь наверняка положит или меня, или Шахха, или кузнецов.

– Правильно думаешь, сталкер, – кивнул оберстгруппенфюрер. – Поэтому брось оружие, и никто не пострадает.

Тот случай, когда не стоит выпендриваться и строить из себя героя. АШ-12 упал на фиолетовую траву, а я поинтересовался:

– С чего это ты такой добрый?

– Просто я умею быть благодарным, – хмыкнул Гебхард, подойдя и беря за рукоять «Бритву». – Благодаря тебе у меня не осталось конкурентов в Асгарде, и теперь я единственный его правитель. Кузнецы из артефакта, который добыл я, выковали нож, который изменит прошлое и вернет к жизни разрушенный Третий рейх и былое величие Германии. Разве что ваше бесполезное дрессированное чудовище ничем не отличилось, но я и его оставлю в живых, если вы все не будете делать глупостей.

Он стряхнул с клинка ножны, и «Бритва» засияла нестерпимо ярким светом – так даже мой старый нож не сверкал, когда был заряжен энергией под завязку.

– Великолепная работа, – восхищенно произнес Гебхард. – Кто бы мог подумать, что я окажусь прав и что единственное предназначение древнего черепа ариев – это напитать своей энергией нож, способный обратить вспять прошлое. Признайся, Снайпер, – когда ты пытался выкрасть мой хабар, ты же не мог подумать, что из моего артефакта может быть выкована только моя «Бритва»? И что я поставил именно на тебя в моей многоходовке, решив, что только настоящая легенда Зоны может выполнить все этапы этой крайне сложной миссии и привести меня к цели? Меня впечатлили твои подвиги еще во время Второй мировой войны, и, согласись, я все рассчитал с точностью, достойной Нобелевской премии мира, которую мне непременно вручат, когда я верну этому миру былое величие Германии.

Он торжествующе расхохотался, но его хохот прервал на удивление спокойный голос Шахха.

– Не все.

– Что? – удивился Гебхард, не ожидавший, что в этой ситуации кто-то рискнет вставить слово в его монолог.

– Не все ты рассчитал, хомо, – фыркнув щупальцами, повторил ктулху. – Например, то, что если даже «Бритва» и принадлежит тебе, то находящаяся внутри нее энергия уничтоженного черепа – это точно не твоя собственность…

Ктулху говорил медленно, не торопясь, но я уже в начале его речи понял, что он хочет сказать, ибо в его голове нормально так освоился, когда подталкивал мутанта во время прохода через границу миров. Да он и сам меня как бы в гости на свой чердак пригласил, бросив взгляд в мою сторону – мол, давай, псионик, соображай, что я хочу сказать, пока этот фашист не сообразил раньше тебя…

Что говорить, Гебхард был и сильнее меня как псионик, и опытнее. И он знал это. И оттого не слишком парился насчет меня, особенно при поддержке трех вооруженных эсэсовцев. Ну а чего напрягаться-то, когда враг захвачен врасплох и морально повержен? Вполне можно позволить себе поиздеваться над таким врагом, рассказать ему, что он всю дорогу был лишь пешкой в его игре, которую при желании можно было в любой момент сбить с доски одним щелчком.

И он, конечно, понял, что хочет сказать Шахх.

Но только на долю секунды позже, чем я…

Терять мне было нечего, и я мысленно потянулся к клинку ножа, который Гебхард держал в руке. Вернее, не к клинку, а к тому энергетическому торнадо, что было заключено в нем. Безумному вихрю древней энергии, с которым каким-то чудом сумели справиться кузнецы, заключив его в тюрьму из аномального металла, рожденного в эпицентре ядерного взрыва.

Разумеется, у меня не было ни сил, ни навыков, чтобы справиться с такой энергией. Но стрелочникам не нужно обладать силой великанов, чтобы управлять несущимися поездами.

Им нужно лишь уметь переводить стрелки…

Я лишь мысленно коснулся острия ножа, представив, что вскрываю его кончик как бутылку газировки, – и немедленно стремительная энергетическая волна вырвалась наружу. И все, что мне оставалось, это разделить ее на четыре потока, направленных на совершенно конкретные цели.

Это было непросто с непривычки.

Но я справился.

В следующую секунду три эсэсовца уронили свои автоматы и схватились за головы. Но вряд ли руки смогут помочь удержать в черепе мозг, в который со страшной силой ударила сокрушительная энергетическая волна цвета весеннего чистого неба…

Выглядело это страшно. Ужасное внутричерепное давление вышибло глаза из глазниц, словно пробки из бутылок шампанского. Разбитое в кисель мозговое вещество хлынуло через носы, уши, рты. У одного из фашистов с треском лопнула височная кость, и оттуда брызнула белесо-алая струя, красиво подсвеченная небесной лазурью…

Удивительно, но Гебхард не умер мгновенно, в отличие от своих охранников. Пошатнулся, побледнел как смерть, выронил пистолет, но нашел в себе силы удержать в руке «Бритву», на которую он возлагал столь большие надежды…

И тут я почувствовал, как мою голову словно сжал стальной обруч, который немедленно стал сжиматься еще сильнее. Что и говорить, я не был готов к такой стремительной ментальной атаке, еще не придя в себя от гигантского усилия – ведь для того, чтобы справиться с потоком лазурной энергии, мне потребовались абсолютно все мои силы. И сейчас Гебхард, перехвативший инициативу, убивал меня, а я ничего не мог поделать…

Но тут выручил Шахх.

Когда надо, ктулху умеют двигаться с непостижимой скоростью.

А сейчас было надо!

Шахх бросился вперед серой молнией – и ударил, метя огромным кулаком в голову Гебхарда!

Не сомневаюсь, что эсэсовцу от такого удара пришел бы конец, но фашист успел выбросить руку навстречу мутанту – и я увидел, как кожа на руке Гебхарда разорвалась и из этого кровавого разрыва вылетела черная стрела с пучком щупалец на конце.

В такие мгновения время словно замедляется, и ты не только видишь, например, пулю, летящую в лицо твоему другу. В смертельном бою все чувства обостряются, и мгновенно приходит понимание событий, над расшифровкой которых в спокойной обстановке ты бы точно сломал себе голову.

Я прекрасно помнил, как выстрелил в Гебхарда симбионтом, получившимся из волосохвоста и пиявки Газира. Видимо, мой выстрел тогда достиг цели, но не причинил сильному псионику никакого вреда. Напротив, Гебхард подчинил симбионта своей воле, и сейчас этот гибрид из двух адских чудовищ ударил Шахха прямо в центр щупалец, растопыренных во все стороны.

Послышался треск ломаемых лицевых костей… Ктулху отбросило назад. Он упал на фиолетовую траву и начал корчиться в невероятных мучениях: жуткая тварь, порабощенная волей Гебхарда, выжирала мутанта изнутри – и я ничем не мог ему помочь…

Зато кузнецы смогли помочь мне, так как эсэсовец, тоже истощенный и ментальной атакой, и выбросом из руки своего оружия последнего шанса, успел наклониться, схватить пистолет и направить его на меня.